Путь к согласию
Однако затруднение в том, чтобы право Святославичей на их отчину признали главные князья. Святополк по доброй воле всё равно не признает. Надежда на Владимира — но и он пока пребывает в уверенности, что отдать Чернигов Святославичам — значит заведомо развалить Русь. Старый опыт заставляет так думать.
Не в том загвоздка, что сам по себе Владимир так уж вцепился в Чернигов. Он ради сохранения мира отдал Святополку Киев, так мог отдать и Чернигов Святославичам. Но попробуй отдай, если тому препятствуют не только Дружемир со Жругреттой, но и Жругр, и Властимир — а их влияние пронизывает души как самого Владимира, так и окружающих его людей. Для Жругра Олег — чужак, поскольку находится вне властной вертикали, действует сам по себе. А для Властимира князь-изгой, занявший второй по значимости княжеский стол, — ходячая насмешка над лествичным правом.
И потому настоящих переговоров насчёт решения черниговского вопроса не ведётся, каждая сторона выдвигает невыполнимые требования.
Святополк и Владимир настаивают, чтобы Олег присоединился к их борьбе с половцами и тем доказал своё право на черниговское княжение. Олег, однако, подозревает, что стоит ему только остаться без поддержки половцев, как Чернигов у него отнимут. Следовательно, ему сначала нужны твёрдые гарантии сохранения за ним Чернигова, а уж потом он готов идти против степняков. А за этим конфликтом князей — другой, гораздо более широкий. Кияне и переяславцы возмущены тем, что с вокняжением Олега черниговцы вышли из борьбы с половецкой угрозой, а черниговцы рассматривают согласие с половцами как гарантию независимости от Киева. Выход из такого порочного круга видят очень немногие — и повлиять на ход событий не могут.
Так что в 1096 году усобица возобновилась. Святополк и Владимир отобрали у Олега Чернигов. Олег отступил к Мурому, но тот уже занят сыном Владимира Изяславом, стянувшим туда войска со всей Низовской земли. Олег их разгромил, а сам Изяслав погиб в сражении. Затем Олег вторгся в Низовскую землю, захватил Суздаль и Ростов. Вообще-то Олегу ни к чему эти чужие для него земли; он забрал их, дабы потом так или иначе обменять на Чернигов.
Но вторжение в Низовскую землю — это уже нападение на Дингру. Та раздражённо зашевелилась. Новгородцы решили защитить низовцев. Таким образом, они вступили в войну на стороне Святополка и Владимира. Однако воспринимали её по-своему.
С точки зрения Святополка и Владимира, о возвращении Олега в Чернигов не может быть и речи. А поскольку Олегу нужен непременно Чернигов, то дело шло к тому, что в случае поражения ему остаётся разве что бежать к половцам и попробовать с их помощью отвоевать свою отчину. Вариант очень нежелательный, но по логике Святополка и Владимира выходило, что иначе никак.
А новгородцы, рассерженные вторжением Олега в Низовскую землю, в то же время клянут Святополка и Владимира: не выгони те Олега из Чернигова — не объявился бы он в Ростове и Суздале. В глубинные причины, вызвавшие нынешнюю усобицу, новгородцы вникать не желали: распутывать черниговский узел — не их забота.
По большому счёту, для новгородцев княжеская русь по-прежнему не более чем дружина, высланная Новгородом на юг для обеспечения его интересов. А с такой точки зрения, сейчас налицо полное разложение этой дружины, раз уж из-за её внутреннего раскола страдают зависимые от Новгорода земли. Из орудия Новгорода дружина превратилась в угрозу для него. Значит, надо опять приводить её в чувство. Но теперь этого уже не проделать так прямолинейно, как 80 лет назад. И всё же надавить на князей Новгород и сейчас может — сначала, естественно, на того из них, кто оказался под рукой.
Вот новгородцы и наставляют Мстислава: ты поговори с отцом и Олегом — пусть помирятся, пусть Олег вернётся в свою отчину, в Чернигов, а вашу отчину — Низовскую землю — оставит в покое. А что Мстислав ответит? Он и сам считает, что отдавать Олегу Чернигов нельзя, а главное, не может пойти против воли отца. Вот и пытается объяснить это новгородцам. Те только ещё пуще серчают: знают, что дружина у Олега сильная и загонять её в угол очень опасно. Говорят: ты хотя бы от себя скажи Олегу, что тебе нужна лишь твоя отчина, а всю его отчину (включая Чернигов, разумеется) признаёшь за ним, — вот тогда пойдём с тобой на Олега. Но как Мстислав может от себя говорить Олегу о том, что на самом деле зависит от Владимира?
Мстислав в раздумье. Над ним — княжеский идеал, который требует следовать воле отца, то есть в данном случае содействовать полному разгрому Олега. Однако новгородцы не желают класть головы ради такой чуждой им цели, им нужно всего лишь удалить войско Олега из Низовской земли — по возможности бескровно. Если Мстислав вздумает требовать от них лишнего, то его запросто могут выгнать из Новгорода.
