Ближние и дальние

    Навна осматривается в своём Мире жизненного пути. Первый из четырёх шагов к Ближнему раю сделан: Русь более не стремится к завоеваниям, сосредоточилась на себе. На очереди второй шаг: прочно сцепить власть с народом. Русский княжеский род должен быть связан прежде всего с населением своей страны, а не с иностранными элитами. Насколько тяжело такого достичь, Навна знает из истории других стран.

    Чтобы уяснить суть проблемы, достаточно глянуть на любого из князей — как он связан с Русью?
    Связь эта многоступенчата. Взаимопонимание со своей ближайшей роднёй, потом с дружиной, потом со своим городом, и так далее — а в итоге с Русью как целым. И всегда, на любой ступени, есть соблазн потрафить более близким за счёт тех, кто (в том или ином смысле) подальше, — а чем такая протекция оборачивается?
    Те, кто ко князю поближе, могут разнообразными способами использовать его власть в своих узких интересах. Причём зачастую ни князь, ни эти более близкие даже и не замечают творимой ими кривды, искренне считают себя правыми — поскольку попросту не сознают попираемых потребностей тех, кто от князя подальше. К примеру, князь может потакать злоупотреблениям своего окружения, дружины — и восстановить против себя население. Или пристрастно разрешать разногласия жителей своего стольного города с городами более отдалёнными. И тому подобное. Очень трудно быть справедливым, всех понять и рассудить по правде. Куда легче опираться на тех, кто поближе, — тем самым делая своими врагами тех, кто подальше, — а их очень-очень много.
    Чем такое чревато — видно хотя бы по случившемуся незадолго до того в соседней Польше. Там отрыв власти от народа обернулся вовсе разгромом правящего слоя и даже временным крушением христианства — и лишь с огромным трудом удалось потом восстановить государственность.

    А Русь может провалиться в подобную яму?

    Казалось бы, братство князей устраняет эту угрозу. Ведь любая дружина на Руси так или иначе подчиняется кому-то из потомков Владимира Крестителя (иначе окажется вроде как бандой). Да, так оно и воспринималось в народе — монополия русского княжеского рода на власть (а значит — на право иметь войска) к тому времени укоренилась в сознании людей прочно. Правда, у вятичей и некоторых других племён и городов ещё очень долго сохранялись собственные ополчения, но это силы чисто локальные, порядку во всей стране никак не угрожающие. Крупная, опасная для всей Руси смута разразится лишь при условии, что её возглавит тот или иной представитель княжеского рода — только вокруг него и объединится достаточно людей. Если князья едины, то такого смутьяна среди них не найдётся — и усобицы не будет. А на Руси сейчас эта проблема хоть и не решена, но сильно сглажена: повести за собой недовольных может кто-то из второстепенных князей — и это опасно, но куда страшнее было бы, будь к тому склонен кто-либо из сыновей Ярослава Мудрого — чего как раз нет.

    Но опасность подкрадывается с другого боку: становясь ближе друг другу, князья рискуют оторваться от народа, поскольку взаимопонимание с ним уже не является для каждого князя вопросом жизни и смерти.
    Раньше от этого было не увернуться: хочешь преуспеть — ищи поддержку у кого только можешь; не соберёшь вокруг себя достаточной силы — и власти не получишь, и, скорее всего, самоё жизнь потеряешь. Своего рода естественный отбор, стимулировавший каждого рождённого в княжеском роду вникать в нужды людей, отстаивать их интересы, тем самым зарабатывая авторитет. Это мудрёное искусство и тяжёлая работа, отнюдь не всякий станет так утруждать себя без необходимости — а та улетучилась. Какая волость князю причитается по старшинству — той и правит; а есть ли у него взаимопонимание хотя бы с населением своей волости (тем паче — с Русью в целом) — второстепенно.
    Выходит, для отдельно взятого князя отчуждение от народа теперь куда менее страшно — но всему властвующему роду оно грозит катастрофой. Не будет прочной смычки с народом у каждого князя — оторвётся от страны и княжеский род как целое — и люди сбросят его, а без него и сама Русь рухнет.

    И многие полагают, что панацея тут одна: элитам разных стран надлежит выручать друг друга. На Руси восстание — польские князья или венгерский король, а то и германский император, помогут (не задарма, конечно) подавить; а коли восстание где-то у них — русские князья пособят утихомирить бунтовщиков (и тоже что-то с того поимеют). Получается интеграция русских князей в западную элиту — с перспективой полного растворения в ней.

    Причём Властимир пока неспособен надёжно уберечь князей от сползания в такую яму. Он ведь не может мыслить столь же широко и гибко, как Яросвет и Навна. Усвоив идеи братства князей и лествичного порядка, он их абсолютизировал, вознёс вообще над всем на свете — в том числе над необходимостью единства, взаимопонимания с Русью. Властимир склонен думать, что если князья едины, то им всё нипочём. А уж сами они подвержены такой иллюзии ещё больше, чем их идеал.
    В эту прореху между мышлением князей и реальностью ввинчивается хаосса, внушающая, что при таком раскладе тиранить народ не так уж опасно. Эта вечная врагиня Навны наущает правителей безмятежно наслаждаться властью, не считаясь с подданными — особенно дальними. Она может сделать рассадником хаоса тех самых людей, от которых больше всего и зависит порядок в стране (то есть превратить правителей в кривителей, как будет сказано через несколько веков по подобному поводу), и тем самым отлучить князей от Руси, довести дело до всеобщей смуты.
    — Ничего у тебя не выйдет, — посулила Навна хаоссе. — Я знаю, как воспитывать князей, — и они будут править по правде, и люди на Руси — хоть бы и самые дальние — будут им ближе иностранных королей и герцогов… Смейся-смейся, я этот твой дурацкий смех много раз слыхала; сначала смеёшься — потом взвоешь. Хохотала, когда я говорила, что князья перестанут убивать друг друга? А ведь перестали — и над этим уже не хохочешь; и теперь ненадолго это твоё веселье… мы это точно знаем!

    Навна вошла в теремок и строго посмотрела на Властимира:
    — Буду и дальше тебя, Властимир, усиленно воспитывать. Ты сейчас для меня самый главный из идеалов… цени это… и слушайся меня. Научил князей относиться друг к другу более-менее по-братски — научишь их и на любого землепашца смотреть как на родного человека. Да-да, научишь — я лучше знаю твои способности.
    И тяжко вздохнула, вспомнив про хаоссу. Та влечёт князей (и даже сам княжеский идеал) по линии наименьшего сопротивления, Навна — с помощью Бориса и Глеба — тянет ввысь, что, как ни крути, намного труднее.

    А чтобы успешно тянуть ввысь, нужен чёткий план. Что именно делать и с чего начать?