Отчина

    Слово это Навне знакомо. Отчина — то, что унаследовано от отца и предков вообще: права, обязанности, родство, дом, имущество и прочее. Но каким образом чьей-то отчиной может оказаться вся Русь?
    — Так для тебя самой вся Русь — отчина, — подсказал Яросвет. — Твоя отчина — не власть и не богатство, и не тайный глаз даже, а ответственность за всю Русь, от отца усвоенная.
    Конечно, тут очень своеобразная отчина получилась — без власти и тайного ока, да ещё и передана не сыну, а дочери, и не вся Русь, а только, так сказать, Русь теремковая, — не говоря уж о том, что и сама Русь пока лишь в виде мечты витает. Навне и в голову не приходило, что такое возможно назвать отчиной. Но теперь она мгновенно ухватилась за эту мысль и не отпустит уже вовеки. Да, Русь — её отчина, без этого не жить. И вопрос о том, может ли вся Русь вообще быть чьей-то отчиной, улетучился: раз для Навны может, то и для других — тоже.

    И на своё нынешнее главное дело она тут же взглянула с новой стороны:
    — Получается, для Радима тайный глаз — отчина. И он воскреснет, когда её наконец примет?
    — Даже раньше. Достаточно, чтобы ощутил потребность в тайном зрении.
    — А в земной жизни почему не ощущал?
    — Потому что тайный глаз сравнительно легко передать сыну только в связке с властью. Но откуда твоему отцу было знать такие тонкости, он же не был по опыту знаком с наследственностью власти.
    — Получается, мы тогда затеяли безнадёжное дело?
    — Почти безнадёжное. Могло получиться, лишь будь Радим по натуре таков же, как отец. На деле ты оказалась перед непробиваемой стеной. Пыталась увлечь брата тем, что ему в жизни будет только мешать, — и он это чувствовал. К чему тайный глаз без власти? Видеть верный путь, не имея возможности вести всех по нему, — зачем? Только перессоришься со всеми.
    — А сейчас как его убедить… оживить?
    — Выясним по ходу дела. А пока разберёмся с княжеской отчиной. У Радима отчина очень уж усечённая, а у тебя она и вовсе нечто бесподобное. А вот посмотрим, какова отчина у князей. Чтобы человек мыслил государственно, он должен с раннего детства видеть прямую связь своего счастья со счастьем всей Руси, что возможно, лишь если власть ему причитается уже по праву крови. Родился в княжеском роду, получил соответствующее воспитание — значит, счастлив будет, только если достиг верховной власти, удержал и передал её сыну. Для чего должен править так, чтобы Русь была им довольна, а то ведь найдётся кем его заменить, княжеский род не из него одного состоит. Если Русь несчастна — не видать ему власти, а значит, и княжеского счастья. А без тайного зрения ничего не достигнет.

    Навна всё это осмысляет — и возникает новый вопрос. И отец, и Яросвет обзавелись тайным зрением самовольно, вопреки народному идеалу, — такие уж они люди особенные. И когда Навна станет Соборной Душой, то она, конечно, постарается, чтобы подобные люди появлялись почаще, но ведь затем те будут слушать уже не столько её, сколько Яросвета. А поскольку они равняются не на какой-либо стоящий в теремке идеал, а прямо на демиурга, то получается, что их дальнейшее становление проходит вне теремка. Словом, пробудила Навна у человека жажду обрести тайное зрение — и отправила его из теремка к Яросвету, а дальше уже от неё мало что зависит. Однако в княжеском роду тайный глаз надо растить не у каких-то необычайных людей, а у каждого. А раз у каждого — значит, в теремке, с помощью народного идеала. Навна глянула на Русомира — ну какой из него ориентир для князей? И спросила:
    — Как же воспитывать князей, на какой идеал равняться? Ведь у Русомира нет тайного глаза.
    — У князей будет собственный идеал — тот же Русомир, только подправленный — с тайным глазом. Княжеская ипостась народного идеала.
    Однако у Навны, как и у всех словен, врождённое недоверие к возникновению какой бы то ни было обособленной элиты с собственным идеалом, каким-то необычным воспитанием — кто знает, чего от неё ждать, допустимо ли доверить ей власть. Потому мысль об отделении от Русомира некого элитарного идеала Навну сильно тревожит. Яросвет подсказал:
    — А ты представь, что в земной жизни твой отец — князь, — и многое поймёшь.

    Навна схватила Властимира (так она назвала княжеский идеал), утащила в своё детство и водрузила в своём первом теремке рядом с Русомиром. И мир её детства вмиг преобразился. Тут Радим, имея перед глазами иной идеал, сам растёт иным. Легко усваивает то, что на самом деле казалось ему нелепым, а главное — свою личную ответственность за всех свободных словен… вернее — за Русь, потому что и это слово тут ему близко и понятно. Вот в чём суть, в таком смысле Властимир — противоположность Святогору, а Русомир — где-то между ними. Святогор не внушает людям никакой ответственности за Русь, Русомир внушает, но — общую, а вот Властимир — личную. Следуя ему, Радим понимает: если не я, то никто. Сознаёт, что обязан действовать не просто так, чтобы окружающие одобряли, а согласно обстановке — для чего необходимо её знать, вообще иметь ясное понимание воли Земли. А поскольку рядом отец, у которого такое понимание уже есть, надо идти к нему и задать тот самый вопрос: «Что нам делать?» Вот ведь как всё просто, никакой жуткой эпопеи с воспитанием и потом даже воскрешением брата, Навне даже особенно и заботиться не о чем, Властимир сам выполнил всю работу.
    Тут она окончательно примирилась с ним — очень уж полезный идеал. Пусть хотя бы в княжеском роду каждому человеку — каждому, а не лишь какому-то особенному — сызмальства ведомо, что нет у него иного пути к счастью, кроме как научиться разумно управлять Русью. «А я уж позабочусь, чтобы князья не уклонялись с такого истинного пути», — думала Навна, возвращаясь из детства в реальность.