Путь к согласию

    Однако затруднение в том, чтобы право Святославичей на их отчину признали главные князья. Святополк по доброй воле всё равно не признает. Надежда на Владимира — но и он пока пребывает в уверенности, что отдать Чернигов Святославичам — значит заведомо развалить Русь. Старый опыт заставляет так думать. 
    И потому настоящих переговоров насчёт решения черниговского вопроса не ведётся, каждая сторона выдвигает невыполнимые требования.
    Святополк и Владимир настаивают, чтобы Олег присоединился к их борьбе с половцами и тем доказал своё право на черниговское княжение. Олег, однако, подозревает, что стоит ему только остаться без поддержки половцев, как Чернигов у него отнимут. Следовательно, ему сначала нужны твёрдые гарантии сохранения за ним Чернигова, а уж потом он готов идти против степняков. А за этим конфликтом князей — другой, гораздо более широкий. Кияне и переяславцы возмущены тем, что с вокняжением Олега черниговцы вышли из борьбы с половецкой угрозой, а черниговцы рассматривают согласие с половцами как гарантию независимости от Киева. Словом, каждая из сторон ждёт от другой, что та первой пойдёт на радикальные уступки. Выход из такого порочного круга видят очень немногие — и повлиять на ход событий не могут.

    Вследствие этого в 1096 году усобица возобновилась. Святополк и Владимир отобрали у Олега Чернигов. Олег отступил к Мурому, но тот уже занят сыном Владимира Изяславом, стянувшим туда войска со всей Низовской земли. Олег их разгромил, а сам Изяслав погиб в сражении. Затем Олег захватил Суздаль и Ростов. Вообще-то Олегу ни к чему эти чужие для него земли; он забрал их в расчёте так или иначе обменять потом на Чернигов.
    Но вторжение в Низовскую землю — это уже нападение на Дингру. Та раздражённо зашевелилась. Новгородцы решили защитить низовцев. Таким образом, они вступили в войну на стороне Святополка и Владимира. Однако воспринимали её по-своему.

    С точки зрения Святополка и Владимира, о возвращении Олега в Чернигов не может быть и речи. А поскольку Олегу нужен непременно Чернигов, то дело шло к тому, что в случае поражения ему остаётся разве что бежать к половцам и попробовать с их помощью отвоевать свою отчину. Вариант очень нежелательный, но по логике Святополка и Владимира выходило, что иначе никак.
    А новгородцы, рассерженные вторжением Олега в Низовскую землю, в то же время клянут Святополка и Владимира: не выгони те Олега из Чернигова — не объявился бы он на Волге. В глубинные причины, вызвавшие нынешнюю усобицу, новгородцы вникать не желали: распутывать черниговский узел — не их печаль.
    По большому счёту, для новгородцев княжеская русь по-прежнему не более чем дружина, высланная Новгородом на юг для обеспечения его интересов. А с такой точки зрения сейчас налицо полное разложение этой дружины, раз уж из-за её внутреннего раскола страдают зависимые от Новгорода земли. Из орудия Новгорода дружина превратилась в угрозу для него. Значит, надо опять приводить её в чувство. Но теперь этого уже не проделать так прямолинейно, как 80 лет назад. И всё же надавить на князей Новгород и сейчас может — сначала, естественно, на того из них, кто оказался под рукой.
    Вот новгородцы и наставляют Мстислава: ты поговори с отцом и Олегом — пусть помирятся, пусть Олег вернётся в свою отчину, в Чернигов, а вашу отчину — Низовскую землю — оставит в покое. А что Мстислав ответит? Он и сам считает, что отдавать Олегу Чернигов нельзя, а главное, не может пойти против воли отца. Вот и пытается объяснить это новгородцам. Те только ещё пуще серчают: знают, что дружина у Олега сильная и загонять её в угол очень опасно. Говорят: ты хотя бы от себя скажи Олегу, что тебе нужна лишь твоя отчина, а всю его отчину (включая Чернигов, разумеется) признаёшь за ним, — вот тогда пойдём с тобой на Олега. Но как Мстислав может от себя говорить Олегу о том, что на самом деле зависит от Владимира?

    Мстислав в раздумье. Над ним — княжеский идеал, который требует следовать воле отца, то есть в данном случае содействовать полному разгрому Олега. Однако новгородцы не желают класть головы ради такой чуждой им цели, им нужно всего лишь удалить войско Олега из Низовской земли — по возможности бескровно. Если Мстислав вздумает требовать от них лишнего, то его запросто могут выгнать из Новгорода.
    Сначала Мстислав воспринимал это как конфликт между своим княжеским долгом и давлением со стороны пренебрегающих благом всей Руси новгородцев. Но он же в переяславском гнезде вырос и затем долго княжил в Новгороде и Ростове, а потому не мог относиться к мнению Новгорода просто как к чему-то низшему и тёмному. За ним Мстислав привык видеть некую иную — не княжескую, но тоже русскую — правду. Ему — как князю — не пристало ей следовать, но он должен её учитывать. Сам он следует княжескому идеалу, но понимает, что новгородцы ориентированы на народный идеал — на что имеют полное право. А видя оба идеала, пытаясь как-то согласовать их противоречивые требования, смутно различает их общий дом — теремок Навны, а там и саму Навну.

