Северная София
Зовут её София.
В нашем мире она была похожа на тех земных навн [1], что когда-то в этих же краях помогли Навне вернуться в земной мир. Правда, время теперь иное — и заботы у Софии отчасти иные.
Очень она страдала от всяческих перекосов вольности, легко переходящей в банальное право сильного. Кто-то кого-то обижает — для неё уже трагедия, а кто-то кого-то зарезал, хоть бы и чужого для неё, — и вовсе катастрофа. Боялась за свой теремок — и за все теремки. Можно сказать, всю земную жизнь чувствовала хаоссу, которая постоянно ссорит людей друг с другом, да ещё и стремится вовсе вырваться на волю, чтобы всё подчистую обесчеловечить и уничтожить.
Но как обеспечить мир и порядок? Чьей-то «железной рукой»? Нет, не годится. Вон в былине про Василия Буслаева его мать посадила было буйного сына под замок — но он сбежал. Под замок — такое решение Софии (в земной жизни у неё, впрочем, было другое имя) и в голову прийти не могло, поскольку она и сама от рождения существо самое что ни на есть вольнолюбивое. Причём в самом широком смысле — не только свою вольность подавлять не желает, но и чужую. Не подавление вольности ей нужно, а её преображение — чтобы вольность каждого была на благо всем. Все делают что хотят — и все в безопасности. Ладно, допустим, что совсем так быть не может… но хоть что-то вроде того должно получиться.
София всегда верила, что такое возможно. Правда, жизнь вроде убеждает в обратном. Но оно всё равно возможно — потому что кто-то с небес на этом настаивает. И даже, пожалуй, не кто-то совсем неведомый — ведь и сквозь стену между мирами София более-менее различала Навну, и тем более слышала её.
А уже в небесной жизни узнала от Навны о своей миссии.
Они взлетели над Новгородом, и Навна показала на Софийский собор:
— Вот твой новый теремок.
— И что я буду делать?
— Сейчас покажу…
И они совершили путешествие в недалёкое будущее (благо Навна к тому времени представляла его достаточно чётко) — в Новгородскую республику, где власть исключительно выборная. А почему выборы проходят относительно спокойно, не превращаются в резню? Прежде всего, благодаря Софии.
Не будем тут углубляться в богословский вопрос о том, что вообще означает София Премудрость Божья. В данном случае гораздо важнее, что она значила для новгородцев. Собственно, Софией часто называли саму по себе соборную церковь Новгорода, но собор — лишь зримый символ единства Новгородской земли. На самом деле София, можно сказать, новгородская богиня [2]. Как и в случае с народными идеалами, тут с одной стороны образ святой Софии, живущий в сердцах и головах новгородцев, а с другой — его живое олицетворение — та самая помощница Навны, получившая на небесах имя Софии.
Объединение новгородцев вокруг святой Софии — совсем не то же, что объединение вокруг князя и посадника, оно в иной плоскости — духовной, а не социальной. Тут невидимая иерархия, в которой выше всех (иначе говоря, ближе всего к Софии) те, кто более всех способен поступиться личным ради общего. Иначе говоря, те, у кого понятие о вольности в самом дело преображено.
Так в чём состоит преображение?
В соединении понятий вольности и смысла жизни. Чему очень способствует христианство, ставящее вопрос о смысле жизни предельно чётко: ты попадёшь или в рай, или в ад, а по сравнению с этим все земные блага и невзгоды несущественны. Разве это счастье — всю земную жизнь вытворять что приспичит, зная, что в итоге угодишь к чертям на сковородку? Какая-то отравленная вольность получается. А если во избежание такого конца всегда делать не что хочешь, а что положено, то и вовсе никакой вольности. Такое для Волеслава и его сторонников ещё хуже ада (ад всё-таки лишь в будущем, а тут уже сейчас по-своему шагу не ступишь). В чём же выход? В том, чтобы быть хорошим человеком. Тогда у тебя и желания будут добрые, отчего будешь творить добро просто потому, что сам того хочешь. Вот вольность, ведущая в рай.
Но как стать столь хорошим человеком и тем более оставаться таким всю жизнь? Навна, как и подобает Учительнице, сознаёт, что это вопрос вечный и чудовищно сложный — причём делающийся вовсе безнадёжным, если пытаться решить его как-то вообще, а не применительно к текущей реальности.
