Богатырская застава

    А рисует она, можно сказать, мир русских былин.

    Конечно, у неё получается не совсем то, что мы знаем по сборникам русского эпоса. Тут ещё не может быть ни князя Владимира, ни Ильи Муромца, ни стольного града Киева, ни церквей Божьих, место татар занимают хазары, и ещё многое иначе. Но сама суть та же. Образы князя и идеального богатыря (пусть под другими именами) уже налицо, и отношения их друг с другом и с Русью те же, нам знакомые. Так что не будем усложнять дело, пытаясь в точности реконструировать то, что изобразила тогда Навна, а просто берём былины в том виде, в каком они дошли до нашего времени, — в основных чертах там то же самое.

    Каким Навна представляет человека будущего, видно по Илье Муромцу — он твёрже всех следует богатырскому кодексу чести, то есть является воплощением богатырского идеала, а значит, и русского идеала вообще (раз уж главная задача — уничтожить Хазарию, то богатыри и нужны больше всего).

    Возьмём для примера былину о Калине-царе. Она известна во множестве вариантов, но обобщённо канва такова. Между князем Владимиром и Ильёй Муромцем произошла очередная — на сей раз особенно острая — ссора, и князь замуровал Илью в темницу, дабы уморить там голодом. Другие богатыри, возмущённые этим, а также несправедливостью князя к ним самим, покинули его. Татарский Калин-царь решил воспользоваться таким раздраем и завоевать Русь. Узнав об этом, Владимир сокрушается, что погубил Илью, — но тут выяснилось, что тот жив-здоров — жена (в других вариантах — дочь) князя тайком присылала ему в темницу еду и прочее. Владимир выпустил Илью, покаялся и попросил о помощи. Тот немедля снарядился на войну и поехал к богатырям, но они защищать Русь отказались — на том основании, что Владимир их не ценит. Тогда Муромец начал сражение с татарами один, и ему пришлось тяжко; чтобы выручить его, остальные богатыри тоже вступили-таки в бой, и все вместе они одержали полную победу.

    Былина о Калине-царе лучше всего объясняет непобедимость Руси. Чтобы устоять перед лицом столь грозных врагов, народу нужно единство, а как его обеспечить? В идеале — всеобщим умением обо всём мирно по справедливости договариваться; но поскольку такого умения нет, то единственный выход состоит в том, чтобы за государём признавалось право единолично ставить точку на любой распре, указывать каждому его место. Причём князь тоже человек, а потому порой ошибается или отступает от справедливости, но это — неискоренимое меньшее зло, которое приходится терпеть ради предотвращения зла гораздо худшего — краха государства и гибели страны.
    Именно из этого исходит Илья Муромец. Посадил князь своего лучшего богатыря в темницу — на то его воля. Прав князь или нет — тут можно думать по-разному, но идти против него — значит всё развалить. Свергнув князя, богатыри затем неизбежно набросятся уже друг на друга, потому что между ними тоже хватает разногласий, которые не ведут к междоусобице только потому, что князь их так или иначе разрешает (хоть справедливо, хоть нет). Пусть лучше князь за всех решает.

    Но что же, получается, такой русский идеал требует слепой покорности власти, тем самым создавая почву для тирании, которая в итоге угробит страну столь же гарантированно, как и хаос? Нет, всё отнюдь не столь прямолинейно. Будь Илья столь покладист, не попадал бы время от времени в опалу.

    Читаем былину о Даниле Ловчанине.
    Князь Владимир по совету некого Мишатычки Путятина сына вознамерился погубить одного из своих богатырей — Данила, дабы жениться на его красавице-жене Василисе. Возмущённый Илья Муромец прилюдно предрёк князю: «Изведешь ты ясного сокола – не поймать тебе белой лебеди!». За что был незамедлительно посажен «в погреба глубокие». Но его пророчество сбылось: после гибели мужа Василиса покончила с собой — и Владимир увидел, что только понапрасну сгубил верного богатыря и запятнал себя злодейством — а цели не достиг. Тогда он казнил лихого советчика, а Илью освободил и наградил.
    Показательно, что в этой повести Илья не совершает вообще никаких богатырских подвигов, а выступает в иной ипостаси — как человек, не боящийся сказать князю крайне неприятную для того правду.

    Сопоставляем эти две былины.
    В первой Илья Муромец, сильнее всех пострадавший от Владимира, готов сражаться за него даже тогда, когда князя покинули все богатыри; во второй — перечит государю, когда другие молчат. Так кто же Илья: самый верный князю человек или, наоборот, главный оппозиционер? Но такая постановка вопроса неверна в корне, уводит в сторону. В фокусе внимания Ильи — вовсе не князь и даже не государство, а Русь. Она выше князя, вся власть которого на том и основана, что он — законный князь Руси; без Руси он никто. Илья служит в конечном счёте Руси — и уже от этого зависит его отношение к князю в той или иной ситуации. Илья защищает от врагов Русь — и князя заодно. И он же защищает от самого князя общепринятые нормы поведения, саму соборность, а поскольку меч против законного правителя не поднимет ни при каких условиях, то ограничивается тем, что допустимо: действует словом, не боясь последствий.

    Илья Муромец чётко видит границу между владениями Соборной Души и уицраора. Признав за князем как представителем Жругра безусловное право приказывать и наказывать, Навна при этом никоим образом не закрыла его от критики. Ему подчиняются именно потому, что он законный правитель, а вовсе не потому, что считают его таким уж хорошим.
    Менее совершенные богатыри способны порой нарушать упомянутую границу. Они могут, обидевшись на князя, оставить без защиты Русь или, наоборот, проявить чрезмерную лояльность, позволить князю слишком наглеть. Словом, порой уклоняются от богатырского идеала — всё-таки тот абстрактен, не всегда способен сам по себе указать верное решение.
    Что и видим в былине о Калине-царе. Богатыри обиделись на князя Владимира столь крепко, что отказались нести службу — то есть уклонились от пути, указываемого идеалом. Правда, уклонение не какое-то окончательное и бесповоротное: самое большее, что могут себе позволить оскорблённые князем богатыри, — на время отъехать от него, причём не переходя на службу к другому государю и не пытаясь выдвинуть правителя из своей среды. Это не мятеж, а, в сущности, демонстрация протеста. Высший идеал всё-таки продолжает сиять над разгневанными богатырями, не даёт им уйти слишком далеко в сторону — но и вернуть на место не может, силы не хватает. И тут выручает Илья Муромец — как живое и грозное, на богатырском коне и с палицей в сорок пудов, воплощение того идеала. Уклонившиеся было с пути истинного богатыри возвращаются на него потому, что туда их своим примером повернул Илья.

    Вот каким Навна видит народный идеал. Она хочет сделать Русомира таким, как Илья Муромец.