    — Отца надо слушаться — и с Новгородом жить в ладу, — сказала Мстиславу Навна. — А знаешь, как совместить одно с другим? Убеди отца, что нужно вернуть Олегу Чернигов. Тогда отец даст тебе уже другой приказ.
    Для двадцатилетнего Мстислава советовать отцу, заранее рассчитывая, что тот согласится (а такое скорее на указание похоже, чем на совет), — нечто удивительное и даже неприличное:
    — Отцу в любом случае виднее.
    — В Новгороде княжишь именно ты, так что как раз тебе виднее, чего новгородцы желают, а чего делать всё равно не станут. Объясни отцу, что он вообще ничего не получит, если станет требовать от Новгорода лишнего.
    — Да он и сам знает, что тут всё сложно и что меня могут выставить из Новгорода, но он же мне говорил, что всё равно деваться некуда, нельзя отдавать Олегу Чернигов.
    — Можно — если с Олегом будет Давид.
    — Но отец говорит, что если князь свой для черниговцев, то он чужой для Руси. Любой князь — будь он хоть ангел во плоти.
    — А я точно знаю, что Давид будет своим и для Руси, и для Чернигова, поверь мне. А отец твой, хоть и рассуждает насчёт Чернигова по-старому, в действительности сам уже сомневается… да, сильно сомневается, я знаю! Напиши ему, объясни — он поймёт!

    Мстислав уже колеблется; однако есть ведь и другое препятствие для примирения:
    — Но Олег брата моего убил!
    — Ты что, к Святополку Окаянному Олега приравниваешь?
    — Нет, не приравниваю. Понятно, что война есть война и что Олегу был нужен Муром, а не голова моего брата, но брат же…
    — Муром кому отчина — вам или Олегу?
    — Олегу, — удручённо признал Мстислав.
    — И по какому праву Изяслав туда полез?
    Что тут Мстислав может возразить? При беспристрастном рассмотрении очевидно, что за гибелью Изяслава правильнее видеть Божий суд, нежели чью-то злую волю; и надо это признать — а князю положено обо всём судить беспристрастно; но как же это тяжело, когда речь о родном брате!

    — Да, так и напишу отцу, — согласился наконец Мстислав. — А Олегу сам от себя скажу, что каждому своя отчина, а потому пусть уходит из Низовской земли в свой Муром, а дальше — в Чернигов… то есть это я сам так считаю — а решать не мне.
    — Не тебе. Но и просто от себя такое сказать — не так уж мало.

    Мстислав отправил отцу письмо: брату моему Божий суд пришёл, не надо за него мстить, лучше помиримся с Олегом ради Русской земли.

    Перед Владимиром — письмо сына, за которым — увесистая воля Новгорода, над Владимиром — Соборная Душа, по-своему внушающая ему то же, о чём пишет Мстислав.
    Мономах вроде и готов уже вернуть Святославичам Чернигов — но не сделается ли от того только хуже?
    Тут всего не рассчитаешь. Допустим, отдали Святославичам Чернигов навеки — и что дальше? Сможет ли Давид настроить черниговцев на участие в обороне Руси — вопрос; а насчёт Олега вопрос ещё и в том, захочет ли он вообще действовать в таком направлении, очень уж многое связывает его с половцами. Одного разума для принятия решения мало; нужно ещё доверие к братьям-князьям — а оно есть или нет?
    — Поверь! — настаивает Навна. — Они и захотят, и смогут; я за них ручаюсь. Не веришь им — поверь мне.

    Владимир поверил этому с детства знакомому голосу — и написал Олегу примирительное письмо (оно сохранилось в составе Лаврентьевской летописи).

    Однако дальше дело застопорилось уже из-за Олега. Памятуя прошлое, он заподозрил, что Владимир хитрит, хочет просто без боя заполучить назад Низовскую землю, а в итоге Чернигова так и не отдаст. Усобица продолжалась. Наконец в битве на Колокше под Суздалем Олег был разгромлен новгородским войском Мстислава и вынужден бежать из Низовской земли. А дальше победитель делом подтвердил искренность своих намерений: имея возможность захватить Муром и Рязань, не стал этого делать, а повторил Олегу, что ему предлагается мир именно на основе того, что каждому своя отчина.
    И Давид, который уже обсудил всё с Владимиром, уговаривает брата примириться. Олег в сомнениях. Снова искать подмоги у половцев — или поверить братьям?
    Олег поверил.

    Так был развязан черниговский узел, превратившийся за предыдущие десятилетия уже в какое-то проклятие. И образовался союз Владимира Мономаха и Святославичей, ставший основой для установления длительного мира на Руси.