Европа на распутье
Собравшись увести Жругра на север, Навна, по своему обыкновению, поглядывает на других собориц — не делали ли они чего-то схожего? И видит, что тут брать пример можно в какой-то мере лишь с Беллы [1]. Её небесная Франция буквально в последние десятилетия ощутимо расширяет своё присутствие в земном мире, поскольку обзавелась там мощным орудием — уицраором Бартрадом. Он не пререкается с Беллой из-за того, где его дом, ощущает себя именно уицраором Франции.
Чтобы вникнуть в суть дела, надо углубиться в историю на несколько веков.
Глобальный демон долгое время не уделял особого внимания руинам западной половины Римской империи, предполагая, что они будут захвачены той или иной внешней силой, а что-либо своё тут едва ли вырастет. Но с усилением державы франков заинтересовался Франкаором, хочет перехватить его у Сил Света. Впрочем, поначалу противостояние между Гагтунгром и Аполлоном приглушённое, нередко они даже действуют в согласии. Оно и понятно: за предыдущие столетия силы хаоса настолько раскромсали этот регион, что наводить порядок приходилось любому, кто желает построить тут что-то масштабное — хоть светлое, хоть тёмное. Создание империи Карла Великого поддерживали как Аполлон с Беллой и Вестой, так и Гагтунгр; обе стороны, как водится в подобных случаях, старались использовать друг друга — с тем, чтобы впоследствии прогнать в шею.
Попробуем прояснить намерения сторон.
По плану Аполлона, при слиянии франков с местным населением в Галлии и Германии сложатся новые народы, а в Италии народ Весты усвоит-таки от франков идею династии. Но в реальности у Весты дела шли вразнос, никакой единой власти в Италии не предвиделось, а в Германии Гагтунгр заметно влиятельнее Аполлона. Поэтому демиург сконцентрировался на самом перспективном — помогал Белле.
Гагтунгр подлаживается под складывающиеся в католическом мире условия — а они уникальны. Власть почти над всем западом христианского мира в руках людей, связанных между собой сложнейшей системой взаимных обязательств — как правило наследственных. У каждого своя отчина, и все они переплетаются. Здесь не вертикаль, а целая сеть связей между людьми. Гагтунгр в ней путается, барахтается, поначалу жаждет её порвать — ему надобны люди, для которых значим лишь приказ вышестоящего, а не отчина. Но сеть слишком прочна — и Гагтунгр понял, что должен покамест приспособиться к ней. Он применяет свой обычный приём: гипертрофирует то, что планирует в дальнейшем уничтожить. Возводит наследственные права каждого в абсолют. Уже говорилось, как эти взаимосвязи мешали прямой связи Фрейи с каждым человеком [2]; разумеется, и у других Соборных Душ та же беда. А Гагтунгр намерен сделать эту преграду вовсе непреодолимой. Он вынашивает, упрощённо говоря, идею всеевропейского дворянства, ни с каким народом не связанного. Каждый в такой системе чтит права и обязанности, от предков доставшиеся, и уважает подобные права у других (и требует соблюдения соответствующих обязанностей) — в чём замыкается полностью, а Соборной Души у него вовсе нет — он же просто дворянин, он вне народов. А свысока глядя на народы, не понимает самого смысла их существования. Внеэтническая элита подавляет народы, формируя под собой внеэтническую же массу простого населения — там просто люди такого-то графа, такого-то барона и тому подобное, без всякого сознания своей принадлежности к какому-либо народу. Чему очень способствуют последствия деятельности Гагтунгра ещё в римскую эпоху — у большинства людей этого региона никакого определённого представления об их этнической принадлежности просто нет. А Германии в такой схеме отводится роль главного бастиона всеевропейского дворянства, идеалом которого и является Гебитер [3].
