Жругр на пружинах

    В сущности, это лишь одна из пружин — хоть и самая мощная. А вообще все 15 лет правления Всеволода Ярославича Жругр, можно сказать, сидел на всяческих пружинах — он не давал им распрямиться, а они не давали ему действовать свободно. Иначе говоря, он поддерживал единовластие (в той мере, в какой оно вообще могло теперь существовать) — но с такими издержками, что сам смысл единовластия теряется.

    Другая пружина связана с Изяславичами.
    Поначалу она была сжата не очень сильно. Хотя Чернигова Всеволод Изяславичам не дал, но Ярополк владел всем юго-западом Руси, а его брат Святополк княжил в Новгороде. И их право на Киев после Всеволода считалось неоспоримым. Словом, в первую половину правления Всеволода Изяславичи были недовольны им в меру.
    Но Жругру надо с ними расправиться, чтобы закрепить верховную власть за Всеволодом и его родом. В таком направлении уицраор и действовал.
    Безусловно, это грозило вовсе обвалить единство рода Ярослава Мудрого. Но даже Яросвет и Навна не были готовы отстаивать это единство любой ценой.
    Слишком уж род Изяслава разлучился с Русью вообще, а с коренной полуночной Русью — особенно. Иначе говоря, он становился центром притяжения тех сил, которых устраивало окончательное обособление княжеской руси от её северных корней. Так что эта ветвь княжеского рода воспринимается Навной как полузасохшая. Зато род Всеволода — ветвь вполне живая, способная превратиться в новый ствол родового древа русских князей.
    Навна разрывалась между противоречивыми побуждениями. С одной стороны, следует укреплять единство рода Ярослава Мудрого, а значит — строго соблюдать лествичный порядок. С другой — надо помогать своим, то есть переяславцам. Навна старается придерживаться золотой середины, хотя находить её нелегко. А Жругру такие сомнения и терзания чужды. Он однозначно делает ставку на переяславцев, стремится к сосредоточению в их руках всей власти над Русью.

    И тут очень кстати для Жругра оказались князья-изгои — внук Ярослава Мудрого Давид Игоревич и сыновья Ростислава Тмутараканского — Рюрик, Володарь и Василько. Они претендовали на владения Ярополка, где нашли много сторонников. Жругр встроил изгоев в свою стратегию: чем больше земель они оттяпают у Изяславичей, тем слабее те станут и тем проще будет навсегда оттереть их от верховной власти.
    В конечном счёте Ярополка убили, предположительно по приказу Рюрика (также подозревали, что тут замешан и Василько — и ему такое подозрение через 10 лет очень даже аукнется). Это единственный за два столетия после преступлений Святополка Окаянного случай, когда кого-то из русских князей с достаточным основанием (Рюрик предоставил убийце убежище) подозревали в причастности к убийству другого князя. Конечно, для Навны это траур: в опекаемом ею княжеском роду — братоубийство; какой же пример князья подают народу? А хаосса торжествует: всё-таки случилось хотя бы одно нарушение той заповеди, утверждением которой так гордится Навна.
    Князья-изгои поделили около половины владений Ярополка, а последний уцелевший сын Изяслава Святополк, оставив Новгород, получил лишь оставшуюся половину. Он теперь княжил в Турове, что для него — по закону отныне второго в русском княжеском роду человека сильно смахивало на ссылку.
    В общем, тут Жругр своего достиг: ненавистные ему Изяславичи заметно ослаблены и прямо сейчас ничего серьёзного предпринять не могут. Вот только по лествичному праву Святополк — всё равно наследник Всеволода, и притом у него тесные связи с Польшей и Венгрией. Пока Святополк сидит тихо — но лишь потому, что ждёт смерти Всеволода, а тот уже стар и болеет. Словом, и тут пружина — причём теперь она сдавлена уже очень сильно.

    Переяславское гнездо поднялось очень высоко. Но — ценой бесцеремонного и крайне опасного нарушения лествичных порядков. Взаимопонимание Навны со Всеволодом заметно разладилось: сколь бы она ни сочувствовала переяславцам, но опасалась, что они забыли меру и доведут Русь до взрыва. Хорошо хоть, что Владимир понимал Навну лучше, чем его отец.
    К тому же летописец, вообще-то хорошо относящийся к Всеволоду, тем не менее отмечает расстройство управления при нём, произвол его приближённых. Это третья пружина.
    О каком объединении русских сил для наступления в степь могла идти речь в таких условиях? В сущности, Жругр просто зажал всё, что мог, на это его энергия и уходила.

