Земля и Инск
Странник словно не заметил, что эта версия тоже никак не устраняет несуразиц, о которые разбились и прочие предположения насчёт происхождения Инска. Для него гораздо важнее совсем иное:
— А ведь никто не смеётся над Маем из-за его Шара. Наоборот, обсуждают идею всерьёз, готовы помогать кто чем может. Это в Инске само собой.
— Так идея-то вроде фантастичная?
— И ладно. Можно ли сделать Шар и будет ли от него толк — вопрос вообще второстепенный. Не в Шаре главное, а в Мае. Май хочет сделать что-то полезное для планеты и человечества, мыслит в этом направлении; если сначала и навыдумывает чего-то несусветного, то потом, глядишь, дойдёт и до чего-то по-настоящему дельного. А поскольку в Инске все с детства на такое настроены, то кто будет насмехаться? Наоборот, тоже думают, чего бы такого полезного изобрести.
— А чтобы изобрести нечто по-настоящему полезное, — продолжила его мысль Навна, — надо знать мир, в котором живёшь, — лишь тогда увидишь, чего в нём не хватает такого, что именно ты способен добавить, и каким именно образом это сделать.
— Конечно.
— Вот и выходим опять к тому же — к необходимости взаимопонимания каждого с родной планетой.
— Скорее, с миром вообще, со Вселенной.
— Вообще-то да — но прямо от размышлений о Вселенной трудно перейти к какому-то полезному делу. Конечно, «мы — дети Галактики», и даже Вселенной — но много ли мы для них значим? Разве мы можем чем-то помочь Галактике, не говоря уж о Вселенной? Земля — совсем другое дело, ей совсем не безразлично, что мы делаем. Так что единство с миром — единство прежде всего с Землёй.
— Да, конечно, так ближе к делу.
— А потому надо понимать родную планету, насколько сумеешь. И уметь уступать ей. Это бывает очень непросто… — добавила она, вспомнив, с какими потрясениями сама сделала наибольшую из таких уступок, признав своим главным врагом того, кто и для Земли главный враг [1].
— А иногда и невозможно? — спросил Странник. — Вдруг Земля потребует уступки, сделать которую человек не в силах?
— Если не в силах, то плохо. И случается такое, спору нет, сплошь и рядом. Но это от человека зависит, а вообще, если по правде рассуждать, Земля лишнего не требует. Она добрая.
— Надеюсь…
Навне живо вспомнилось, как после той уступки последовал ещё один разговор с родной планетой [2]. Тот самый, содержание которого известно только им двоим. Тот самый, благодаря которому Навна наконец-то поняла саму себя.
— А я точно знаю, что Земля добрая, — сказала она. — И в Инске это знают. И потому доверяют своей планете, с раннего детства о ней заботятся… как Маленький принц.
При последних словах Страннику мгновенно пришёл на ум император Андрей I, то есть тот же Май, но сразу подумалось, что не в короне дело — в Инске и другие дети такие:
— Тут целый город маленьких принцев, получается…
— А иначе говоря, целый город нормальных детей. Потому что нормальный ребёнок тот, которому весь мир интересен и который желает миру добра.
Странник опять поглядел на юных следопытов, которые что-то там на Пустоши в траве обнаружили и собрались вокруг находки. Ему даже почудилось, что все они в развевающихся шарфах цвета солнца.
И вдруг вспомнился финал «Маленького принца» — и Страннику стало страшно.
— Инск неизбежно столкнётся с Империей, — выдавил он. — Он и так втянут в имперские дела, связан с оппозицией, хотя в книге про это говорится глухо; а уж после истории со сбитым спутником можно ждать чего угодно. А ведь не так уж хорошо Инск защищён от сопредельного пространства.
— Его самая главная опора — здоровые силы внутри самой Империи. Инск для них — ориентир.
— Я понимаю. И теперь или Инск переделает Империю более-менее по своему образу и подобию — или она его раздавит. Но вопрос вроде как риторический — второй вариант выглядит скорее единственно возможным.
«Однако уже делаешь оговорки — вроде, скорее, — подметила Навна. — Потому что на самом деле уже не уверен, что вопрос совсем риторический, ты его таковым числишь лишь в силу привычки».
— А точно ли первый вариант невозможен? — спросила она. — Точно ли не может быть такого, что во всей Империи… во всей России установится столь же человечная жизнь, как и в Инске?
Странник надолго задумался.
Навна молча ждала. Она знала, о чём он сейчас думает и к какому решению выйдет. Если знаешь и человека, и лабиринт, в котором он блуждает, то можно предугадать, на какой развилке куда повернёт путник. Сейчас развилка такая, на которой мало кто из любителей фантастики свернул бы в нужную Навне сторону; но Странник непременно свернёт куда надо.