А раз Гебитер перебирается в Германию, то и Франкаора тянет за собой. Тот упирается, поскольку от рождения связан с франками, а кто такие немцы — не понимает. Он воспринимал франков как нерушимое подножие его престола — а оно уже крошилось — и он проваливался в прошлое вместе с франками, теряя значимость как для светлых сил, так и для тёмных. Значит, Гебитеру нужен свой уицраор, германский. Таким и стал один из сыновей Франкаора. А другой тогда же народился в Галлии (о нём — в следующей главе).
Битва при Фонтене в 841 году — переломный момент; тут два отпрыска Франкаора побили его до полусмерти. Скоро появился на свет третий его сын, принявшийся высасывать из отца последние соки. Дети Франкаора поделили его владения, что выразилось в Верденском договоре 843 года. Он и принёс Франкаору смерть. Не потому, что держава франков оказалась поделена на три части (само по себе это не представляло угрозы для выстроенной Франкаором системы — та допускала всякого рода временные разделы по династическим причинам), а потому, что из этих частей две — Галлия и Германия — устойчивые, не желающие никогда более подчиняться одной власти.
Однако немецкий франкаорит, отличавшийся от отца умением опираться на Германию, был схож с ним тем, что непременно желал прибрать к рукам и Галлию — и стать новым Франкаором. Но силы Галлии сплочены вокруг другого франкаорита — и завоевать её нереально. Однако для немецкого франкаорита это — идея фикс. Видя, что он не образумится, его союзники один за другим приходили к мысли передать Германию уицраору вовсе новому, не отягощённому наследственностью Франкаора.
Аполлон желает обезопасить страну Беллы — и его не устраивает такой германский уицраор, который в первую очередь тянет лапы именно к Галлии. Гебитер предпочитает наступать там, где легче, а в этом смысле Галлия — выбор чуть ли не наихудший. А у Гагтунгра готов план покорения германским уицраором всей Европы — и по этому плану начинать надо с Италии, а не тратить силы впустую в Галлии.
Так что все они, каждый из своих соображений, поддержали нового уицраора — Тевтора. Он расправился с германским франкаоритом и стал повелителем Германии. В мире людей это ознаменовалось рождением в 919 году Саксонской династии.
Влияние Аполлона (гораздо более озабоченного превращением Галлии во Францию) на Тевтора весьма слабо, так что тот — под влиянием Гагтунгра и Гебитера, равно как и собственной натуры — занимался по большей части не обустройством Германии, а внешней агрессией. Ломился он и на восток, постепенно истребляя или онемечивая славян. Более всего ему в этом препятствовала Ванда [4], которая к тому времени вырастила с помощью Аполлона своего уицраора. Не будь Польши, дранг нах остен развивался бы куда успешнее.
Но более всего Тевтора манит Италия. Там в пору его рождения царил бедлам, выражавшийся, кроме прочего, в страшном разложении папской власти, а с нею, в немалой степени, — и церкви вообще; а той порой арабы захватили Сицилию и даже местами закреплялись на побережье самой Италии. Обзавестись собственным дееспособным уицраором Весте всё не удавалось, и навести хоть какой-то порядок могла разве что внешняя сила.
Уже при Оттоне I Тевтор взялся за Италию. Аполлон и Гагтунгр сначала оба его поддерживали — но лишь до тех пор, как обстановка в Италии не стала более-менее благополучной. А потом война Аполлона с Гагтунгром разгорелась по-настоящему.
Но происходит как бы раздел сфер влияния — Гагтунгр силится создать нечто своё в Германии и Италии, Аполлон с Беллой — во Франции. Разумеется, каждая из сторон при всяком удобном случае вторгается на территорию противника и вставляет ему палки в колёса, однако основные усилия направлены всё-таки не на подкопы под вражеское здание, а на возведение своего. Посему в борьбу за первенство между императорами и римскими папами Навна особо не вникала, ей куда интереснее конструктив — история Франции, опыт Беллы.
1. Французская Соборная Душа. О ней — в главе «Выход из прошлого».
3. Немецкий элитарный идеал. О нём — в главе «Беглые герои».
4. Польская Соборная Душа. О ней — в главе «Обры».