В Мире возраста

    Вскоре Всемила и Русомир сводили Навну в некое параллельное пространство, которое можно назвать Миром возраста.
    Он отчасти напоминает Мир жизненного пути, поскольку тоже вытянут подобно дороге. Только при перемещении по нему меняется возраст не самих путешественников, а находящихся здесь людей (которые лишь предполагаемые — будущий русский народ). Тут в любом месте люди одних лет: идёшь в одну сторону — и все вокруг делаются старше, в другую — младше. Получается, в Мире возраста две стороны света — старшая и младшая.

    К молчаливому удивлению Навны, наши путники зашли туда не с младшего конца, а сбоку, примерно посредине — и очутились среди людей зрелого возраста.
    Все мужчины здесь стараются походить на Русомира, а все женщины — на Всемилу. И Навна ясно сознаёт, что тут ей со Всемилой не сравниться; всё-таки быть идеалом женщин — одно, а Учительницей — другое.
    Однако русские идеалы привели Навну в Мир возраста отнюдь не затем, чтобы продемонстрировать своё превосходство, — как раз наоборот. Всемила печально вздохнула — и указала в младшую сторону света. Туда и пошли.
    Народ молодеет, вскоре вокруг одни подростки — и Навна замечает в своих спутниках возрастающую неуверенность.
    И вдруг видят впереди Святогора, сидящего на камне. Он окинул их угрюмым взглядом. Навну то ли не узнал, то ли просто проигнорировал (как и Всемилу), а Русомиру сказал:
    — Ну зачем ты туда ходишь? Всё равно видишь там не больше, чем я. Там тьма, там никто знать не желает никаких идеалов.
    — Я-то не вижу, а мы разглядим, — бросил Русомир, проходя мимо.

    Они идут дальше. Дети всё младше, и всё меньше обращают внимание на Русомира и Всемилу — которые уже не ведут Навну, а сами следуют за ней, благо она шествует вполне уверенно.
    Наконец Всемила останавливается и сознаётся:
    — Тут я уже ничего не вижу и не смыслю.
    — А я и подавно, — добавляет Русомир. — Из этих детей должны вырасти взрослые, которые будут равняться на нас со Всемилой, но мы же не знаем, как повернуть детей от Святогора к нам. Ну не понимаем мы детей…

    И опять Навне вспомнились отцовские слова: «Я не понимаю детей, не знаю, почему одни растут такими, другие другими. А ты их уже сейчас видишь насквозь — иной многодетной матери до тебя очень далеко». Но насчёт отца, равно как и Яросвета, всё ясно: у них даже и с большинством взрослых особого взаимопонимания никогда не было; а вот почему перед детьми тушуются те, кого боготворят взрослые?

    — Не понимаем, потому что они на нас не похожи, — пояснила Всемила. — На тебя, правда, тоже — но для тебя это ведь не преграда…

    Да, не преграда.
    Вот оно, фундаментальное различие между Соборной Душой (пусть и начинающей) и народным идеалом.
    Идеал ведёт за собой похожих на него, только менее совершенных. Его сила — в личном примере. Оборотная сторона чего — неспособность влиять на тех, кто на тебя не равняется. Может показаться, что это пустяки: ну какая Русомиру печаль до того, что за ним не хотят идти, допустим, ромеи или лангобарды? Но загвоздка в другом: словенский ребёнок во многом похож на взрослого словенина меньше, чем взрослый грек или даже гипотетический взрослый марсианин. Огромная разница между миром взрослых и миром детей — вечная беда идеалов. Они вязнут в границе между этими мирами — границе очень расплывчатой и тем не менее совершенно реальной, забирающей у идеалов всю их силу. Русомир — идеал вполне сформировавшейся личности, то есть уже по определению идеал взрослых. Для детей он является ориентиром лишь с изрядной долей условности, и чем младше ребёнок, тем условность сильнее. Естественно, та же беда и у Всемилы.
    Но не у Навны.
    Для Соборной Души личный пример — не главное средство воздействия на людей; важнее умение понять даже тех, кто не похож на неё. Потому она и способна быть своей для всех представителей своего народа (впрочем, и в общении с людьми других народов такое умение очень кстати) — без различия пола и возраста. Она видит растущие человеческие души — с самого их зарождения. Потому что Учительница. Она каждому помогает тянуться вверх, становиться лучше; и знает, что становиться лучше — это не всегда означает приобретать больше сходства с ней самой; тут всё сложно, многомерно. Это Навне было ясно ещё тогда, когда и сама мало что понимала. Достаточно указать хотя бы на самую очевидную сложность: желай Навна, чтобы все непременно равнялись на неё, получился бы теремок только для девочек.