Сначала Мстислав воспринимал это как конфликт между своим княжеским долгом и давлением со стороны пренебрегающих благом всей Руси новгородцев. Но он же в переяславском гнезде вырос и затем долго княжил в Новгороде и Ростове, а потому не мог относиться к мнению Новгорода просто как к чему-то низшему и тёмному. За ним Мстислав привык видеть некую иную — не княжескую, но тоже русскую — правду. Ему — как князю — не пристало ей следовать, но он должен её учитывать. Сам он следует княжескому идеалу, но понимает, что новгородцы ориентированы на народный идеал — на что имеют полное право. А видя оба идеала, пытаясь как-то согласовать их противоречивые требования, смутно различает их общий дом — теремок Навны, а там и саму Навну.
— Отца надо слушаться — и с Новгородом жить в ладу, — сказала Мстиславу Навна. — А знаешь, как совместить одно с другим? Убеди отца, что нужно вернуть Олегу Чернигов. Тогда отец даст тебе уже другой приказ.
Для 20-летнего Мстислава советовать отцу, да ещё и заранее рассчитывать, что тот согласится (а такое скорее на указание похоже, чем на совет), — нечто удивительное и даже неприличное:
— Отцу в любом случае виднее.
— В Новгороде княжишь именно ты, так что как раз тебе виднее, чего новгородцы желают, а чего делать всё равно не станут. Объясни отцу, что он вообще ничего не получит, если станет требовать от Новгорода лишнего.
— Да он и сам знает, что тут всё сложно и что меня могут выставить из Новгорода, но он же мне говорил, что всё равно деваться некуда, нельзя отдавать Олегу Чернигов.
— Можно — если с Олегом будет Давид.
— Но отец говорит, что если князь свой для черниговцев, то он чужой для Руси. Любой князь — будь он хоть ангел во плоти.
— А я точно знаю, что Давид будет своим и для Руси, и для Чернигова, поверь мне. А отец твой, хоть и рассуждает насчёт Чернигова по-старому, в действительности сам уже сомневается… да, сильно сомневается, я знаю! Напиши ему, объясни — он поймёт!
Мстислав уже колеблется; однако есть ведь и другое препятствие для примирения:
— Но Олег брата моего убил!
— Ты что, к Святополку Окаянному Олега приравниваешь?
— Нет, не приравниваю. Понятно, что война есть война и что Олегу был нужен Муром, а не голова моего брата, но брат же…
— Муром кому отчина — вам или Олегу?
— Олегу, — удручённо признал Мстислав.
— И по какому праву Изяслав туда полез?
Что тут Мстислав может возразить? При беспристрастном рассмотрении очевидно, что за гибелью Изяслава правильнее видеть Божий суд, нежели чью-то злую волю; и надо это признать — а князю положено обо всём судить беспристрастно; но как же это тяжело, когда речь о родном брате!
— Да, так и напишу отцу, — согласился наконец Мстислав. — А Олегу сам от себя скажу, что каждому своя отчина, а потому пусть уходит из Низовской земли в свой Муром, а дальше — в Чернигов… то есть это я сам так считаю — а решать не мне.
— Не тебе. Но и просто от себя такое сказать — не так уж мало.
Мстислав отправил отцу письмо: брату моему Божий суд пришёл, не надо за него мстить, лучше помиримся с Олегом ради Русской земли.
Перед Владимиром — письмо сына, за которым — увесистая воля Новгорода, над Владимиром — Соборная Душа, по-своему внушающая ему то же, о чём пишет Мстислав.
Мономах вроде и готов уже вернуть Святославичам Чернигов — но не сделается ли от того только хуже?
Тут всего не рассчитаешь. Допустим, отдали Святославичам Чернигов навеки — и что дальше? Сможет ли Давид настроить черниговцев на участие в обороне Руси — вопрос; а насчёт Олега вопрос ещё и в том, захочет ли он вообще действовать в таком направлении. Одного разума для принятия решения мало; нужно ещё доверие к братьям-князьям — а оно есть или нет?
— Поверь! — настаивает Навна. — Они и захотят, и смогут; я за них ручаюсь. Не веришь им — поверь мне.
Владимир поверил этому с детства знакомому голосу — и написал письмо к Олегу (оно сохранилось в составе Лаврентьевской летописи).
Однако дальше дело застопорилось уже из-за Олега. Памятуя прошлое, он заподозрил, что Владимир хитрит, а в действительности Чернигова не отдаст. Усобица продолжалась. Наконец, в битве на Колокше под Суздалем Олег был разгромлен новгородским войском Мстислава. А дальше победитель делом подтвердил искренность своих намерений: имея возможность захватить Муром и Рязань, не стал этого делать, а повторил Олегу, что ему предлагается мир именно на основе того, что каждому своя отчина.
И Давид, который уже обсудил всё с Владимиром, уговаривает брата примириться. Олег в сомнениях. Снова искать подмоги у половцев — или поверить братьям?
Олег поверил.
Так возник союз Мономаха и Святославичей, ставший основой для установления длительного мира на всей Руси.
Это нечто необычное. Раньше верховная власть опиралась на русскую дружину, безусловный центр которой — в Киеве. А теперь что? Опора Святославичей — Черниговская земля, опора Владимира — тоже больше Переяславль и север, чем русская дружина. Это внешне смахивало на союз сепаратистов, однако главная цель его состоит как раз в решении самой острой тогдашней общерусской проблемы — организации надёжной обороны от кочевников. Чтобы за неё по-настоящему взяться, необходимо было развязать, наконец, черниговский узел, превратившийся за последние десятилетия уже в какое-то проклятие.