Всеволод Ольгович

    Между тем Русь сползала в хаос.
    Пока Ярополк изыскивал разные компромиссы между своими младшими родичами, Мстиславичи вели себя сдержанно. Но когда увидели, что он явно встал на сторону своих братьев, то решились на крайность — обратились за помощью к черниговским князьям. Те с готовностью откликнулись — раскол в роду Мономаха давал им шанс решить в свою пользу разные спорные вопросы.
    Теперь разразилась уже настоящая кровавая усобица. Правда, вскоре Ярополк отдал Мстиславичам Владимир-Волынский, чем купил их нейтралитет — но и только. Дальше борьба шла уже между сыновьями Мономаха и Святославичами, без явного перевеса одной из сторон, зато с большими потерями, да и мирному населению сильно доставалось.
    А ведь за предыдущие десятилетия Русь привыкла к относительному благополучию — и теперь люди крайне недовольны. Причём ясно, что виноват не лично Ярополк — если его сменит Вячеслав, то обстановка не улучшится, а после Вячеслава, вероятно, сделается даже хуже, поскольку там ещё и неясность насчёт его преемника. Короче, просвета не видно, авторитет власти рушится — а значит, растёт запрос на какую-то более дееспособную власть.

    В феврале 1139 года умер Ярополк. Киевский стол занял было Вячеслав — но править так же, как Ярополк (то есть не столько действительно править, сколько лавировать между разными силами), он не желал, и притом сознавал, что по-другому не сможет — силы достаточной нет. Поэтому при подходе черниговского войска Вячеслав без боя покинул Киев и вернулся в свой Туров. Киевским князем стал Всеволод Ольгович.
    Вернее, пока лишь занял Киев. Действительно возглавить Русь он мог, не иначе как договорившись с Мономаховичами — по-хорошему или не очень.

    А они уступать не желают. Ведь Киев — отчина только им, к тому же все уже просто привыкли к их верховенству, и притом кияне черниговцев (а значит, и их князей) сильно недолюбливают, да и, наконец, Мономаховичи располагают намного большими силами, чем Святославичи. Вот сколько всего нагромоздилось на одну чашу весов — а на другой что за груз такой, всё это перевесивший?

    Если глянуть поверхностно, груз этот — разобщённость Мономаховичей.
    Суть их раздора не в том, кому из них сейчас княжить в Киеве — ясно, что Вячеславу. Но кто будет его преемником — Юрий Долгорукий или старший из Мстиславичей, то есть Изяслав ^[1]? Вот вопрос, о который разбиваются любые призывы к единству. Тем более что речь ведь не только о признании чьих-то будущих прав на Киев, но также и о соответствующем перераспределении волостей, которое надо произвести прямо сейчас. Если преемник Вячеслава — Юрий, то он должен не сидеть в далёком Суздале, а перейти в Переяславль, а его брат Андрей — в Туров. А если преемник — Изяслав, то он получит Переяславль или Туров (а в другом из этих городов будет княжить опять же Андрей). Словом, опять всё упёрлось в то же, с чего 7 лет назад и началась смута. И к общему мнению опять не прийти.

     Надежду на достижение единства даёт лишь сознание того, что все они братья — в том смысле, что Владимирово племя, то есть потомки Мономаха, и стыдно им потерять доставшееся в наследство от столь славного предка.
    А святой Борис ^[2] напоминает им, что братство следует толковать шире:
    — Вы в такой беде вспомнили наконец, что вы братья, — и отлично; но идите дальше, вспомните, что и Святославичи вам тоже братья.
    — Ага, братья… Наш Киев захватили не по отчине и не по дедине — это по-братски?
    — Если я вам брат, то и они тоже. А насчёт Киева — а вправду ли он только ваш? Взвесьте всё, а не только то, где кому отчина и дедина. Князья должны мир на Руси поддерживать — это важнее всего.
    — А что именно надо сделать?
    — Признать Киев за Всеволодом Ольговичем. А после него снова решите, кому княжить в Киеве — и уж тогда это будет старший из вас. Вы же отдадите Киев не Святославичам навеки, а лишь пожизненно самому Всеволоду — который, кстати, отнюдь не молод.
    — Да разве мы сможем поддерживать хоть какой-то порядок, если нам придётся всякий раз самим решать, кого признать главным?
    — Сможете — было бы настоящее желание.