    Русомир указал суть проблемы:
    — Эти дети пойдут за Святогором, поскольку именно такой идеал нынче привлекателен, — и погибнут, поскольку он ведёт к гибели. Получается противоречие между идеалом и здравым смыслом. Вот с чем надо разобраться.
    Навна огляделась — а кругом сейчас одни карапузы, озабоченные отнюдь не такими глубокими проблемами, — и сказала:
    — Там, где мы сейчас, такого противоречия нет. Маленький ребёнок ни на какой идеал не равняется, просто хочет есть, пить и играть — но и не сознаёт, в сколь опасном мире живёт.
    — Это понятно. Но что будет, когда он начнёт что-то соображать?

    Они повернули в старшую сторону света. И видят, как то противоречие зарождается и разбухает. Чем старше ребёнок, тем сильнее (сначала только по указке старших, а потом также и сам по себе) равняется на Святогора — но в то же время начинает в какой-то мере сознавать и то, что такой идеал легко может привести к гибели его и близких.
    Причём Навна с удивлением узнаёт многих из попадающихся навстречу детей — они же ей по земной жизни знакомы!
    — Да, это мы уже не в будущем, — подтвердила Всемила. — Понимаешь, в будущее… то есть в наше предполагаемое будущее, мы можем попасть, разве что зайдя в Мир возраста сбоку, то есть прямиком в его взрослую часть. А если заходим так, как вообще-то полагается, то есть сначала к младенцам, и идём оттуда в старшую сторону, то неизменно попадаем всегда в мир Святогора, где нас ни во что не ставят. Не выскочить нам из этой колеи, как ни бьёмся.
    — Ага… Значит, те взрослые, которых мы тут раньше видели и которые равняются на нас, как бы и появились на свет уже взрослыми, а как их можно на самом деле такими вырастить — неведомо.
    — Увы…

    И что получается?
    С возрастом растёт понимание, что Святогор может всех угробить. Но оно смутно и бессильно. Ведь у Святогора — идея, мечта, на его стороне традиции, у него слава; а какова альтернатива? В сущности, её нет; во всяком случае никто не может вразумительно её обозначить. И все идут за Святогором — кто с воодушевлением, а кто просто за отсутствием другого понятного пути — словом, катится по той самой колее, из которой не выскочишь.
    Русомир посмотрел на Навну:
    — Мальчишки идут за Святогором, поскольку они не такие, чтобы понять меня, а я не такой, чтобы притягивать их. И мне самому с этим не разобраться. Подскажи, каким я должен стать, — и я стану таким.

    Да, от Святогора подобного вовек не услышишь.

    — И мне подскажи, — присоединилась к просьбе Всемила. — И я тоже стану другой. Только Русомиру в первую очередь — всё-таки напрямую заменить Святогора должен именно он.

    Увидев перед собой таких учеников, Навна не сразу нашлась что сказать. А подумав, призналась:
    — Я прямо сейчас не вижу, за что и ухватиться…
    — Но мы вообще не можем в этом разобраться, и Яросвет не может — а ты сможешь.
    — Смогу… куда мне деваться…