Вот к тогдашней новгородской реальности Навна с Софией и подгоняют высшие истины, подсказывающие человеку, как жить в самом деле по-человечески.
Ключевой вопрос: должен ли вольный человек при необходимости умереть за то, чтобы вольность сохранилась?
Сам Волеслав никогда не мог дать на него чёткого ответа. Да, вольные люди должны объединяться для отстаивания вольности, вместе за неё бороться, рисковать жизнью… но всё-таки как сознательно умереть за то, чтобы уже другие продолжали жить вольно, без тебя? Словом, крайне болезненный для Волеслава вопрос, запутанный.
Зато для Софии ответ на него прост и ясен. А значит, и в этом будущем, которое она сейчас изучает, с этим тоже всё ясно — хотя бы в принципе.
«Умрём за святую Софию», — говорили новгородцы, когда надо было защищать свою землю. А святая София — олицетворение Новгородской земли, общей отчины новгородцев. Сложить за неё голову значит попасть прямо в рай. Это неудивительно. В новгородских летописях часто говорится, что Бог и святая София помогли или помешали чему-то. Иначе говоря, воля святой Софии отождествляется с волей Бога, а раз так, то не очевидно ли, что любой погибший за Софию попадает в рай?
Однако острая угроза Новгородской земле возникает нечасто, а потому обычно от новгородцев требуется гораздо меньшая жертва — просто уступать друг другу ради святой Софии — иначе говоря, ради блага Новгородской земли. Раз уж ты готов при необходимости умереть за святую Софию (а хотя бы на словах точно готов, поскольку иначе тебя и за новгородца признавать не будут), так почему не можешь сделать то, что по сравнению с этим пустяк, а именно поступиться какими-то своими выгодами, не лезть в драку всякий раз, когда тебе кажется, что твои права в чём-то ущемлены?
Допустим, жители Славенского конца [3] считают, что посадник больше радеет об интересах неревлян. Попробовать его свергнуть? Или смириться? Но перед кем? Перед неревлянами [4], что ли? С какой стати — разве они лучше других? Нет, смириться надо перед святой Софией. Потому что посадник законным образом избран всем Новгородом на вече, его власть освящена самой святой Софией, ну а то, что он вроде о ком-то заботится больше, а о ком-то меньше, — так не всегда в подобных сложностях можно толком разобраться, так что лучше пусть посадник правит дальше, нечего затевать смуту и гневить Бога и святую Софию.
Безусловно, такая логика работает лишь до определённого предела, то есть пока посадник (или князь, или ещё кто-то) не слишком разозлил какую-то часть новгородцев. И всё-таки она предотвращает множество конфликтов, а также смягчает и помогает гасить те, которые всё-таки разразились. Да, уступать кому бы то ни было последователи Волеслава страшно не любят — но если это их родная святая София, то тут любой призадумается, не лучше ли склонить голову.
Когда София более-менее освоилась в таком чудесном будущем, у неё возник резонный вопрос:
— Но люди могут по-разному понимать волю Софии, особенно когда спорят из-за какого-то запутанного дела. Одни так поняли, другие иначе — и начнётся междоусобица, причём каждая сторона будет уверена, что именно с ней Бог и святая София.
— А потому, — ответила Навна, — должен быть кто-то, имеющий всеми признаваемое право говорить от её имени.
И она вновь указала на Софийский собор, где на амвоне человек в епископском облачении:
— Епископ, только он.
— Епископ, назначенный в Константинополе или Киеве? — удивилась (скорее, даже возмутилась) София. — Нет, примирять новгородцев способен только тот, кто сам родом новгородец…
— Новгородцем и будет. Новгородцы его выбирают, митрополит лишь утверждает…
Всё это было довольно давно. И потом Навна с Софией часто заходили в такое будущее, уточняли подробности. А Волеслав тогда ещё не понимал, что не обойдётся без Софии. Теперь понял.
1. Глава «Земные навны»
2. Святая София с прописной буквы — собор, святая София — небесная покровительница Новгорода. На самом деле иногда нелегко определить, в каком случае как писать, — очень уж слились представления о соборе и о небесной Софии.
3. Неревский, Людин и Славенский концы — части тогдашнего Новгорода.
4. Жителей Неревского конца.