Новгородская ладья

    Князья в Новгороде менялись часто — даже слишком часто. А в чём дело?

    В идеале, здесь князь требовался лишь для поддержания связи с остальной Русью.
    В Новгороде ведь никогда не было сепаратизма — подобного тому, который существовал, к примеру, в Полоцке, Галиче или Рязани. Необходимость прочной связи с верховной русской властью не подвергалась сомнению, менялись лишь формы такой связи. Вручать власть над Русью угодным им князьям новгородцы уже не могут, а прожект с превращением самого Новгорода в столицу Руси быстро доказал свою несостоятельность. Так что с учреждением республики связь с верховной властью приобрела иной вид: в Новгороде княжит представитель (желательно — ближайший родственник) главного из русских князей, но во внутриновгородские дела не вмешивается. А значит, в Новгороде есть и свобода, и единство с Русью.

    Так в идеале. На деле куда сложнее.
    Во-первых, в Новгороде хватает всяческих раздоров, причём враждующие стороны часто ищут помощи друг против друга у князя — и так можно докатиться до того, что все окажутся у него в полном подчинении.
    Во-вторых, первые почти полвека Новгородской республики пришлись на время, когда верховная власть на Руси то и дело переходила из рук в руки, а нередко и вовсе не разберёшь, какого князя считать главным. Если на том же Полоцке или Галиче такая сумятица отражается сравнительно слабо, то Новгород от неё трясёт основательно. То новгородцы просто меняют своих князей в зависимости от того, какой князь оказался наверху, то приглашают к себе сына или брата того из князей, кто им больше по душе; да и сами по себе кандидаты на новгородский стол не всегда новгородцев устраивают. Причём у разных новгородцев и мнения по таким вопросам бывают противоположные. Ясно, что в таких условиях не может быть покоя в вольном городе на Волхове. Киев и Новгород — вот два города, в которых князья меняются чаще всего, больше подобной чехарды нет нигде. Разница в том, что новгородские перевороты обычно происходят довольно мирно. Однако нормальной жизни они сильно мешают.

    Новгород напоминает ладью с не очень слаженным экипажем, несущуюся по бурному морю. Как избежать крушения? Конечно, хорошо, если буря поутихнет — то есть на Руси станет поспокойнее. Однако это зависит большей частью не от новгородцев. А вот самим стать дружнее, уметь разрешать свои споры без княжеского вмешательства — тут уж они должны надеяться на самих себя. И, конечно, на свою новгородскую богиню, которая парит где-то высоко над куполами Софийского собора и неусыпно за ними наблюдает: как там мои любимые непутёвые дети, быстро ли ума набираются и чем бы им ещё в этом помочь?

    Уместно вспомнить сказание, которое приводит Борис Шергин ^[1]. Там повествуется о новгородце Иване Гостеве сыне, который сорок лет водил ладьи по морям. И однажды во время дальнего путешествия напало на кормщика сомнение насчёт смысла всех этих походов, а значит, и самого смысла жизни.

    В таком смятении ума стоит Гостев у кормила лодейного: «Кому надобны неиссчётные вёрсты моих путеплаваний? Кто сочтёт морской путь и морской труд?»
    …Перед глазами бескрайное море, волны рядами-грядами. И видит Гостев: у середовой мачты стоит огнезрачная девица. У неё огненные крылья и венец, на ней багряница, истканная молниями. Она что-то считает вслух и счёт списывает в золотую книгу.
    – Кто ты, о госпожа? – ужаснулся Гостев. – Что ты считаешь и что пишешь?
    Девица повернула к Гостеву свое огненное лицо. Ответ её был как бы говор многих вод:
    – Я премудрость Божья, София Новгородская. Я считаю вёрсты твоего морского хода. О кормщик! Всякая верста твоих походов счислена, и все пути твоих лодей исчислены и списаны в книгу жизни Великого Новгорода.
    – Ежели так, о госпожа, – воскликнул Гостев, – то и дальше дальних берегов пойду и пути лодей моих удвою!

    Символично, что герой сказания — кормщик. Новгородцам ведь всем приходится быть в том или ином смысле кормщиками — поскольку доверить руль одному, то есть князю, категорически не желают. А раз все хотят рулить, то способность жить в согласии становится условием выживания Новгорода. А согласию не бывать, если каждый стоит только на своём. Всем надо поглядывать вверх, на Софию — она одна для всех, только она воплощает в себе благо Новгорода как единого целого. Глянут перессорившиеся между собой новгородцы в небеса, встретятся взглядом со святой Софией — и успокаиваются, начинают ради неё уступать друг другу, искать общее решение. Некоторые, правда, всё равно упираются каждый на своём — но это же меньшинство, и настоящих гражданских войн здесь не бывает, лишь весьма умеренные смуты.
    Как сказано в летописи, где Святая София, там и Новгород. Можно понимать это просто, подразумевая под Софией Софийский собор. А можно глубже и выше: без парящей в облаках святой Софии нет вольного Новгорода, ибо без неё его жители передерутся, угробят свою вольность — и не будет того, что приходит на память любому хоть немного сведущему в истории человеку при слове Новгород.

    В 1181 году буря улеглась — с установлением согласия между Ростиславичами, Ольговичами и Всеволодом Юрьевичем Русь надолго перестало лихорадить. И притом стало окончательно ясно, что жизнь очень существенно изменилась. Связь верховной властью с какой бы то ни было ветвью княжеского рода исчезла вообще. Не из-за каких-то смут, а потому, что при том порядке, который с благословения Яросвета и Навны установили Борис и Глеб, такой связи не должно быть в принципе.
    И что же Новгороду делать в такой новой реальности?
    Можно просто к ней приспосабливаться, играя на противоречиях между низовскими, смоленскими и черниговскими князьями, приглашая князей то из одного рода, то из другого. Это привычно, многие на такое и рассчитывали.
    А другие мыслили на перспективу и уже более-менее различали путь, который начертал Яросвет. Иначе говоря, видели суть происходящих перемен, сознавали их правильность и желали им содействовать.
    А основные перемены две.
    Во-первых, Низовская земля за последние десятилетия очень усилилась, а теперь её могущество растёт ещё быстрее, так что со временем она и станет новым ядром Руси. Стало быть, равновесие сил между разными ветвями русского княжеского рода преходяще, и лучше уже сейчас ориентироваться именно на низовскую ветвь.
    Во-вторых, новгородцы со временем учатся решать свои разногласия без вмешательства князя — а потому его значение уменьшается — и оттого всё меньше смысла менять князей. Да пусть князь будет хоть всегда из потомков Юрия Долгорукого — это не опасно, если он на внутриновгородские дела почти не может влиять.
    Отсюда решение — поддерживать прочные связи с низовскими князьями и притом укреплять единство Новгорода.

    Правда, на таком пути есть обо что споткнуться.
    Владения Волеслава и Ладослава всё чётче отграничиваются друг от друга, а потому различие между новгородцами и низовцами всё углубляется. Два мира с разными представлениями о жизни. И низовским князьям, привыкшим у себя дома иметь дело с покладистыми сторонниками Ладослава, сложно в Новгороде подстраиваться под своенравных последователей Волеслава. Конфликты из-за этого возникают часто. А потому оставаться нос к носу с Низовской землёй Новгороду страшновато. Хотя бы поэтому не следует забывать и про остальную Русь — помощь оттуда весьма кстати в тех случаях, когда низовские князья забывают меру.
    Но долго ли та старая Русь будет сохранять своё значение, сколько простоит царство Бориса и Глеба?

    1. Борис Шергин «София Новгородская».