Тайный глаз

    Очнувшись от видения и обнаружив себя по-прежнему в непролазной чаще, отнюдь не верхом на Жарогоре, а в опасной близости от когтей Кощея, Навна пыталась понять, что же ей привиделось.
    «И кто летал на Жарогоре — я или не я? Вроде я, но кто я такая, чтобы победить Кощея?»
   А впрочем, подобные нестыковки в голове были Навне привычны, так что она вскоре задвинула и эту в дальний угол сознания. Да и не до того прямо сейчас. Скоро начнёт светать, надо поразмыслить, как отсюда побыстрее добраться до града, не наткнувшись на обров. Да и замёрзла до крайности, надо шевелиться.
    Ещё затемно покинула своё укрытие и начала осторожно, не тропами, а прямо лесом, от приметы к примете пробираться в сторону града. Попала туда к полудню. Лишь увидев град целым и невредимым, призналась себе, что до сих пор боялась увидеть на его месте гарь и трупы.
    Оказывается, обры вчера подходили, но атаковать приготовившийся к обороне град не решились и ушли. Свои приключения Навна изложила родным кратко, оставив при себе всё, что творилось ночью: сложно, да и страшно, рассказывать о том, чего сама толком не понимала.
    Набег был относительно небольшим и недолгим. Видимо, занятые войной с ромеями обры сочли достаточным просто припугнуть свободных словен, чтобы те их не тревожили.

    Но если родной град Навны уцелел, то теремка уже нет. Это в видении (или сне, не разберёшь) он был цел, а на самом деле сгорел, в её душе на его месте — пепелище.
    Его спалил ворвавшийся в жизнь Навны страх перед Кощеем. Сама перестав понимать, как устроен мир и как в нём следует жить, разъяснять это младшим она отныне не могла и подавно. Она уже попросту боялась детей, их вопросов, которые сейчас, понятно, как раз вокруг обров и вертелись. Для неё это катастрофа. Всё, нет больше наставницы, способной помочь любому из младших разобраться в чём угодно, — осталась разве что просто нянька. А значит, нет и теремка. Навна горестно перебирала головешки на пожарище, пыталась осознать жизнь заново.
    Потеряв своё место в жизни, она, насколько возможно, переселилась в тот чудесный сон, всё старалась его осмыслить. Какой теремок она там прозрела? Конечно, свой будущий. Нимало не сомневалась, что отстроит теремок заново, — просто потому что без него жизнь не в жизнь. Но теперь налицо сложность, которой прежде не было и в помине: оказывается, свой дом надо охранять. Раньше, выходя из теремка, она просто на него любовалась, а теперь получается, что должна наблюдать, не появились ли угрозы ему, — и устранять их. А как? Тут мыслей никаких. В теремке она дома, знает, что там к чему, а вне его — неизвестность, и откуда ей знать, какие именно опасности оттуда могут выскочить и что с ними делать?

    Зато Жарогор знает — он же существо из того большого мира. На нём Навна и будет ездить вокруг будущего теремка, охраняя его от бед. А в мечтах уже ездит. Но что-то тут не сходится. Коню положено делать то, что велит всадник, — а что Навна может велеть Жарогору там, где ничего не понимает? Вот в тот раз зачем она на нём летала, если он сам всё делал по своему разумению, ни о чём её не спрашивая? Просто каталась, что ли? Так не до развлечений было.
    Впрочем, один вопрос он всё-таки задал, ещё до полёта, — ему богатыри были нужны. Вот где, похоже, кроется разгадка: у него богатырей нет, а у Навны есть. Припомнилось, что и потом богатыри порой вверх поглядывали — удостовериться, что Жарогор летает не сам по себе — на нём Навна, она главнее его… а значит — князь, им назначенный, в конечном счёте — от неё. Ну конечно, для богатырей своя — Навна, а не Жарогор, и с чего они будут его слушаться, если он без неё?
    Это ей вдруг стало совершенно ясно, однако стыковать видение с явью всё равно не получалось. Главная странность в том, что князь управляет словенами, у которых и так есть свои головы. Во сне это выглядело естественно, но у сна своя логика, а вот понять то же наяву не удавалось. Почему её богатыри бестолково ошивались вокруг теремка, пока Жарогор не назначил князя? Они и в действительности будут так себя вести? Она их неверно воспитывает, получается? Страшная мысль, подрубающая под корень сам смысл жизни. И ведь Навна их воспитывает не как-то по-своему, а так, как вообще у словен принято. Выходит, они вообще все неправильно воспитываются и получаются не богатыри вовсе, а нечто негодное? «Не может быть, — решительно отметает такую ересь Навна, — наши богатыри настоящие». Но тут же откуда-то в голову змеёй вползает злая мысль: «А чего ж ты только что от обров по лесам бегала, не потому ли, что эти богатыри тебя не защитили, так точно ли они настоящие?»

    И тогда пришёл ещё сон. Опять отец положил щит на стол и объясняет устройство мира — но щит вдруг действительно превращается в весь мир, а они озирают его целиком, поскольку смотрят чуть не от самого солнца. Впрочем, Навне хорошо виден лишь её будущий теремок, а вокруг него — хаос, кишащий всяческими страшилищами. Зато отец отлично видит всё, а потому предугадывает любые угрозы — и способы защиты от них ему тоже ведомы. Он простёр ладонь над теремком — и вокруг того выросла прозрачная стена, непреодолимая для врагов.
    — Как ты всё видишь? — спросила Навна.
    — У меня третий глаз, тайный. Он в голове, так что невидим — зато от него ничто не укроется.
    И ей кажется, что это уже и не отец, но глянуть в его сторону не смеет. И тут проснулась.

    Если так, то бояться нечего — а на самом деле? Навна повисла между волшебным сном и жуткой явью, а долго так болтаться невыносимо. Надо как-то привести в порядок свои мысли, чувства и видения. Сама точно не сможет, а помочь способен только один человек.