Любеч и хаосса
Жругра соглашение Владимира со Святославичами поначалу вогнало в бешенство: ни о какой прямой власти уицраора над Черниговской землёй не может быть и речи, коли там будет править некая отдельная ветвь княжеского рода. Однако выслушав объяснения Навны и пораскинув мозгами, метафизический медведь глянул на дело шире и сменил гнев на милость. Во-первых, теперь Святославичи и Владимир, пожалуй, смогут совместными усилиями отогнать половцев от Руси, а Изяславичей — от верховной власти; а это для Жругра ещё важнее Чернигова. А во-вторых, до уицраора дошло, что ему и выбора не оставили: ссориться с Владимиром нельзя (именно через него сейчас у Жругра основная связь с миром людей — и заменить переяславского князя некем), а тот решение принял и от дружбы со Святославичами всё равно не отступится. Так что уицраор, хоть и с ворчанием, впрягся куда велено, начал выполнять свою часть стратегии Яросвета.
Зато роду Изяслава Ярославича такой кульбит судьбы точно не сулил ничего хорошего. Даже сейчас у Святополка гораздо меньше владений, чем у Владимира и Святославичей, а потому и дружина меньше. Причём Киев после смерти Святополка по лествичному праву должен перейти к Владимиру — и у потомков Изяслава Ярославича останутся всего лишь Туровская земля и часть Волынской. Уже тогда легко было предвидеть то, что впоследствии и впрямь случится: при таком раскладе переяславские князья заберут себя Киев (и верховную власть) насовсем, без оглядки на лествицу.
Так что Святополка соглашение Владимира со Святославичами отнюдь не порадовало. Однако он в изоляции: остальных князей такой вариант заключения мира устраивал. И Святополк предпочёл затаить недовольство. Открыто против замысла всеобщего примирения не посмел выступить никто. Вскоре в Любече состоялся съезд всех потомков Ярослава Мудрого, закрепивший то, о чём договорились Владимир со Святославичами, и решивший более мелкие подобные вопросы. «Каждый да держит отчину свою» — вот ключевое постановление Любечского съезда, сохранявшее свою значимость в течение аж нескольких столетий после того.
Как выразился летописец, все были рады — один дьявол невесел. Сказано слишком категорично — но по сути верно. Сколько бы ни было недовольных заключением мира на таких условиях, но кто именно стал инициатором последующей усобицы — выяснить сложно, все причастные к её развязыванию валили грех друг на друга; на деле главная виновница — хаосса, которая и являлась тогда на Руси главным орудием дьявола. Ещё бы: добившись согласия между князьями, русские боги поистине наступили хаоссе на горло.
Так что реакция её оказалась самой дикой: под хаоссическим влиянием Святополк и Давид Игоревич (тоже внук Ярослава Мудрого, князь-изгой) захватили возвращавшегося со съезда князя Василька Теребовльского (сына Ростислава Тмутараканского) и ослепили его.
Такого злодейства Русь от веку не видала. Причём впечатление от него было многократно усилено тем, в какой момент это произошло. Ведь Любечский съезд — даже сам по себе, независимо от достигнутых на нём договорённостей — стал демонстрацией доверия между князьями; мало ли какое коварство можно было там подстроить друг против друга — но не подстроил же никто. И предполагалось, что князья и в дальнейшем будут разрешать разногласия так же — на съездах. А тут такой зверский удар по самой идее доверия, по самой возможности собираться вместе и по-братски всё спокойно обсуждать, не опасаясь, что у брата нож за пазухой.
Владимир и Святославичи собрали войска, встали напротив Киева за Днепром и призвали Святополка к ответу. Киевский князь попытался вбить между ними клин, утверждая, что в убийстве его брата Ярополка наравне с Рюриком (к тому времени умершим) виновен Василько и что сейчас тот собирался убить также самого Святополка, а вдобавок сговорился с Владимиром, дабы помочь ему захватить Киев, а себе забрать Владимир-Волынский.
— Не верьте! — внушает Навна Святославичам. — Владимир на Киев не покушается, он стоит на том, что решено в Любече! А убивал ли Василько Ярополка — сейчас всё равно не разобраться; Святополк про это говорит, чтобы поссорить вас с Владимиром — в этом суть. Сам дьявол сейчас вещает устами Святополка, хочет возобновить усобицу; не верьте!
И Святославичи не поверили. Переяславские и черниговские войска изготовились перейти Днепр. Противостоять такой силе Святополк не мог. Видя, сколь скверно поворачивается дело, он собрался, по примеру отца и брата, бежать в Польшу за помощью.
— И скатертью дорога, — сказал Владимиру Жругр. — Назад уже не пустим — и Киев навсегда останется за тобой и твоими потомками.
— Поосторожнее, Владимир Всеволодич, — просит Навна. — Как ни виноват Святополк, но всё-таки выслушай его оправдания и взвесь всё.
А взвешивать есть что. Как-никак, Святополк — старший в роду, изгонять его — дело очень сомнительное; и сейчас надо объединяться против половцев, а не воевать со Святополком, который непременно наведёт на Русь поляков и венгров. И притом Святополк указывает на Давида Игоревича как главного виноватого — и попробуй их разбери. Да и тёмная история с убийством Ярополка мешает смотреть на Василька как на безвинно пострадавшего. Задача со многими неизвестными, а от её решения зависит мир в стране.
После переговоров Владимир и Святославичи всё-таки признали зачинщиком преступления Давида Игоревича, поручили Святополку самому отобрать его владения — и на том помирились.
Навна видит, как уползает в свои норы её главная врагиня, озлобленная и унылая. Хаосса проиграла эту схватку за души и мысли князей. Поссорить Владимира со Святославичами не вышло, натравить их всех на Святополка — тоже; словом, не вышло войны, в которой сильнейшие из русских князей (а значит — и основные русские войска) сражались бы друг против друга. Иначе говоря, не удалось хаоссе ни в каком виде возобновить общерусскую усобицу. Вместо неё получилась лишь локальная усобица на юго-западе.
Святополк, Давид Игоревич, Володарь и Василько Ростиславичи 3 года с помощью оружия, с привлечением венгров, поляков и половцев, выясняли, кто из них в чём виноват. В итоге Владимир и Святославичи собрали новый съезд в Витичеве, на котором был заключён окончательный мир. С тех пор треть столетия Русь не знала крупных внутренних войн.