Ярославичи

    Первая усобица возникла через десятилетие после смерти Ярослава Мудрого.
    Ростислав с двумя влиятельными боярами — Вышатой и Пореем — собрал большую дружину и захватил отдалённую от основной Руси (и притом богатую) Тмутаракань, прогнав оттуда своего двоюродного брата Глеба, сына Святослава Ярославича. Глеб ушёл в Чернигов и скоро вернулся — с отцом и войском. Ростислав оставил город без боя, причём в летописи подчёркивается, что не из страха, а из нежелания поднять оружие против своего дяди. И это правда. Ростислав со своими сторонниками отстаивал понимание старшинства в буквальном смысле: кому из князей больше лет — тот и выше. На таком основании Ростислав отнял Тмутаракань у Глеба — как у младшего; а когда пришёл сам Святослав, Ростислав уступил ему город — как старшему. Ростислав рассуждал так: если Святослав хочет сам княжить здесь, то пожалуйста — он мой дядя, его старшинство я признаю, ему уступлю — но не Глебу. И ведь не в Тмутаракани дело, по большому счёту, тут дальний прицел — на верховную власть. Выставляя Глеба из дальнего причерноморского города, Ростислав тем самым прозрачно намекал: когда возьмёт Бог всех сыновей Ярослава — тогда именно старший из его внуков вокняжится в Киеве, а старший — я.

    На самом деле Святослав, естественно, не собирался тут на окраине княжить; он оставил в Тмутаракани Глеба и вернулся в Чернигов. Но вскоре Глебу пришлось последовать за отцом — Ростислав выгнал его повторно.
    Летопись отзывается о Ростиславе благожелательно, а когда он умер, несколько князей назвали своих сыновей в его честь. Похоже, что логика, которой руководствовался мятежный князь, многим импонировала — как простая и человечная; а её очевидные демиургу внутренние противоречия доходили до людей тяжело и медленно.
    Сложно сказать, как развивались бы события далее, но через два года Ростислава отравили греки, стремившиеся прибрать Тмутаракань к рукам. Сыновья его были ещё малолетними, так что многие сторонники Ростислава волей-неволей перешли на службу к Ярославичам, которые (насколько можно судить по дальнейшей карьере Порея и сыновей Вышаты) приняли их хорошо — лишний довод в пользу того, что они не особо и считались за мятежников; лествичный порядок отнюдь не настолько укрепился в умах людей, чтобы видеть в выступивших против него каких-то закоренелых злодеев.

    Впрочем, самые непримиримые подались к Всеславу Полоцкому. Он тоже начал войну против Ярославичей, но потерпел поражение. Потом они пригласили его на переговоры, обещав безопасность и целовав на том крест, — но схватили и заточили в Киеве.
    Это один из множества примеров того, насколько выше христианской клятвы князья ставили главный завет Бориса и Глеба. Крёстное целование попрали — это было отнюдь не в диковинку, хотя формально всячески порицалось — однако жизнь пленному князю сохранили: ладно, пусть мы клятвопреступники — но не братоубийцы же.

    Теперь не оставалось вообще ни одного князя, который мог возглавить оппозицию Ярославичам. Но это означало лишь то, что язва загоняется вглубь. Ведь недовольные-то никуда не делись, и ежели жизнь покатится такой колеёй, то они могут пойти даже на крайность, на которую по доброй воле ни за что не решатся, — вовсе отринуть род русских князей как безнадёжно оторвавшийся от страны, выдвинуть претендентом на власть какого-нибудь иноземного князя или кого-то из местных предводителей. А это обернётся полным хаосом: править Русью не может никто, кроме тех, кто с рождения к тому готовится.

