Теремок

       Да, впервые Навна летала на Жругре ещё в своей земной, обычной человеческой жизни, в двенадцать лет. Правда, тоже не наяву. Но если хотя бы во сне летала — значит, уже тогда Жругр был ей нужен. Понадобился он для спасения её теремка.

       Теремок появился двумя годами раньше. А зачем?
       Сколько Навна себя помнила, всегда жаждала воспитывать детей. Пусть своих пока нет, но она старшая из четверых, так что воспринимала брата и сестёр как вроде бы собственных чад. И на всех, кто её младше, была склонна смотреть подобным образом. С ними она возилась постоянно, как по приказанию старших, которые ценили её как заботливую — и даже талантливую — няньку, так и по собственному почину. Да дети уже и сами за ней оравой бегали. Но ей мало быть просто нянькой. Она желает ещё объяснять младшим, как устроена жизнь и какими хорошими они вырастут. Для чего надо самой всё знать.

       А она знала, что главное для каждого — помогать всем своим. Для неё свои — родители, брат и сёстры, потом — другие близкие люди, потом — прочие словене. Все словене живут поблизости, в укреплённых посёлках — градах. Это и есть свой мир, вдоль и поперёк скреплённый взаимовыручкой. 
       Конечно, в действительности отнюдь не всё ладно. Дети ссорятся — и Навне приходится их утихомиривать самыми разными способами. И о распрях (доходящих порой до убийств) между взрослыми она знала немало, в особенности потому, что улаживать их часто приходилось её отцу. Он — один из вождей словен, известный именно своим умением приводить всяческие раздоры к мирному разрешению. Никто не догадывался, сколь внимательно Навна прислушивается к разговорам на подобные темы. А она уже считает себя обязанной помочь своему брату Радиму (тремя годами её младше) вырасти таким же, каков отец, научиться тому, что в её глазах является самым высшим искусством на свете, — умению всех понять и примирить. Навна давно усвоила от взрослых: чем меньше между собой ссоримся, тем мы сильнее и тем скорее сможем покинуть наше нынешнее лесное прибежище и вернуться в Поле.
       Поля она никогда не видала. Старшие говорят, что оно на юг и восток отсюда, прекрасное и огромное, в сотню дней пути, там степи, леса и реки, и там хорошо растут все дары земные. Поле — наше. Словене жили в нём испокон веков, но теперь оно захвачено обрами (так словене называли своих злейших врагов — кочевников-авар). Навна не сомневалась, что мы их скоро победим; а подробности надо выяснить у отца.

       Отец положил на стол свой щит:
       — Вот Земля. Смотри: Поле посредине её, там обры, а мы сейчас — где-то тут, с краю, а это неправильно…
       Он рассказывает о Поле, затем о том, как мы победим обров. Навна слушает сначала очень внимательно, иногда задавая вопросы, — а потом всё более растерянно. Оказывается, для возвращения Поля нам мало быть дружными. Мы ещё должны сознавать победу над обрами как свою общую цель, достижение которой важнее всего. И лучшие люди — не те, кто больше всех помогает своим, а те, кто больше всех делает для достижения цели.
       Но мир Навны — мир, построенный на взаимопомощи, она не в силах вообразить иное. Ей чужд и страшен человек, заботящийся не о помощи ближнему, а о чём-то другом, хоть бы и о самой великой цели. Взаимопомощь превыше всего — это непреложная истина, очевидная Навне, как ей кажется, прямо с рождения… ладно, может, не с рождения, но всё равно без той истины небо немедля рухнет на землю. А сейчас оно, похоже, действительно собралось падать — очень уж весь мир перекосился. Отчаявшаяся Навна ищет спасения в этой высшей истине:
       — Надо же просто помогать своим — и всё будет хорошо… 
       — Да, этого достаточно, если никто со стороны не мешает. А нам обры мешают. Покончим с ними — тогда и заживём как хочется.

