Любеч и хаосса
Теперь в Мире времени полёт Навны на Жругре стал куда более управляемым.
Применительно к данной эпохе это означает, что князья договариваются без помощи уицраора.
Владимир Мономах и Святославичи верно оценили обстановку, учли интересы Новгорода, Чернигова, Переяславля, других тогдашних сил — и создали стратегию, которая действительно ведёт к устойчивому миру на Руси и даёт возможность объединиться для наступления в степь. Принципиально здесь то, что это совместное добровольное решение князей — каждый из них сознаёт суть новой стратегии и уже потому готов её придерживаться. Князья всё обсудили по-братски и притом адекватно, с учётом всего. Словом, действовали в полном соответствии с княжеским идеалом.
Теперь отношения Бориса И Глеба со Жругром сильно изменились. До сих пор тут было сложное переплетение сотрудничества с противоборством, поскольку не разберёшь, кто главнее. Да, уицраор соблюдал определённые рамки — признавал, что князей должно быть много, что им нельзя убивать друг друга, что нужна лествичная система, — но поскольку способность князей жить в согласии друг с другом и с народом оставалась весьма условной, то получалось, что для устойчивого порядка всё равно нужен кто-то один, имеющий право разрешать споры единолично. Ну а над этим одним, естественно, маячит уицраор. Словом, Жругр сохранял немалую самостоятельность именно в силу раздоров между князьями.
И вдруг оказалось, что незачем тот один, который всех расставит по местам, — князья сами договорились, кому где место. Уицраора более не спрашивают, кому должен принадлежать Чернигов, кому княжить в Киеве после Святополка и тому подобное; без него решили.
Жругр от такого поначалу впал в бешенство. Однако выслушав объяснения Навны и пораскинув мозгами, метафизический медведь образумился. Во-первых, теперь Святославичи и Владимир, пожалуй, смогут совместными усилиями отогнать половцев от Руси, а Изяславичей — от верховной власти; а то и другое для Жругра крайне важно. А во-вторых, до уицраора дошло, что ему и выбора не оставили: Мономах решение принял и дружбу со Святославичами всё равно не порушит, а ссориться с ним нельзя — Жругр сейчас связан с земной Русью в основном именно через переяславского князя и заменить того некем.
Однако пока договорились лишь трое князей (не считая подчиняющихся им младших). Остальные просто поставлены перед фактом и пытаются осознать свалившуюся на них новую реальность — и надо убедить их присоединиться к соглашению.
А какие именно несогласия требуется устранить?
В своих владениях (а это больше половины территории Руси — весь её восток и север) Мономах и Святославичи уже установили мир (как покажет жизнь, надолго — почти на 40 лет). О Полоцкой земле речи не идёт — она живёт обособленно. А вот с юго-западом очень непросто.
Киевская земля по смерти Святополка должна перейти к Владимиру, а внукам Изяслава Ярославича останется лишь то, что западнее, — их наследственные владения. Однако, как ранее говорилось, половина их захвачена князьями-изгоями. Во Владимире-Волынском княжит Давид Игоревич, в Перемышле Володарь Ростиславич, в Теребовле его брат Василько (Рюрик к тому времени умер). Естественно, Святополк рассчитывает отвоевать эти земли. И до сих пор надеялся, что ему в том поможет Владимир — в обмен на то, что Святополк помогает ему бороться за Чернигов. И вдруг все эти упования пошли прахом, поскольку Владимир от претензий на Чернигов отказался.
Но как тогда развязывать этот узел противоречий, который ещё потуже былого черниговского? Мнения на этот счёт у враждующих на юго-западе князей очень разные (кстати, и сами князья-изгои соперничают между собой) — и каждый надеется привлечь Святославичей и Владимира на свою сторону. А те решили, что лучше тут оставить всё как есть — потому что иначе непременно начнётся большая усобица.
Вскоре все потомки Ярослава Мудрого собрались на съезд в городе Любече.
«Каждый да держит отчину свою» — вот ключевое постановление Любечского съезда, сохранявшее свою значимость в течение аж нескольких столетий после того.
