Франция сходит с небес

    А Белла неустанно сращивала Франкию с Галлией, создавая на их стыке уже зримую, земную Францию, способную обзавестись собственной французской властью.

    Нисхождению в земной мир Франции косвенно помогает и обособление Германии. Ведь если немцы в самом деле объединятся, поглотив живущую в Германии часть франков, то кто тогда для них галльские франки? Какие-то окраинные немцы, да ещё и не вполне настоящие — очень уж многое переняли у галлоримлян. Естественно, галльские франки не желают становиться вторым сортом, стараются остаться элитой — для чего им в такой ситуации необходимо ещё глубже интегрироваться с галлоримлянами, превращаться в их дворянство. Что и требуется Белле — её Франция прямо подпитывается такой интеграцией.

    Однако история продвигалась вперёд финтами, поскольку тут та же незадача, что и по ту сторону Рейна. Галльский франкаорит считал свою связь с Галлией временной, лелеял мечту подчинить себе в будущем всю бывшую франкскую державу; словом, в данном смысле он с братом — два сапога пара. Оба зарятся на опустевший трон отца, не замечая, что под ним — бездна. Как им ни мешают насмерть схватиться за тот трон, они всё одно при любом случае цепляются за него, провоцируя войны.
    Белла долго пыталась перевоспитать галльского франкаорита, чтобы тот осознал себя французским уицраором. Для чего следовало привязать к Франции правящую здесь ветвь Каролингов. Но не получилось. Каролинги упрямо держались за призрак империи франков, не признавали Францию и Германию самостоятельными сущностями.
    А потому Аполлон с Беллой решили заменить франкаорита другим уицраором — таким, который органически связан с Францией, а не просто пристёгнут к ней в силу преходящих обстоятельств.

    И Белла волей-неволей сделала ставку на графов Парижских — они гораздо прочнее привязаны к Франции уже потому, что не имеют каких-либо династических прав ни на что за её пределами. Они завладели престолом — так появилась династия Капетингов, действительно французская. И галльский франкаорит отдал концы — и вся династия Франкаоров с ним. Теперь в Галлии не было вовсе никакого уицраора, поскольку Капетинги и сами с трудом входили в роль королей, и населением не очень-то признавались таковыми; королевский титул совсем выродился в условность. Но иначе как через такой провал Белле не достичь цели — и она стоически шествовала дальше по тернистым тропам истории.

    Лет тридцать назад, когда Франция и Капетинги до того дозрели, Аполлон вырастил уицраора Бартрада — которого и подарил Белле. С тех пор становится всё яснее, на чьей стороне перевес в западноевропейском соревновании между силами света и тьмы. Гагтунгр в Германии и Италии по большому счёту топчется на месте, поскольку никакой устойчивой основы для общекатолической власти так и не создал — ни цезарепапистской, ни папоцезаристской; тогда как Аполлон с Беллой во Франции заметно уходят в отрыв, национальная государственность там успешно развивается.

    Это прекрасно, что дело к тому вышло, — но очень уж долгим и извилистым путём. И Навна прослеживает его с сомнением:
    — Если прямо заимствовать такой опыт, то мне придётся растить на севере Руси вообще новую династию — из местных бояр, вероятно. Нет, не годится; я перетяну на север нынешних князей, не стану их никем заменять. Столько времени потратила, воспитывая княжеский род… начинать то же с нуля — кошмар.
    — Кошмар, — согласилась Белла. — Мне ли этого не знать. Конечно, лучше было сохранить власть за Каролингами — они привыкли управлять, а люди привыкли им подчиняться. Но это оказалось невозможным. Однако у тебя всё по-другому, так что, пожалуй, сумеешь.
    В самом деле по-другому. Белла не смогла привязать к Франции чужого ей уицраора и род Каролингов, не ею воспитанный, — и потому поневоле их заменила. У Навны и уицраор, и княжеский род — свои, и она рассчитывает, что сможет повернуть их лицом к коренной Руси.

    Навна вдумчиво изучает жизнь Франкаора, всячески стараясь прикрутить к ней счастливое продолжение, в котором уицраор франков избегает гибели, сумев стать таким, каким он нынче нужен Земле, — то есть взяв на себя роль, которую в реальности сейчас выполняет Бартрад. Словом, Навна творит альтернативную историю, в которой Франкаор таков, что действительно годится как проводник для Жругра.   
    Впрочем, это фантазии, а вот Бартрад вполне реален.
    Навна пристально разглядывает его — и, само собой, уже видит за ним своего исправленного Жругра. Конечно, полное сходство невозможно — уже оттого, что один этнор, другой — геор. И лишних иллюзий лучше не питать — многие недостатки Франкаора налицо и у Бартрада; что ж, и переселение Жругра на север не сделает его идеальным, такова жизнь. Лишь бы привязался к коренной Руси так же прочно, как Бартрад — к Франции, — вот что судьбоносно.