Побег на Луга
«Индексная» прививка делается непременно в первый месяц жизни, а если почему-либо время упущено, то потом инъекцию производить поздно, она не даст эффекта — и всё, не получился полноценный человек, получился бич. Вернее, сначала бичёнок.
Бичат изолируют от общества, воспитывают в закрытых интернатах, больше похожих на тюрьмы. Школы там скорее для проформы — хорошее образование безындам вроде ни к чему, один чёрт без индекса ни на какую нормальную работу не устроишься.
— Они всё равно безнадёжные.
— Как это?
— Ну, как с неизлечимой болезнью… Что у них впереди-то? На работу их почти не берут, значит, рано или поздно всё равно уголовная статья. А девчонки куда? Замуж кто возьмет безындексную? Одна дорога…
— И никакого выхода?
— А какой выход? Машинное законодательство просто не предусматривает бичей…
В общем, спецшкола для калек с рождения. Ведь индекс считается как бы жизненно необходимым органом тела — без него в Федерации куда тяжелее, чем без руки или ноги. Поскольку принцип «без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек» доведён в Западной Федерации до логического завершения. Индекс и есть «супербумажка».
Но это же, с позволения сказать, условные калеки. Безногий, покинув Федерацию, безногим и останется, тогда как безындексный может превратиться в полноценного человека, если попадёт туда, где нет индексной системы. Но куда именно, и как, да и примут ли тебя там? Узнать ответы на эти вопросы для безынд означает найти путь к настоящей человеческой жизни.
Впрочем, безындексные дети считают, что не хватает ответа лишь на второй из тех вопросов. Бичата твёрдо веруют в легенду о загадочных Лугах:
— Это дальняя страна такая. Может, даже другая планета… Там все без индексов живут, и если кто-то сирота, ему сразу говорят: «Иди жить к нам». И луга кругом зелёные-зелёные… Только бы знать, как уйти…
И ведь, оказывается, Луга — не вымысел. Действительно, в принципе возможно уйти на другую грань Кристалла, где жизнь устроена гораздо человечнее — и без всяких индексов.
Тот параллельный мир изображён в повести «Крик петуха». Условно назовём его миром «Сферы», поскольку в нём (а точнее, в тамошней России) находится обсерватория «Сфера», исследующая возможности связей с параллельными пространствами.
Но пересекать границу между этими двумя мирами умеют очень немногие.
Учёный из «Сферы» Михаил Мохов проник в Вест-Федерацию — и немедленно был арестован как бич. Однако его выручили подпольщики, один из которых — упоминавшийся в предыдущей главе Хальк.
Ему уже за сорок. Сын превращённого в пивовары строителя космолётов ненавидит Машинную систему с детства — и не только из-за отца, но и потому, что сам ощущает себя забракованным Машиной: у него способности, развивая которые, можно научиться проникать в параллельные миры, — но зачем Машине такие люди? Они потенциально опасны для её власти — мало ли что там случится при контакте с параллельными пространствами, а Машине нужна стабильность, предсказуемость всего. Неудивительно, что Хальк стал деятельным участником подполья. Правда, оно — в силу своей малочисленности и оторванности от народа — не способно ни на какие крупные действия и может разве что помогать отдельным людям, которых Машина сильно прижала.
Хальк помог Мохову бежать из-под стражи и нашёл надёжное укрытие, где тот занимается своими исследованиями. А его сын, школьник Витька, проникший в Вест-Федерацию вслед за отцом, скоро ещё лучше его научился перемещаться между параллельными пространствами.
А вскоре Хальк встретился с Корнелием, которого не видал со школы.
Встреча отнюдь не радостная. Корнелий волей случая (и из-за особенностей судопроизводства в Машинной системе) оказался в отчаянном положении — ему грозит смертная казнь ни за что. И вдруг он узнаёт от Халька, что может с его помощью перебраться в мир «Сферы» и хорошо там устроиться. И ушёл бы — но загвоздка в том, что во время предшествующих передряг он ненадолго сделался нелегальным воспитателем безындексных детей в интернате, слышал от них о Лугах, знал, что они прямо-таки молятся на Луга. И совесть не позволяет ему уйти одному, он решил попробовать увести с собой и ребятишек.
Позже, когда эта история обретёт широкую известность, Корнелия будут оценивать по-разному. Например, «типичный обыватель из Реттерберга, лишь волею случая оказавшийся замешанным в события, которые привели к развалу Машинной системы». Или даже «бывший клерк, свихнувшийся на дешевых киносериях». Да, в самом деле обыватель, ни к каким приключениям не стремившийся, и в историю эту угодил случайно, и сериалы смотрел, как все. Героем по натуре он ни в какой мере не был. Зато был добрым человеком. А теперь судьба повернулась так, что его право ощущать себя человеком вдруг оказалось под сомнением. Вот скроется он сейчас один на Луга — а дети, которые буквально живут мечтой о тех самых Лугах, так и останутся гнить в проклятом интернате, как в могиле. И ладно ещё, если бы у Корнелия не было никакой возможности их выручить. Но он же пока числится в интернате воспитателем, имеет туда доступ — и может воспользоваться этим, чтобы попробовать организовать побег. Правда, дело очень опасное, оно запросто может кончиться тем, что его схватят и казнят. Но если Корнелий, имея хоть какой-то шанс вызволить детей, предпочтёт сбежать без них, то кто он после этого? Словом, «типичный обыватель» оказался перед выбором: стать или героем — или скотиной; остаться просто человеком не получится.
Навне тут всё ясно. Она сама когда-то легко взлетела из горящего града на небо, а младшие брат и сёстры, как и прочие обитатели её теремка, остались где-то в небытии — у них же не было той огромной духовной энергии, какую накопила в земной жизни будущая Соборная Душа. И потому она тащила их за собой — и через много лет всё-таки вытащила, воскресила — уже для небесной жизни. А это, прямо скажем, подвиг. Да, но Навна так старалась вовсе не потому, что ей хотелось совершить подвиг, а просто потому, что не могла бы ощущать себя человеком, бросив тех, к кому ещё в земной жизни привыкла относиться как к собственным детям. Вот и всё объяснение.
У Корнелия то же самое: он стал героем, поскольку это оказалось единственной возможностью остаться человеком. Другой «типичный обыватель» на его месте мог поступить так же — а мог и наоборот. Тут уж у кого что сильнее: сознание того, что ты человек, — или страх за свою шкуру. Обыватели тоже разные.
Вывести бичат из интерната Корнелию всё-таки удалось, а Витька Мохов переправил их в мир «Сферы» — иначе говоря, на Луга, где никого не волнует, есть ли у тебя какой-то там дурацкий индекс. Бичата превратились в нормальных детей.
Навна сделала вывод:
— И кто тут сумел вырвать детей из лап Машины? Люди, у которых ещё более навороченная машина? Нет, люди, сами по себе обладающие способностями, которых, как нынче принято думать, не бывает.
— Но это же небольшая победа, — возразил Читатель. — Ну, спасли нескольких бичат — а сколько ещё таких интернатов в Вест-Федерации? А главное, сама Машинная система такого комариного укуса даже не заметила — как стояла, так и стоит.
— Недолго она после того простояла.