Однако была сделана важная оговорка: Давид Игоревич и Ростиславичи сохранили свои владения. Святополк согласился с этим только потому, что иначе оказался бы в полной изоляции. И, конечно, втайне желал повернуть дело как-то иначе.
Как выразился летописец, все были рады — один дьявол невесел.
По крайней мере относительно метафизической Руси это верно: любечские соглашения устраивали в ней всех, невесела была лишь хаосса, которая и есть главное орудие дьявола на Руси. Ей гораздо труднее хаотизировать всё и вся в условиях, когда князья достигли согласия; она почувствовала оковы на своих лапах — и искала способ их порвать. Но как порвать, кого из князей сподвигнуть на усобицу? Открыто выступить против любечских соглашений тогда не решался никто — однако можно торпедировать их скрыто, попробовав свалить вину на других.
Именно так и поступили Святополк Изяславич и Давид Игоревич. Они захватили в Киеве возвращавшегося со съезда Василька и ослепили его.
Такого злодейства Русь от веку не видала. Причём впечатление от него было многократно усилено тем, в какой момент это произошло. Ведь Любечский съезд — даже сам по себе, независимо от достигнутых на нём договорённостей — стал демонстрацией доверия между князьями; мало ли какое коварство можно было там подстроить друг против друга — но не подстроил же никто. И предполагалось, что князья и в дальнейшем будут разрешать разногласия так же — на съездах. А тут такой зверский удар по самой идее доверия, по самой возможности собираться вместе и по-братски всё спокойно обсуждать, не опасаясь, что у брата нож за пазухой.
Владимир и Святославичи собрали войска, встали напротив Киева за Днепром и призвали Святополка к ответу. Киевский князь попытался вбить между ними клин, утверждая, что в убийстве его брата Ярополка наравне с Рюриком виновен Василько и что сейчас тот собирался убить также самого Святополка, а вдобавок сговорился с Владимиром, дабы помочь ему захватить Киев, а себе забрать у Давида Игоревича Владимир-Волынский.
— Не верьте! — внушает Навна Святославичам. — Владимир на Киев не покушается, он стоит на том, что решено в Любече! А убивал ли Василько Ярополка — сейчас всё равно не разобраться; Святополк про это говорит, чтобы поссорить вас с Владимиром — в этом суть. Сам дьявол сейчас вещает устами Святополка, хочет возобновить усобицу; не верьте!
И Святославичи не стали слушать оправдания Святополка. Переяславские и черниговские войска изготовились перейти Днепр. Противостоять такой силе Святополк не мог. Видя, сколь скверно поворачивается дело, он собрался, по примеру отца и брата, бежать в Польшу за помощью.
— И скатертью дорога, — сказал Владимиру Жругр. — Назад уже не пустим — и Киев навсегда останется за тобой и твоими потомками.
— Поосторожнее, Владимир Всеволодич, — просит Навна. — Как ни виноват Святополк, но всё-таки взвесь всё.
А взвешивать есть что. Как-никак, Святополк — старший в роду, изгонять его — дело очень сомнительное; и сейчас надо объединяться против половцев, а не воевать со Святополком, который непременно наведёт на Русь поляков и венгров. И притом Святополк указывает на Давида Игоревича как главного виноватого — и попробуй их разбери. Да и тёмная история с убийством Ярополка мешает смотреть на Василька как на безвинно пострадавшего. Словом, запутано всё до предела.
— Пусть лучше сами разбираются, кто в чём виноват, — настаивает Навна. — До тех пор, пока не поймут, что им остаётся лишь отдать дело на твой со Святославичами суд. Тогда и установите там мир, а сейчас не получится. Сейчас они ещё не поняли, что Русь стала другой и по-старому больше нельзя.
После переговоров Владимир и Святославичи постановили: кто там в чём виноват — одному Богу ведомо, но раз Святополк утверждает, что зачинщиком был Давид, то пусть сам его и накажет, если сможет. На том пока и порешили.
Навна видит, как уползает в свою нору её главная врагиня, озлобленная и унылая. Хаосса проиграла схватку за души и мысли князей. Поссорить Владимира со Святославичами не вышло, натравить их всех на Святополка — тоже; словом, не вышло войны, в которой сильнейшие из русских князей (а значит — и основные русские войска) сражались бы друг против друга.