    В 1093 году Всеволод Ярославич умер. Владимир Мономах, владея (вместе с младшим братом) Черниговом и Переяславлем и находясь на момент смерти отца в Киеве, мог захватить верховную власть. К чему его Жругр и побуждает.
    Казалось бы, чего бояться Святополка, который засел среди болот Полесья с небольшой дружиной. Но тот, подобно отцу, наведёт на Русь поляков (и не только), а на Руси за него множество принципиальных сторонников лествичного права.
    — Ну и пусть, — твердит Жругр. — Всё равно править должен один — и это ты; а будете править вдвоём со Святополком — получите хаос.
    Он говорит «вдвоём со Святополком», поскольку очевидно, что для Владимира отдать Киев Святополку лишь формально означает признать его верховенство, а по факту возникнет двоевластие. Иначе говоря, Жругр снова, как при Изяславе, утрачивает возможность руководить через кого-то одного, теперь всё будет зависеть от способности Владимира и Святополка договариваться — а уицраор в подобное не верит.
    Однако по сути Жругр не имеет вразумительного плана дальнейших действий. Он может только давить на пружины ещё сильнее — но справится ли теперь?

    — Слезай с пружин, — говорит ему Навна. — Пока ты сидишь на них, как наседка, в Поле мы с тобой не выйдем и половцев не победим.
    Впрочем, это она ему и раньше твердила, но теперь добавляет и нечто новое:
    — Вон ту пружину, которая с Изяславичами связана, ты удерживал лишь с помощью Всеволода, законного правителя, а сейчас она как шарахнет тебя по лбу — и пока приходишь в себя, распрямятся и остальные. Не веришь? А вот на самом деле так получится — тогда поверишь. Лучше слезь с пружин по-хорошему.

    Жругр всё равно упирается — но вместо него решение принял Владимир Мономах. Он послушал Навну и Бориса с Глебом, а не Жругра, не стал пускаться в заманчивую авантюру, ушёл в Чернигов, уступив Киев Святополку. Иначе говоря, аккуратно распрямил пружину Изяславичей.

    Вскоре разразилась война с половцами. В битве на реке Стугне старшие русские князья были разгромлены, Ростислав Всеволодич там погиб. Потом Святополк с киевским войском попробовал взять реванш — и вновь понёс полное поражение.     Ослабленные главные князья оказались не в состоянии и далее удерживать под спудом черниговскую пружину — и та распрямилась. Олег Святославич (ещё задолго до того вернувшийся из Византии и захвативший Тмутаракань) с половцами осадил Владимира в Чернигове. Видя, что город не удержать, Владимир согласился уйти в Переяславль, а Олег обещал ему безопасный проход. О дальнейшем Мономах живописно повествует в своём «Поучении детям»:

    И вышли мы в день святого Бориса из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, 100 человек, с детьми и женщинами. И (половцы) облизывались на нас словно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им в добычу, невредимы дошли мы до Переяславля.

    Олег легко мог покончить с Владимиром — хотя бы половецкими руками, сам вроде как оставшись в стороне. Но даже такое замаскированное братоубийство он не счёл допустимым. С небес на него смотрели Борис и Глеб — и сама Навна. А для неё такой поворот дела выглядел кошмаром не только потому, что братоубийство. Выполнение плана Яросвета сильно осложнилось бы в случае смерти Владимира: если он погибнет, не достигнув старшинства, то род Всеволода Ярославича станет изгойским и законное право на киевский стол окажется монополией Святополка Изяславича, а затем только его потомков. И тогда перед русскими богами встанет тяжкая дилемма: как-то искать общий язык с родом Святополка или добиваться верховной власти для Мономаховичей вопреки закону. Так что Навна перевела дыхание лишь после того, как за Владимиром закрылись ворота Переяславля.

    А вскоре произошла смена власти также в Новгороде. Там какое-то время княжил Давид Святославич — брат Олега, в отличие от него живший в мире с главными князьями. И вот новгородцы поставили на его место старшего сына Владимира — Мстислава.
    С точки зрения соперничества ветвей княжеского рода эти два события противоположны по своему значению: в первом случае один Святославич выгнал Владимира из Чернигова, а во втором, наоборот, сын Владимира занял место другого Святославича в Новгороде. Но Навна же совсем под иным углом зрения смотрит — и видит, что в действительности оба сдвига в одном направлении, правильном. Чернигов — отчина Святославичей, а Новгород издавна связан с Всеволодичами; вот оба города и достались кому следует. Словом, наметилось — хоть и стихийно — естественное размежевание между потомками Святослава и Всеволода Ярославичей: тем и другим — их отчина.
    Однако мало кто был способен видеть ситуацию в таком свете, так что настоящий устойчивый мир пока заключить невозможно.