Диссонанс вольности
Когда изгнанный из Переяславля Всеволод Мстиславич вернулся на волховские берега, осерчавшие новгородцы поначалу не желали принять его обратно, однако скоро передумали — чему было несколько причин. Во-первых, просто привычка — Мстислав и его сын княжили в Новгороде уже почти полвека. Во-вторых, подходящей замены Всеволоду пока не просматривалось — он же являлся тут скорее представителем всего русского княжеского рода, ибо тот ещё в целом сохранял единство и никто из князей не стремился перехватить у Всеволода Новгород. А в-третьих, дело повернулось так, что у Новгорода и у Всеволода оказались общие недруги — Низовская земля и её князь Юрий.
Последнее обстоятельство ещё недавно показалось бы удивительным.
Конечно, у Новгорода издавна существовали раздоры с низовскими городами из-за огромных, изобилующих пушниной и прочими богатствами таёжных пространств, тянущихся до Белого моря, Ледовитого океана и даже за Уральские горы. Но поскольку Новгород от веку считался старейшим из северных городов, то разногласия разрешались чаще в его пользу. Жёстко отстаивать свои интересы низовцам мешало прежде всего то, что никакого чёткого разделения Новгородской и Низовской земель тогда не существовало. Главное — такого разделения не было на уровне народных идеалов. И сам Ладослав постоянно напоминал низовцам, что Новгород — старший город и ссориться с ним не следует.
Но с тех пор как Ладослав сделал ставку на Низовскую землю, он воспринимает её интересы как свои собственные, а заботиться о новгородцах отнюдь не склонен. А раз мнение идеала изменилось, то меняются и настроения низовцев — перечить Новгороду считается уже не смутьянством, а доблестью. Ростовцы, суздальцы, владимирцы, ярославцы, белозерцы определённо настраиваются ни в чём более никому не уступать — и на такой почве ещё больше сближаются друг с другом.
Волеслав с Ладославом сумрачно созерцают друг друга каждый из своих владений и осмысляют новую реальность. Четвёртое столетие живут рядом эти два идеала, и всегда первый уютнее чувствовал себя подальше от степи, а второй — поближе к ней; но отчётливое территориальное разграничение намечается впервые. Теперь их уже без больших оговорок можно именовать новгородским и низовским идеалами — хотя, конечно, главное различие во все времена идейное.
Волеслав видит, что жить по-старому невозможно.
Раньше он служил ориентиром для вольнолюбивой части народа, стремящейся к всё большему ограничению княжеской власти, наибольшей свободе как для каждого человека, так и для народа в целом. А выйти из берегов и обернуться хаосом вольность тогда не могла, поскольку значительная часть народа равнялась на Русомира и Ладослава. Словом, идеалы уравновешивали друг друга. Но потом Русомир стал сдвигаться куда-то… скорее, не в тень, а вверх, сделался страшно глубокомысленным, так что напрямую на него нынче равняются разве что самые рассудительные люди; а нынче и Ладослав ушёл, хлопнув дверью. И Волеслав оказался ориентиром уже для явного большинства жителей Новгородской земли, они ждут, что он покажет, какими им следует быть, чтобы жить вольно и счастливо. И теперь он должен заботиться о том, чтобы вольность сама себя не съела. Задача для него новая — и он не знает решения.
У Волеслава та же беда, что и у Дингры [1], — отстаивая личную свободу каждого, он как бы расплывается по своим последователям, каждого вдохновляя обо всём судить самостоятельно и решительно отстаивать своё мнение и свои интересы. А поскольку мало кто ясно сознаёт общее благо, то про общие дела судят обычно, исходя каждый из своих весьма узких соображений. И получается страшный, взрывоопасный разброс мнений.
К примеру, насчёт княжеской власти. Можно выбрать князем кого-то из новгородцев, можно кого-то из русских князей, можно из чужеземцев. И какую власть дать князю, какую — посаднику, какую — вечу? Или отменить княжескую власть вовсе? Но тогда вопрос, чем именно её заменить, вариантов много.
То же и по другим вопросам. Причём на политические разногласия накладываются ещё распри просто из-за личных и групповых интересов и амбиций. А ведь каждый последователь Волеслава считает себя вправе самостоятельно судить обо всём — и готов отстаивать своё мнение с оружием в руках. Все будут, во имя каждый своей вольности, подавлять вольность друг друга. Непременно начнётся война всех против всех. Причём недовольные могут вовсе собраться в другом городе — или даже создать город на пустом месте — как альтернативу Новгороду. И обернётся это либо полным коллапсом, либо установлением тирании ради спасения от гибели.
Ладослав, предвкушая такой поворот дела, насмехается:
— Не хотели, чтобы Новгород стал столицей, — а кончится тем, что столицей будет Суздаль или Владимир, а то, что у вас останется после войны всех против всех, окажется у низовского князя в подчинении. А тебя, Волеслав, тогда даже в Новгороде уже никто знать не захочет — ну а больше ты нигде и не нужен.
А Навна подсказывает Волеславу:
— Ты же теперь один не справишься. А кто поможет? Ты ведь её знаешь. Только до сих пор почему-то не ценишь.
— Да, я её знаю, — согласился Волеслав.