Русь и Русская земля
В то время возникла странная неразбериха с названиями Русь и Русская земля.
Тут уместно пояснить, как вообще менялось со временем значение этих понятий, насколько то можно проследить по первоисточникам (прежде всего летописям).
Сначала было только слово Русь, причём в двух значениях (какое из них первично — остаётся лишь гадать) — как название страны и как название народа (этноним). И если в современном русском языке они различаются хотя бы тем, что название страны пишется с прописной буквы, а этноним — со строчной, то раньше лишь по контексту можно было определить, Русь подразумевается или русь.
Затем (но тоже ещё во времена, которые даже для самых первых летописцев являлись седой стариной) возникло название Русская земля как синоним слова Русь в его географическом смысле (на самом деле не полный синоним, но не будем здесь углубляться в эти тонкости).
И если бы так оно и оставалось, то ладно — путаницы немного. Читая в оригинале «Повесть временных лет», на этом особо не спотыкаешься. В продолжающих «Повесть» летописях сначала то же самое. Но с тридцатых годов XII века начинается нечто такое, от чего у современного читателя, впервые столкнувшегося с подобным, глаза на лоб могут вылезть. Что именно?
Появляются и даже становятся обычными упоминания о том, что кто-то, к примеру, пошёл из Суздаля в Русь, или из Русской земли в Новгород, и прочее в том же роде.
Мало того, Русь в узком смысле и Русская земля в узком смысле — не одно и то же. Сопоставление упоминаний о них показывает, что под Русью в узком смысле стала подразумеваться относительно небольшая территория вокруг Киева, Чернигова и Переяславля, а под Русской землёй — правобережная (киевская) часть этой территории.
Причём параллельно продолжает бытовать и прежнее, широкое значение названий Русь и Русская земля.
Что же получается?
Слово Русь может означать или наш народ, или всю страну, или только Среднее Поднепровье. Название Русская земля может означать тоже всю страну или же правобережную часть Руси в узком смысле.
Причём подобное видим во всех дошедших от того времени летописях, где бы те ни были созданы (правда, есть нюансы, особенно в новгородских источниках, но сути они не меняют). Похоже, такое понимание Руси и Русской земли тогда распространилось повсеместно.
И так в течение столетия — вплоть до монгольского нашествия (после которого этот казус не исчез, но приобрёл иной вид [1]).
Подобное переосмысление имени собственной страны не могло произойти без самых веских причин, но в чём они заключаются?
Во всяком случае, нелепо искать объяснение такого феномена в «феодальной раздробленности», отпадении окраин. Дело в том, что границы Руси в узком смысле и Русской земли в узком смысле никак не связаны с границами княжеских владений.
Особенно это очевидно, если глянуть на Русь в узком смысле. Какого-либо политического единства на этой территории тогда и в помине не было. Здесь располагались Киевская, Переяславская и западная часть Черниговской земли. Причём именно с тридцатых годов наступает глубокий устойчивый разлад Киева с Черниговом, а затем и с Переяславлем. Так что единое название этой территории можно было разве что как раз вопреки её всё усугубляющемуся расколу. А кто дал? Вероятно, те, кого этот раскол буквально брал за горло, то есть умирающая русская дружина.
В самом деле, что раньше объединяло эту — и только эту — территорию? То, что именно здесь издавна оседали переселенцы с севера — сама русь и её союзники, затем здесь обрусевшие. К примеру, уместно глянуть «Повесть временных лет» за 988 год — где Владимир строил крепости для этих переселенцев, и сравнить с территорией Руси в узком смысле. Русь в узком смысле — пространство, заселённое княжеской русью, — во всяком случае, та составляла здесь хотя бы верхний (городской, дружинный) слой населения.
С Русской землёй в узком смысле на первый взгляд понятнее, поскольку это хотя бы пространство, население которого достаточно едино, обычно действует согласованно, имеет признанный центр в лице Киева. Но это никоим образом не великокняжеский домен — тот именовался Киевской волостью, а границы его менялись часто и порой очень сильно, тогда как Русская земля в узком смысле — территория вполне определённая и устойчивая, причём она далеко не всегда целиком находилась под властью киевского князя. Её единство существовало независимо от князя.
Тут аналогия с Черниговской (или Полоцкой, Рязанской или ещё какой-либо) землёй — та тоже сознавалась как одно целое, даже если поделена между несколькими князьями. Однако в таком случае вроде бы логично называть это пространство Киевской землёй — так понятно и никакой путаницы. Но нет, его стали именовать Русской землёй. А вокруг тогда какая земля — нерусская, что ли? Нет, не столь сурово — ведь, как уже упоминалось, прежний, широкий смысл названий Русь и Русская земля тоже сохранялся. Скорее, подразумевалось следующее: тут безусловно Русская земля, а за её пределами — тоже Русская… но как бы не вполне. И с Русью в узком смысле аналогично.
И за всеми этими странностями — Дружемир, ищущий выход из тупика. Стремясь остановить развал русской дружины, он вступает в идеологические баталии, всячески подчёркивая единство и особую значимость того пространства, где издавна обосновалась русская дружина. Только тут для него настоящая Русь, настоящая Русская земля.
Но почему для него эти настоящая Русь и настоящая Русская земля не одно и то же? Что за раздвоение?
Оно — от раздвоения стратегии самого Дружемира.
Для Дружемира согласие между киянами, черниговцами и переяславцами превыше всего, тогда как Киянин вовсе не склонен идти на уступки ради этого. Таково главнейшее расхождение между двумя идеалами. И Дружемир не знает, что делать с этим расхождением — стоять намертво на своём или пытаться найти с Киянином компромисс. Конечно, первое по идее лучше, но Дружемир ведь видит, что в Переяславле, не говоря уж о Чернигове, его влияние падает сильнее, а если он сам оттолкнёт от себя ещё и киян, то вовсе повиснет в воздухе. С другой стороны, опираться только на Киевскую землю — так не слишком ли мала?
Не будем гадать о том, как представления о Руси и Русской земле в узком смысле распространились в земном мире; но из мира небесного их подпитывал Дружемир, и запутанность их — от его сомнений, от раздвоенности его стратегии. Понятие Руси в узком смысле отражало стремление Дружемира во что бы то ни стало сохранить единство Киева, Чернигова и Переяславля, а понятие Русской земли в узком смысле — его желание покрепче опереться на правый берег Днепра, раз уж тот надёжнее левого. Ясно, что второе — компромисс с Киянином; но где для Киянина Киевская земля, там для Дружемира — Русская.
1. Глава «Русь своя — и не очень».