       Вот оно как. До сих пор Навна была убеждена, что уже живёт в мире, где главное — поддерживать друг друга. А оказалось, что это лишь будущее, к которому ещё предстоит пробиться. Навна словно перед огненной рекой. Наш берег — наша нынешняя жизнь, другой — будущий рай в Поле, а между ними огонь. Лезть в него — и помыслить страшно… что же делать? Как относиться к тому, что сейчас узнала? С одной стороны, она по-прежнему считает, что мир может держаться только на взаимопомощи, а с другой — отец всегда прав. В том и другом она уверена непоколебимо, но одно другому противоречит. Сознание Навны раздвоилось.
       — Я не могу учить младших тому, чего сама не понимаю… — произнесла она подавленно. — Я могу лишь учить их всегда помогать своим…
       — И правильно, для начала пусть этому учатся, — ответил отец. — А потом понемногу поймут, как помогать нам всем сразу.
       И в ответ на недоумённый взгляд дочери добавил:
       — Сражаться за то, чтобы мы смогли свободно жить в Поле, — значит помогать сразу всем словенам.

       Тут нечто невообразимое, никак не стыкующееся с личным опытом Навны. В чём бы ни требовалось подсобить — еду приготовить, воды принести, за младшими присмотреть, что бы то ни было ещё, — всегда предполагалось, что это на пользу одному человеку или немногим. Причём помощь всегда очевидна и осязаема: делаешь — и видишь, что кому-то стало лучше. А то, о чём говорит отец, — помощь какая-то отвлечённая и потому вроде невзаправдашняя: сложно помогать вслепую, не видя плода трудов своих, — вдохновение теряется. Словом, запуталась Навна основательно. Но она привыкла доводить любое дело до конца, а тут дело столь важное, что отступить её ничто не заставит. Она спросила:
    — А Радим как это поймёт?
    — Сначала он помогает, к примеру, сёстрам в каких-то мелочах, — отец сложил ладони почти впритык, затем начал их разводить, — потом помогает и другим людям, уже в чём-то более важном, потом многим, и постепенно поймёт, что значит помогать сразу всем, — тут отец широко расставил руки, словно охватывая весь мир словен целиком.
       Не то чтобы Навна уяснила суть дела, но поскольку объясняет не кто-нибудь, а человек, который не может ошибаться, то хотя бы поверила в возможность чего-то подобного. Небо перестало качаться, передумало падать, Навна почувствовала себя более уверенно.
       Отец поглядел на неё задумчиво — и вдруг вынес решение:
       — Ты объяснишь Радиму, что значит помогать всем словенам сразу. У тебя это получится лучше, чем у меня.

       Навна давно привыкла, что перед ней порой ставят педагогические задачи, вроде бы её возрасту никак не сообразные, однако новое поручение поначалу повергло её в шок. Объяснить брату то, чего сама не понимает? Но отец знает, что говорит, а значит, нечего сомневаться. Она представила, что уже учит брата — да и всех младших заодно — помогать всем одновременно; это воодушевляет — и сильно возвышает Навну в её собственных глазах. И тут где-то высоко в надсознании сверкнуло подобие мысли: а ведь я тогда, пусть косвенно, и сама стану помогать всем сразу! Конечно, такое не могло обернуться настоящей мыслью, снизойти в сознание — уже потому что выглядело запредельно нескромным, а посему неправильным. Но даже из надсознания это нечто озарило открывшийся сейчас перед Навной мир будущего, превратило его из чужого в свой, из отталкивающего в манящий. Огненная река перестала страшить — и через неё перекинулся мост, и Навна ступила на него, начиная путь из настоящего в будущее. Что-то в таком роде, если попробовать передать словами; вот только нет у неё сейчас никаких слов — она просто разглядывает с того моста будущее.  

       Отец ещё что-то объясняет, однако Навна уже почти не слышит, вперилась взглядом в щит — и видит чудесный теремок, выросший посредине Поля, посредине Земли, а в нём она сама со множеством детей, внуков и правнуков. Они взрослеют — и из теремка выходят богатырь за богатырём. Вот как Навна по-своему помогает сразу всем. Вот её будущее, её судьба. И вокруг такие же словенские теремки. Они у всего мира на виду — но в полной безопасности, под защитой выросших в них богатырей.

    Теремок Навны такой же, как прочие, но и совсем особенный — просто потому, что свой. Она жаждет попасть в него немедленно, дабы прямо сейчас помогать сразу всем своим. И теремок перелетел из будущего в настоящее, из Поля — сюда. Свежесрубленный, просторный и красивый. Ну, допустим, пока не совсем настоящий, вроде как лишь воображаемый, но зато в нём Навна уже в роли матери, а брат и сёстры — как бы её дети; да и не только они.  

    Лишь вволю налюбовавшись своим новым домом, заметила, что отец уже молчит и удивлённо смотрит на неё.