Братство

    Навна снова взлетела в высший рай, в счастливый мир далёкого будущего — тот, что открылся ей девяносто лет назад. Надо же хоть иногда видеть Русь такой, какой она будет.
    Здесь самые важные вопросы решает всенародное вече — мирно и разумно. Какие именно тут могут быть вопросы, как именно они обсуждаются и решаются, как действует такое огромное вече — воображать нелегко, но фантазии у Навны на всё хватит. А насколько правильно вообразит — да ладно, не в подробностях суть дела, а в том, что каждый здесь сознаёт свою обязанность разбираться в делах всей страны и уметь находить общий язык с другими людьми — а иначе окажется недостоин своих родителей и предков вообще: они такое умели, и он должен.

    Погуляла по высшему раю, зарядилась вдохновением — и вернулась в явь.
    А тут для кого не уметь заботиться обо всей Руси значит быть недостойным предков? Только для князей. Причём править страной совместно — даже и для них нечто новое, в таком деле пример предков не поможет.
    А что поможет?

    Первоначально лучшей опорой согласию между князьями служили родственные чувства, желание иметь человеческие отношения с родичами. Борис и Глеб пожертвовали своей земной жизнью, стремясь избежать братоубийства именно в буквальном смысле. И Ярослав с Мстиславом потом нашли общий язык именно как братья. А Ярослав, завещая сыновьям жить дружно, подчёркивал, что все они от одного отца и одной матери.
    Но на буквальном понимании братства согласие может держаться лишь немногие десятилетия. Ведь если князья управляют страной совместно, то княжеский род непременно будет ветвиться. Это естественный процесс, его не отменишь, к нему надо приспосабливаться. Правда, пока разветвление зашло недалеко — однако первые сложности уже просматриваются.
    Полоцкий князь Всеслав приходится сыновьям Ярослава лишь двоюродным племянником; и уже взрослым становится старший из родных племянников — Ростислав Владимирович (его отец — старший сын Ярослава Мудрого, умерший раньше отца). К ним следует относиться тоже по-братски — или как к посторонним? А внуки Ярослава друг другу уже всего лишь двоюродные братья — так полагается ли им относиться друг к другу по заветам Бориса и Глеба? Очевидно, что если понимать братство князей лишь как единство родных братьев, то его хватит ненадолго.
    Но как тогда его понимать? Как единство родных, двоюродных и так далее братьев, дядьёв, племянников и остальных? Однако тогда получится и вовсе бессмыслица. Те же Всеслав и Ростислав друг другу не более как троюродники — зато у каждого из них (через мать, жену и других) своя более близкая родня вне княжеского рода; так с чего бы им больше считаться друг с другом, чем с этой роднёй? И то же самое скоро будет у внуков Ярослава, а у правнуков — тем паче. Тут уж родственные чувства больше растаскивают русский княжеский род в разные стороны, чем сплачивают.

    Словом, в долгосрочной перспективе родство вообще не может служить главным подспорьем единству князей. А настоящая основа единства заключается в сознании того, что все русские князья — и только они — являются прямыми законными потомками прежних правителей Руси и потому обязаны все вместе беречь Русскую землю как свою общую отчину. Вот в каком смысле они все братья. Это правильнее назвать побратимством. Нечто подобное видим в рыцарских орденах католического мира. Но есть коренное отличие: в орден вступают, тогда как князем нельзя стать, можно только родиться. Каждый князь с рождения становится братом Бориса и Глеба — а через них братом всем русским князьям. Не троюродным или ещё каким-то, а просто братом.
    А потому каждому князю положено считаться с другими князьями больше, нежели со своей даже ближайшей некняжеской роднёй.    Для каждого из них любой другой русский князь (будь он ему в реальности хоть семиюродный племянник) — брат (или, в зависимости от возраста и положения в княжеской иерархии, — отец или сын), тогда как, допустим, родной брат жены — не более чем шурин. Если князь хоть собственноручно убил того шурина, то он просто убийца, а если велел убить кого-либо из русских князей, хотя бы того семиюродного племянника, — тогда братоубийца.

    А единство князей сейчас стало залогом единства страны. Ведь любая дружина на Руси так или иначе подчиняется кому-то из потомков Владимира Крестителя (иначе будет считаться вроде как бандой). Да, так оно и воспринималось в народе — монополия русского княжеского рода на власть (а значит — на право иметь войска) к тому времени укоренилась в сознании людей прочно. Правда, у вятичей и некоторых других племён и городов ещё очень долго сохранялись собственные ополчения, но это силы чисто локальные, порядку во всей стране никак не угрожающие. Крупная, опасная для всей Руси смута разразится лишь при условии, что её возглавит тот или иной представитель княжеского рода — только вокруг него и объединится достаточно людей. Если князья едины, то такого смутьяна среди них не найдётся — и усобицы не будет.