Атмосфера Инска так повлияла на Странника, что его представление о необычайных, чудодейственных способностях людей постепенно изменилось, сместились акценты. В его глазах умение жить в ладу с другими людьми и всем миром становится главным, важнее даже умения исправлять прошлое или проникать в параллельные миры. Теперь для Странника самое большое чудо Инска — уже не полёты на стульях, не песок времени, а человечная атмосфера, помогающая добрым людям найти себя.
Как она действует на впервые попавших в Инск людей, хорошо видно по Грину, но, пожалуй, лучше всего — по Валерию Зубрицкому.
Прежде курсант училища спасательных служб Зубрицкий вообще не слыхал про Инск. Но однажды его однокашник Меркушин затеял с ним странный разговор насчёт того, что спасать надо не всех, а лишь людей, полезных для Империи. Фактически он предложил Валере присоединиться к «Жёлтому волосу», причём поделился и такой информацией, которая явно только для своих. Вероятно, разоткровенничался, будучи уверен, что встретит понимание. А откуда такая уверенность? Меркушин видит: Валера — человек самостоятельно мыслящий, сознающий, что общество больно, но не представляющий, как его можно оздоровить; а у «Жёлтого волоса» есть вполне конкретная программа оздоровления. Правда, она противоречит традиционной морали — но, по мнению «волосатиков», практически мыслящие люди должны гибко подходить к подобным вопросам. Именно такую гибкость Меркушин и ожидал найти в собеседнике. Но не нашёл. Валера — прежде всего добрый человек, и его в такие грязные дела не заманишь ни рассуждениями о благе Империи, ни намёками на то, какую крутую карьеру можно сделать, став своим для «Жёлтого волоса».
Не придя к общему мнению, сокурсники свернули дискуссию. Но поскольку теперь Валера слишком много знает, то он оказался в опасном положении — и пришлось ему укрыться в Инске. А там он обнаружил в готовом виде альтернативу программе «Жёлтого волоса», то есть другую программу создания общества без лишних людей. Суть в том, что если у каждого есть дело, подходящее ему лично и полезное для общества, то и лишних людей нет. А в Инске каждый сам чуть не с пелёнок на это нацелен. Что-то своё делать — и другим помогать в их делах. Здесь понятия личного творчества и взаимопомощи переплелись настолько, что не разделишь. Все ищут для экспериментов Лыша гнутые стулья, все думают, где найти материал для Шара Мая, и так далее. Словом, разные проекты развиваются в сотрудничестве друг с другом — и получается всеобщее сотворчество.
Здесь Валера, оказался в самой подходящей для него атмосфере. Причём он быстро сошёлся с Лышем, поскольку выяснилось, что они оба умеют проникать в Пески, — и теперь обмениваются опытом и строят планы спасения расшатанного хронополя планеты. А по ходу дела Лыш сумел притащить из того мира особенный песок, который нужен для того, чтобы задуманный Маем Шар мог висеть в воздухе.
«Вообще-то от всего этого голова кругом, — подумал Странник, — но суть ведь не в этих паранормальностях, она куда проще, и она где-то тут рядом… Вот она: внутреннее единство Инска — условие единства с планетой, и наоборот. Будь в Инске каждый сам по себе, не сойтись бы Валере с Лышем (равно как и с другими) и не заняться совместной деятельностью на благо Земли».
Придя к такому выводу, Странник отложил в сторону размышления о песчинках времени, Шаре, межпространственном вакууме и прочем, сосредоточился на том, что для него теперь главное. Как Командоры (или кто-либо ещё) могли создать такое общество? И… возможно ли в принципе общество столь человечное?
Если бы оно состояло из людей далёкого будущего или инопланетян, тогда всё просто: они не похожи на нас и живут в иной среде, так что могут оказаться какими угодно. И если, скажем, они несравненно человечнее, чем мы, то Странник нисколько не удивился бы. Но и не стал бы особо всматриваться в такую чудесную картину: там всё чужое, неприменимое к нашей нынешней жизни — а потому тамошние люди (или инопланетяне) не могут служить для нас сколь-нибудь вразумительным примером. У счастливого общества по Ефремову такой научно-технический фундамент, какого у нас и в помине нет, так как же мы можем равняться на ефремовское человечество?
А вот Инск — вполне современный русский город, и там живут люди, похожие на нас; можно сказать, мы там живём. Но живём в ладу друг с другом и с планетой. Такое возможно — или это всё благодушные фантазии, далёкие от нынешней реальности?
И вдруг Странник понял, что все его сомнения — просто дань косному общему мнению, укоренившимся в народе апатии и безверию, а сам он уже верит, что мы можем жить, как в Инске.
Но насколько же всё усложняется, если речь идёт о столь человечной жизни не в одном городе, а во всей России! Ведь тут в дело вступает то, чего в Инске нет, — большая политика, страшная, уицраорская.
А потому на вопрос своей спутницы Странник ответил не очень определённо:
— В теории — да, такое может быть и во всей России. Но как это должно выглядеть на деле — не могу даже вообразить.
1. Глава «Земоград».
2. Начало главы «Притяжение земного мира».