Великая степь
Сила эта зрела в дальней, восточной части Великой степи. Тогда как её ближний к Руси край выглядел больших опасений не внушал. Сколько бы ни случалось столкновений между Русью и половцами, в целом стороны притёрлись друг к другу. Перевес в силах явно на стороне Руси, а она не стремится к полному разгрому половцев. Во-первых, это трудно, а во-вторых, ради чего? Чтобы место половцев заняли какие-то новые кочевники с востока? От этого будет только хуже. Ведь для Руси половцы по сравнению с незнакомыми кочевниками — то же, что чёрные клобуки по сравнению с самими половцами, то есть более-менее свои, связанные с Русью разнообразными узами (вплоть до родственных).
Теперь половцы могут не бояться, что какие-нибудь новые пришельцы из Азии поступят с ними так, как они сами обошлись с печенегами и торками, а те — с ранее жившими в Поле кочевниками. Русь в случае чего непременно поможет. Получается, она, благодаря своей силе и связям с половцами, перекрыла длившееся две тысячи лет и казавшееся уже законом природы движение степняков с востока на запад.
Что, конечно, хорошо, но имеет и оборотную сторону. Чем сильнее сдавливаются со всех сторон азиатские кочевники, тем больше они склонны забыть о межплеменных раздорах и сплотиться, чтобы совместно противостоять всем оседлым. А ведь кочевники евразийской степи по-прежнему остаются потенциально самой мощной военной силой на Земле, и если они объединятся — никому мало не покажется.
— Там может появиться уицраор, объединяющий кочевников не на основе родства или просто для грабежа, а на основе того, что все они кочевники, — сказал как-то Яросвет. — Нам с половцами сложно будет от него отбиться; мы не готовы ещё к такому повороту дела.
— Получается, мы сами же и способствуем появлению этого чудища, — опечалилась Навна.
— А что поделаешь? У всякого хорошего дела могут быть неизбежные побочные эффекты. И ведь не одна Русь сдавливает кочевников, другие оседлые цивилизации — тоже, так что степной суперуицраор может народиться и без нас.
— Словом, надо продолжать то, что делаем, да поживее. Чтобы, когда появится то чудище, у нас уже был Жругр, который сильнее его.
— Именно так.
Это предполагаемое страшилище порой вламывалось в сны Навны, как в детстве Кощей, и даже сильно на него смахивало — и видом, и производимым впечатлением.
В последнее время оно снилось Навне часто и делалось всё ужаснее — потому что один из уицраоров на востоке становился слишком похожим на него. Это монгольский уицраор Ясаор.
Однако оптимистка Навна надеялась на лучшее. И когда при очередном путешествии в будущее доходила до развилки, где поперёк одного из путей стоит этот зверь, то всегда сворачивала к такому варианту, при котором Ясаор погиб или намертво увяз в Азии.
Прогуливается она по Суздальскому Ополью, мечтает:
— А дальше надо объединять Русь. Имею в виду — Низовскую землю, Новгород, Псков, Смоленск, Рязань, вот так примерно… Яросвет, ты что так на меня глядишь? Я в чём-то неправа?
— Ты вообще-то совершенно права, — ответил Яросвет, с тревогой поглядывая на восток. — Но лишь вообще-то…
— Значит, он до нас всё-таки доберётся? — выдавила Навна.
— Похоже, да. Державу Хорезм-шахов он уничтожил, это уже ясно, и теперь даже не представляю, что его может остановить. Тем более что он сейчас в эйфории — и Гагтунгр его подстрекает.
Навна окончательно вернулась из миража в явь и печально смотрела на восток, затянувшийся то ли грозовыми тучами, то ли дымом пожаров. Великая степь становилась другой — куда более страшной.