    Пожалуй, сильнее всех возражал Борису Изяслав, а вот следующий по старшинству Мстиславич — Ростислав — уже тогда сознавал (или начинал сознавать), что святой Борис совершенно прав. Эти двое князей — вообще личности очень яркие, но Навна хорошо видит, что светятся они каждый по-своему и что рассчитывать следует именно на Ростислава.

    Однако пока явно преобладает мнение, что верховная власть должна передаваться по наследству, а потому не может переходить из одной ветви княжеского рода к другой и обратно. Так что Мономаховичи более склонны искать способ удержать свою монополию на власть — то есть следуют уицраорской логике. Тут-то и схватились насмерть Жругр и недавно народившийся южный жругрит — каждый выдвигает своё решение. Причём оба вцепились прежде всего в Мстиславичей — от тех сейчас очень много зависит.
    Жругр, видя, что дела его совсем плохи, убеждает Мстиславичей пойти на уступки:
    — Ладно, признайте, что Вячеславу должен наследовать Юрий, и пусть он забирает Переяславль. Это единственный способ вам всем объединиться; Юрий всё равно не уступит — а значит, уступить должны вы. Ну а что потом будет — увидим; сейчас главное — вернуть Киев.
    А жругрит внушает Мстиславичам иное:
    — Вам лучше со Всеволодом договориться, чем с Юрием. Пусть пока Всеволод будет главным. Он привёл с собой черниговцев, и они, можете не сомневаться, скоро восстановят киян против себя — и те повернутся к вам. Вот тогда вы даже и без помощи Юрия вернёте Киев себе — и впредь уже никому никогда не отдадите.
    — Не слушайте его! — ревёт Жругр. — Это черниговский жругрит, враг всем Мономаховичам!
    — Никакой я не черниговский. Я сейчас опираюсь на черниговцев просто потому, что на них можно опереться, они достаточно едины — не то что кияне, которые разрываются между Киянином и Дружемиром. Будут те все равняться на Киянина — и Киев станет для меня лучше Чернигова.
    Жругр кричит, что всё это ложь, но голос его всё слабее.

    И получилось то, что на поверхностный взгляд парадоксально, а на деле логично: начав с улаживания своих внутренних раздоров ради свержения Всеволода Ольговича, Мономаховичи (кроме Юрия — но один он всё равно не мог воспрепятствовать общему решению) пришли к тому, что признали его верховенство.
    Для Жругра такое решение Мономаховичей — смертный приговор. И не в том даже дело, что Киев на какое-то время уходит из рук поддерживаемой Жругром квазидинастии (это уицраор пережил бы), а в том, что она сама ушла от Жругра, тем самым лишая его связи с миром людей. Ведь Изяслав Мстиславич — а именно он и был последней надеждой Жругра — теперь рассчитывает на то, что Киянин окончательно подавит Дружемира, ну а куда этому Жругру без Дружемира?
    А последний удар нанёс Жругру Дружемир. Он в это время окончательно признал новую стратегию Яросвета и подключился к ней. Соглашение между Мономаховичами и Святославичами — единственная возможность сохранить русскую дружину.
    А ведь для этого Жругра (как и для его отца) Дружемир — главнейшая опора. Потеряв её, Жругр зашатался — и рухнул в Уппум.

    От умирающего Жругра отделился низовский жругрит.
    Хотя Яросвет с Навной и уверены, что Жругром должен стать именно он, однако пока его не коронуют, чтобы не слишком бесить южного жругрита.

    А верховенство Всеволода Ольговича никем более не оспаривалось. Юрий Долгорукий его, правда, так и не признал, но и свергнуть не пытался — за отсутствием союзников. Вражда этих двух князей ограничивалась в основном соперничеством из-за Новгорода.

    1. Он стал старшим, так как Всеволод Мстиславич незадолго до того умер.

    2. Культ Бориса и Глеба был единым, но всё-таки заметна особая связь Мономаховичей с Борисом, а Святославичей с Глебом. Причина в том, что Борис княжил в Ростове (отчине Мономаховичей), а Глеб в Муроме (отчине Святославичей).