Повелитель обров

    А вот с Кощеем таких сложностей нет: ясно, кто он и чего хочет.
    Чудище это выглядывало из всех повестей о войнах между словенами и обрами… если рассказывал отец. Другие изображали обров существами столь мерзкими, что и смотреть-то противно; причина их могущества оставалась неведомой. А отец ненавидел их как-то иначе. Он считал, что для уничтожения обров следует видеть источник их силы. От него дочь и узнала истинную причину слепой покорности обров их кагану. Казалось бы, тут всё и так ясно, все знают, что это от тупости обров: своих голов нет, вот каган за них и думает… хотя сам без головы. А отец объяснил, что такая послушность позволяет обрам действовать как один — вот в чём их главная сила. 
    И теперь, слыша, как отец говорит про обров, и воображая их, Навна видела за ордой Кощея — он оказался подходящим объяснением послушности обров кагану.  

    Странно, что отец про него не упоминает, хотя знает всё на свете. А ведь вплотную к Кощею подходил, когда объяснял различие между аварским каганом и словенским воеводой. Последний должен делом доказать свою способность руководить — только тогда будут слушаться. И всё время оставаться понятным. Если тебя не понимают, не бывать тебе воеводой, будь ты хоть во всём прав. А каган получает власть по наследству, и ему беспрекословно подчиняются, независимо от того, понятны его указания или нет. Каждый делает не что хочет, а что указано каганом. Получается, человека как такового, как существа со своей головой, нет, есть орудие… в руках кагана? Но он ведь тоже безголовый обрин. У словен власть от людей, а у обров от кого? Наверное, отец просто считает, что ей всё равно не понять, кто такой Кощей; но на самом деле ведь уже и так понимает. 

    — А кто над каганом? — спросила она отца.
    Тот посмотрел озадаченно — ничего себе вопросы у ребёнка. 
    — Там же Кощей, — сказала Навна. — Я его видела.
    И рассказала про сон.
    Отец помолчал какое-то время, размышляя. Он же знал, какая странная у него дочь. Вполне послушная и страшно упрямая одновременно. Скажи он, что никакого Кощея там нет, — и она раздвоится: Кощей есть, поскольку она его видит, но его нет, поскольку отец так сказал. Он спросил:
    — Ты его сильно боишься?
    — Нисколько. Ведь мы всех сильнее.
    Ну не боится — и ладно. Нечего тогда спорить. Он подтвердил:
    — Да, там Кощей.
    — А смерть его где спрятана?
    Отец от неожиданности не сразу нашёлся что ответить, а потом решил, что и не надо выдумывать. На такой серьёзный вопрос следует ответить серьёзно. Он сказал:
    — Она в нас спрятана. Хорошо в себе пороемся — найдём.
    И ушёл по своим делам, оставив дочку в полном недоумении. Такого ей было ещё не понять. Как, впрочем, и почти всем — даже дожившим до седины.

     С тех пор Кощей часто являлся Навне во сне. Сначала — в разных обличьях, потом окончательно принял вид чёрного тысячепучеглазого чудища с огромным числом щупалец, на кончиках которых — обры, на людей лишь отдалённо похожие (тем более что вживую ни одного обрина Навне видеть не случалось) — причём безголовые, естественно. Они сами ничего не соображают, поэтому в их души влезает Кощей и указывает: вот ты — каган, а вы — подданные, и вы обязаны ему во всём подчиняться. А словене сами знают, как жить и что делать, поэтому никого вроде Кощея в свои души не впустят — за ненадобностью. Всё просто, ясно и красиво — а потому правильно. 
    Так знакомый с пелёнок Кощей перебрался из сказок через сны в её рассказы младшим про обров. В сущности, слился в них с каганом.  
    Она действительно не боялась Кощея. Потому что знала: мы его сильнее — и вообще всех сильнее. Её маленькое я надёжно укрывалось во всемогущем мы, как ласточка в своём выбитом в скале гнезде, и из него без страха глядело на мир. То, что ей самой и меча не поднять, — неважно. Богатырские подвиги Навну не манили. Её дело иное — воспитывать богатырей, которые сильнее Кощея.