Иначе говоря, не удалось хаоссе ни в каком виде возобновить общерусскую усобицу. Вместо неё получилась лишь трёхлетняя локальная усобица на юго-западе с участием всех тамошних князей, в которую порой влезали венгры, поляки и половцы. Решительной победы никто не добился — и в итоге враждующие князья волей-неволей согласились на то, что пусть их рассудит новый съезд.
Съезд князей (фактически — третейский суд Владимира и Святославичей) в Витичеве [1] решил передать Святополку Владимир-Волынский и вообще большую часть владений Давида Игоревича, а прочее оставить как есть. На сей раз уже хаосса не могла вдохновить никого на возобновление войны — и мир установился во всей стране.
Теперь можно начинать наступление на половцев. Но пока к нему готовились, Святополк предпринял ещё одну попытку укрепить свои позиции.
Ведь его положение в результате той усобицы только ухудшилось: некоторое расширение владений даже не компенсировало понесённых потерь и той дурной славы, которая повисла на нём из-за ослепления Василька (как ни валили они с Давидом Игоревичем вину друг на друга и на третьих лиц, а всё равно оба замазаны так, что не отмоешься).
Святополка сильно беспокоило то, что его влияние ограничено юго-западом, а в остальной Руси он уже вроде как чужой. Из-за чего киевский князь задумал добиться для своего сына Ярослава новгородского княжения, а Мстиславу дать взамен Владимир-Волынский. Таким образом род Всеволода намного сильнее привязывался к югу, в то же время заметно отрываясь от севера, а род Изяслава — наоборот. Тогда рознь между ними существенно уменьшалась, и род Ярослава Мудрого обретал гораздо большее единство.
Такой проект решительно не устраивал Жругра. Он же всегда стремится отсекать от верховной власти «лишние» ветви княжеского рода, а в идеале предпочитает оставить один только ствол — это когда власть просто переходит от отца к сыну. А ветвь Изяславичей прямо-таки напрашивается на то, чтобы её срубить.
— Не соглашайся! — сказал Жругр Владимиру. — Нам эта затея Святополка во вред.
— Во вред, — подтвердила Навна. — Но ты, Владимир Всеволодич, не возражай. Видишь, Святополку это позарез надо, так зачем с ним лишний раз ссориться, вставая ему поперёк дороги? Не волнуйся, всё равно у него ничего не выйдет: Новгород его сына не примет, я это уже сейчас вижу.
Владимир с предложением Святополка на словах согласился, а в сущности отошёл в сторону — пускай Святополк о Новгород лоб расшибает.
Соборная Душа не обманулась насчёт новгородцев. В их глазах основой русского княжеского рода уже определённо являлось переяславское гнездо, а не принадлежащих к нему князей новгородцы считали чужими. И заявили Святополку, что готовы принять его сына, только если у того две головы.
— Чем грозиться, лучше бы в самом деле приняли его на княжение и убили, — изрёк Жругр. — Это по Изяславичам хорошо бы треснуло — у Святополка ведь сейчас всего один сын.
Навна осуждающе глянула на него. Хотя чего тут осуждать — пусть и приручённый уицраор, а всё равно по-уицраорски мыслит.
— Так я же не к братоубийству призываю, — уточнил Жругр. — Новгородцам Ярослав не брат.
И ведь логично рассуждает: устранение Ярослава в самом деле резко облегчило бы окончательный переход верховной власти к переяславским князьям. Но Жругр, как всегда, упускает из виду психологию. Навна не стала вдаваться в такие тонкости, а объяснила кратко:
— Не станут они князя убивать; времена уже не те. Просто не пустят к себе — и всё; а про запасную голову — это они так, для пущей убедительности. Слишком прямолинейно понимаешь новгородцев.
— Ты сама очень обрадовалась бы смерти Ярослава.
— По правилам надо играть. Ведь это наши правила.
«Ну да… ваши правила», — мрачно подумал Жругр.
За отсутствием запасной головы Ярослав остался на юге, тем дело и кончилось. Святополк понял, что изменить расстановку сил у него не получится.
1. Город на Днепре, ниже Киева, ныне село Витачов.