Амалор

    Фрейя ведёт Навну дальше путём своих предков.

    Когда германцы — а именно готы и их союзники — двинулись на юг и вырвались в Поле, у них появился первый уицраор по имени  Амалор.
    Он родился в очень неуютной для уицраора среде: у германцев дела управления необычайно сильно переплетены с родственными отношениями.
    А ведь любой уицраор предпочёл бы вовсе не сталкиваться с такой неудобоваримой для него материей, как родство. Сам он категорически не желает иметь ни отца, ни братьев, ни детей; если есть — значит, надо их изничтожить поскорее, пока они его самого не убили. А поскольку уицраор привык глядеть на родство под острым как нож углом, то ему трудно принимать в расчёт человеческие родственные чувства, они его запутывают и раздражают — особенно когда влияют на государственные дела. Он старается выстраивать людей в иерархию, где есть лишь отношения начальников и подчинённых, а иных связей нет (отсюда, кстати, склонность уицраоров использовать для управления евнухов).
    Конечно, в реальности уицраорам приходится идти на компромиссы с людьми. Идея династии — яркий пример тому. В принципе уицраор против передачи власти по наследству; он предпочитает сам выбирать на роль правителя человека, наиболее способного служить проводником уицраорской воли. Иначе говоря, ему желательно, чтобы существовал некий устойчивый слой полностью прозомбированных им людей, которые и выдвигают из своей среды самого подходящего. Но история доказала, что  попытки создать такую систему как правило ведут к хаосу и развалу государства (просто потому, что на деле уицраору очень трудно полностью контролировать даже ближайших к нему людей); наследственная монархия надёжнее. Поэтому на практике уицраоры обыкновенно поддерживают монархию, смиряясь с тем, что монархи часто искажают уицраорскую стратегию; а совсем уж неугодных правителей стараются заменять на более подходящих по возможности втихаря.
    Но, признав наследственность верховной власти, уицраоры не желают дозволять, чтобы участие подданных в делах власти тоже было более-менее потомственным. Если в какой-то семье люди из поколения в поколение участвуют в управлении страной, считают такое участие своим правом и имеют уже собственные представления о том, как его осуществлять, то подобное для уицраора подозрительно. Ему куда выгоднее иметь дело с людьми, которые попросту слепо выполняют приказы монарха и абсолютно от него зависят. В реальности, опять же, уицраору и тут приходится под давлением человеческих понятий допускать послабления. Но добровольно — нет, не допустит.
   
    А у германцев сеть взаимных обязательств пронизывает всё общество сверху донизу, снизу доверху, вдоль и поперёк, служит как бы арматурой, и никто не остаётся с глазу на глаз с уицраором. И ничего против этого Амалор сделать не может — ему остаётся лишь подстраиваться.
    И он приспособился к стихии, в которой его угораздило родиться, пошёл на необычайно глубокие, прямо-таки еретические (по уицраорским понятиям) уступки людям.
    Типичному уицраору не принять ту сложнейшую систему взаимосвязей (в основном родственных), которая объединяет германское общество. Он стремился бы искрошить её, заменив голой властной вертикалью. Амалор же хочет аккуратно встроить свою вертикаль в такое общество, не ломая его. Старается сращивать свою иерархию с человеческой, а не противопоставляет их.
    Обычный уицраор говорит человеку: «Мне безразлично, кто твои предки. Я могу тебя возвысить или стереть в порошок — смотря как мне служишь». А Амалор: «Служи мне не хуже, чем твои предки; эта служба — часть твоей отчины».
    Служба уицраору зримо проявляется как служба конунгу — а это дело давно знакомое, освящённое традицией. Служить конунгу — значит нести свою долю ответственности за благополучие страны; это почётно, особенно если твоя доля большая, а потому место в обществе высоко; и такая служба воспринимается тоже как часть отчины (причём очень важная) — и её стараются передать по наследству.
    Получается необычайно глубокий компромисс между уицраорским и человеческим взглядами на жизнь. И на ход истории он повлиял очень серьёзно.

    Амалор создал Готскую державу, которая долго господствовала над большей частью Поля. Получается, готы, будучи в Поле весьма немногочисленными пришельцами, достигли того, что никогда не удавалось последователям Святогора. Естественно, Навну такое очень впечатляет.
    Однако надо признать, что Амалор добился верховенства в Поле, когда там не было другого сильного уицраора. А нагрянул из Азии грозный Гуннаор с полчищами гуннов — и выявилась теневая сторона обрисованного выше компромисса. Ведь ради взаимопонимания с людьми Амалор поступился важнейшими уицраорскими прерогативами, его организаторские возможности оказались сильно урезаны — и это проявилось при встрече с сильным противником. По сравнению с гуннами готы оказались весьма хаотичным сборищем. Дело кончилось гибелью Амалора и бегством готов из Поля.

    Навне это напоминает события 60-летней давности, когда к селениям ильменских словен подползал пышущий яростью Хазаор. А готы разве не могли в столь же отчаянной ситуации спастись тем же способом, то есть заменить свой отставший от жизни идеал новым?
    Навна вошла в роль готской Соборной Души и внушает готам, что они должны беспрекословно повиноваться своему королю, что твёрдое единовластие — расплата за их неспособность разрешать споры между собой по правде и единственная возможность защитить свою землю.
    Внушает — и упирается в незнакомые по собственной жизни препятствия, а пытаясь их преодолеть, сознаёт, что представляет собой оборотная сторона сплочённого союза отчин.
    Связывая людей прочной сетью взаимной ответственности, он помогает организованно противостоять внешним (по отношению к нему) силам — и иноземцам, и своей хаоссе, и своему зарвавшемуся уицраору… и своей Соборной Душе тоже — ведь и она внешняя сила в том смысле, что находится в ином мире, не встроена в эту систему отчин, никому тут лично не родня. Эта ответственность всех перед всеми сильно осложняет непосредственную связь Соборной Души с каждым человеком.
    И чем выше в общественной иерархии стоит человек, чем больше от него зависит, тем большее от него требуется единение с Соборной Душой. Но чем он выше, тем больше у него соблазн зазнаться, действовать по своему произволу, а не исходя из соборности.

    В общем, не получается у Навны хотя бы мысленно повторить здесь то, что когда-то удалось на Ильмене.