Пролог

Если бы
       даже кудесник премудрый
Тогда погрузил,
           размышляя про явь или небыль,
   Пронзительный взор
               в синекудрое небо —
      Он бы Её не заметил.
          Прозрачен и светел
   Был синий простор Её глаз
И с синью сливался небесной.

Это — в высотах, доныне безвестных
               Для нас,
  Она, наклонясь, озирала
    Пространства земные
    И думала: где бы
  Коснуться земного впервые.

   Даниил Андреев «Навна»

    И два взгляда встретились. Из занесённого снегом леса вблизи Ильменя на Навну смотрела каросса. Маленькая, даже на ногах не держащаяся и жалобно скулящая. Белоснежная от лап до кончиков ушей и тоже синеглазая. Это Дингра, каросса словен. Навна видела её впервые, но узнала сразу — прежние словенские кароссы выглядели точно так же.

    О словенах, расселившихся по рекам и речкам вокруг Ильменя, Навна знала, но раньше ожидала, что Дингра появится у других словен — живущих на юге, рядом с Полем. Ожидала с нетерпением, поскольку без помощи кароссы не сможет сойти в земной мир. А вернуться надо непременно.
    Конечно, возвращение в буквальном смысле невозможно — нельзя же вновь воплотиться, обернуться обычной земной словенкой, какою была сотню лет назад. Зато теперь Навна будет из небесного мира влиять на земной — вот в каком смысле вернётся. Она станет Соборной Душой, которая создаст в земном мире Русь. И произойдёт это, получается, на Ильмене — раз уж Дингра здесь. Но почему та родилась в северных лесах и как разглядела в небесах Навну, которую никто не замечает?

    — Она тебя видит потому, что больше ей надеяться не на кого, — пояснил Яросвет.
    Озадаченная Навна просматривала соборным зрением души здешних словен. Они считают этот край временным убежищем, мечтая потом, набравшись сил, вернуться на юг, разгромить хазар и вернуть себе Поле. Но у многих мечта тает, вытесняясь желанием просто осесть тут навсегда, забыв о Поле. Спасти эту мечту — значит спасти и Дингру.
    — Мы же убедились, — продолжал Яросвет, — что на краю Поля словенской кароссе не выжить, Хазаор её всё равно съест. А сюда ему трудно добраться, здесь ты сможешь её вырастить.
    — Ты ведь всегда говорил, что сначала непременно нужен Жругр, — растерянно промолвила Навна, — поскольку Дингра только под его защитой и может вырасти.
    — Говорил, пока ты меня не убедила, что тебе с ним не управиться. Значит, пока обойдёмся без него. Прикроем Дингру от Хазаора не Жругром, а лесом в тысячу вёрст. Вот вырастишь её, сама станешь настоящей Соборной Душой — тогда пора и Жругру появиться на свет. Тут он окажется совсем в других условиях: вы с Дингрой уже сильные и не слишком в нём нуждаетесь — ведь Хазаор далеко. Так что Жругр не сможет особо вольничать, с рождения привыкнет тебя слушаться. А когда вырастет, ты поедешь на нём в Поле, и он разделается с Хазаором.
    — Получается, словене очень долго будут жить вдалеке от Поля… они про него тут не забудут вовсе?
    — Ты постараешься, чтобы не забыли.

    Ещё как постарается, но хватит ли сил? Да и не помешает ли выполнению замысла что-нибудь иное? Этого Навне никак не рассчитать. Можно лишь верить или не верить. Она поверила. Под умоляющим взглядом Дингры ей иного не оставалось. 
    И она понеслась вниз к Ильменю, к своей кароссе и своему народу, уже ощущая себя летящей на Жругре… снова, как в детстве.