Киев

    Очень важен и очень спорен вопрос о преемнике князя, обострившийся тогда, когда стало ясно, что Рюрику недолго осталось жить. На Руси преобладало мнение, что власть должна переходить от отца к старшему сыну — а то если претендентов несколько, то скорее всего победит (и хорошо ещё, если без кровавой усобицы) тот, кто больше наобещает своим сторонникам, а так твёрдой власти не будет. Но норманны видят в возможности выбирать из нескольких кандидатов защиту от тирании, и настаивают на том, что власть можно вручить любому представителю княжеского рода.
    — В этом их сейчас не переупрямишь, — сказал Навне Яросвет. — Лучше не спорить, а постараться, чтобы князем стал кто-то, определённо настроенный поскорее идти в Поле.
    После Рюрика власть получил его родич Олег, отнюдь не желавший сидеть на севере.

    Тогда Навна поехала на Жругре в Киев. Заняла позицию для решительного удара по Хазаору. В земном мире это проявилось в захвате Киева Олегом.
    Русь заключила союз с полянами и решительно помогала им против всех их врагов, будь то хазары, древляне или уличи. Киев вознёсся очень высоко.
    Враги хазар всё более стягиваются вокруг Жругра, вступают в русскую дружину, а не имеющий уицраорских организаторских возможностей Святогор оттесняется на обочину, утрачивает привычный многовековой ореол главного поборника славянского единства. И постепенно сознаёт, что надо как-то приноравливаться к новым обстоятельствам. Тем более что сама Навна не раз наведывалась к нему на переговоры (не без удовлетворения отмечая про себя, что теперь он уже не решается на неё покрикивать). Святогор решил стать лучшим другом Жругра, идеалом княжеской руси. Вот так он по-своему признал Русь, вплыл в метафизические облака, которые тогда столь плотно нависали над Киевом. И Киев начал с огромной силой притягивать тех людей, которые прежде собирались в словенскую дружину.

   Русь закреплялась на юге всё прочнее и всё жёстче сдавливала Хазарию. Хазаору приходилось туго, поскольку на него наседал уицраор, которому сама Земля поручила с ним покончить. Хазарский уицраор слабел, в том числе потому, что славяне постепенно выходили из-под его власти, дань от них подпитывала теперь Жругра, да и люди тоже, и шавва утекала от Хазаора к Жругру.
    А в Мире времени Навна на Жругре пробивалась через завалы прошлого всё ближе к настоящей Земле. И мир тот менялся на глазах. Никак уже не скажешь, что Русь вся в прошлом. Частью там, а частью — на настоящей Земле.

    А в теремке она занята более всего Дружемиром, всячески помогает ему освоиться в Поле и его окрестностях. Можно сказать, Навна растит Илью Муромца.

     Дружемир внушал всем, что каждый заслуживает уважения настолько, насколько он полезен для достижения конечной цели — освобождения Поля. Тем самым нацеливал каждого на службу Жругру, на достижение как можно более высокого места в его иерархии.
    Конечно, Навну весьма угнетали многочисленные издержки такой системы, в которой люди — и в первую очередь лучшие — настолько ценят место в иерархии уицраора и на всё ради него готовы. Но без такого стимулирования Жругр не получит достаточного числа преданных и энергичных приверженцев и не сможет победить Хазаора. Так что, тайком переживая из-за крайней зависимости Дружемира от Жругра, перед ними самими Навна этого никак не выказывала. Если им сказать, что после уничтожения Хазарии отношения между ними должны в корне измениться, то это собьёт с толку Дружемира, а от Жругра тогда и вовсе можно ожидать чего угодно. Лучше уж пока помалкивать на этот счёт.

    Чем больше в Киеве последователей Святогора, тем сильнее они стремятся к верховенству — и тем сильнее ярятся из-за того, что место человека в русской иерархии очень зависит от знатности. Поэтому Святогор всё более жаждет прижать Варяга — и на этой почве сближается с Дружемиром.

    Варяг — условное имя идеала обжившихся на Руси норманнов. Он прочно связан со сложившейся вокруг князя аристократией. Причём отнюдь не вся знать норманского происхождения, много и славян; и наоборот, хватает варягов, которые рассчитывают выдвинуться как раз личными заслугами, а значит — равняются на Дружемира или Святогора. Словом, тут конфликт не столько с норманнами как таковыми, сколько именно с принесённым ими идеалом, который определённо становится лишним. А лишним его сделал Святогор. Дружемир рад бы избавиться от них обоих, но с одними своими малочисленными последователями слишком слаб — вот и держался за Варяга, пока не нашёл в лице Святогора союзника более подходящего. Опасного, конечно, — но тут уж ничего не поделаешь.

    Причём против Варяга сама жизнь, всё настоятельнее требующая укрепления единовластия. Желания разных признающих русскую власть общностей столь различны, что так просто не согласуешь; надо, чтобы кто-то один решал. Без твёрдого единовластия Русь может взорваться.
    Ведь всяческие разногласия, сплетаясь в единый клубок, дают невиданно обильную пищу главной врагине Навны — вместе с Русью разрастается и русская хаосса. В дополнение к своей пещере она выстроила ещё крепость — Хаосград. Правда, нечто подобное было и раньше, ещё на севере, но лишь теперь приобрело столь грозные масштабы.
    Сходство обоих бастионов хаоссы в их назначении — терзать Русь. А различие в следующем. В пещере русские души, отпавшие от Навны, отдавшие свои тела во власть хаоссы. В Хаосграде руси нет. Там могут оказаться целые племена и города, стремящиеся разрушить русский порядок, ничем его не заменяя. Скажем, если древляне выступают против русской власти, то они тем самым превращаются в орудие русской хаоссы. Это не предполагает какого-то их нравственного разложения — своей древлянской хаоссе они не служат, Древлянскую землю не разоряют. В пещере оказываются люди, предавшие Навну, а в крепость входят люди, с Навной от рождения не связанные, так что тут не измена. Предают только Жругра, что куда легче в моральном плане, а если подчинялись ему лишь из страха — то этой проблемы и вовсе нет.
    Пещера и крепость взаимосвязаны: разложение русской власти неизбежно делает её слишком тяжёлой для подчинённых племён, а значит, толкает их в Хаосград.

    После смерти Олега (в тридцатых годах десятого века) князем стал Игорь. Это тоже своего рода компромисс: Игорь — не сын Олега, но он сын Рюрика, который княжил до Олега, — то есть тут хоть и не прямое престолонаследие, но шаг в ту сторону.
    Правление Игоря было весьма неудачным. Сначала поражение от Хазарии, а в 941 году — провальный поход на Византию. А затем война с поддерживаемым Хазарией племенем уличей, жившим в низовьях Днепра, — и тут тоже нет успехов; этак недалеко и до восстания прочих славянских племён и краха государства.