    Однако плен Всеслава продолжался немногим более года.
    В 1068 году русское войско во главе с Ярославичами потерпело поражение от половцев. И тут недовольство киян вырвалось наружу. Они решили прогнать Изяслава и возвести на стол Всеслава. Приближённые советовали Изяславу убить узника, пока не поздно, но киевский князь даже и в такой ситуации не захотел оказаться на одной доске со Святополком Окаянным. А раз так, остаётся лишь бежать — но куда?
    — Поезжай за Днепр, к братьям, — внушает Навна. — А дальше обсудишь с киянами, что к чему, уступишь в том, в чём виноват (а ты во многом виноват); и кияне тогда тоже уступят, не сомневайся, — ты же законный князь; и вернёшься в Киев.
    А хаосса гнёт своё:
    — Разве пристало князю договариваться с подданными, в чём-то перед ними каяться?! Этих крамольников надо проучить так, чтобы впредь и не помышляли бунтовать! И братья тут тебе не помощники — они же договариваться с бунтовщиками будут, а не карать. Нужно иноземное войско — оно подавит мятеж со всей лютостью. Польский князь Болеслав — твой родственник, он поможет!
    Изяслав послушал хаоссу, бежал в Польшу.
    Хаосса косится на Навну издевательски:
    — Ну, кто из нас сильнее?
    — Мы сильнее, — ответствует хмурая Навна. — Последней посмеяться у тебя никогда не выйдет. 

    Вручив власть Всеславу, Киев тем самым выступил против Ярославичей вообще. Но восстание не перекинулось на Чернигов и Переяславль — там отношения князей с народом значительно лучше. Возник раскол самого ядра Руси — и он не мог тянуться долго: или Всеслав возьмёт в свои руки также левобережье Днепра — или ему и в Киеве не удержаться; тут должна быть какая-то одна власть.
    А Изяслав уже вёл к Киеву польское войско. Всеслав, трезво оценив расклад сил, бежал в родной Полоцк. Кияне в тупике. Как выкручиваться?
    Они обратились к Святославу и Всеволоду Ярославичам с мольбой: в том, что прогнали Изяслава, винимся, пощады от него не ждём, так что просим вас в Киев княжить, а откажетесь — тогда нам остаётся разве что зажечь свой город и податься в Греческую землю. Словом, страсти накалились до того, что грозили спалить Киев в буквальном смысле.

    Едва младшие Ярославичи выслушали киевских послов, как разразился давно назревавший конфликт между Жругром и Властимиром. По мнению Жругра, обратившийся за помощью к польскому уицраору Изяслав — изменник, так что Святослав и Всеволод должны от него отречься и взять власть над Русью в свои руки. Властимир же призывает их поддержать старшего брата, потребовать от киян, чтобы сдались на милость Изяслава.
    А Навна указывает иное: к брату следует относиться по-братски — но железно указать ему, что никто не имеет права разрешать внутрирусские распри с помощью иноземных войск. Младшие Ярославичи послушали Соборную Душу, отправили к Изяславу послов сказать: возвращайся в Киев, но не разоряй его, а поляков отправь восвояси; если же поведёшь их к Киеву, то знай, что мы свою столицу защитим.
    Сражаться против родных братьев Изяслав не захотел, польское войско отослал домой, а в Киев пришёл лишь с Болеславом и небольшой дружиной. Вот только уговор выполнил не полностью. Хотя город избежал разгрома, но сын Изяслава Мстислав, шедший в авангарде, казнил многих киян. Возможно, он зверствовал самочинно, однако по тогдашним представлениям отец нёс полную ответственность за действия сына, так что виноватым в глазах народа остался сам Изяслав.

    И это ему припомнили, когда через несколько лет ситуация обострилась вновь. На сей раз Святослав и Всеволод вняли Жругру и выгнали Изяслава из Киева. Изяслав долго скитался по Европе, заручился поддержкой и римского папы, и императора, но только после внезапной смерти Святослава смог в 1077 году организовать поход на Киев. И повторилось отчасти то же: русское войско во главе с Всеволодом вышло навстречу, начались переговоры — и в итоге Изяслав снова, отправив союзников-поляков домой, вернулся на киевский стол без боя (и на сей раз без репрессий).