Дружемир

    Сделайся тогда сам Русомир таким, как Илья Муромец, и сумей увлечь за собой народ — на возвращение Поля потребовались бы, пожалуй, считаные десятилетия, да и не возник бы тот глубочайший раскол Руси, который потом причинит столько бед. Но это фантастика. Такой идеал стал бы попросту непонятен народу, не имеющему никакого опыта государственности. А посему Русомиру нельзя столь кардинально преображаться — даже если бы он сам того захотел (а он и не хочет так возноситься над народом — по причине своей глубоко соборной натуры). Но ведь те немногие, кто уже сейчас понимает необходимость государства, тоже должны на кого-то равняться, им нужен вдохновляющий образ вроде Ильи Муромца. Значит, для них требуется отдельный идеал. И он тоже возник в Низовской земле, подобно упоминавшемуся в главе «Страх тирании» идеалу.

    Причём оба они недолго оставались лишь абстракцией — нашлось кому их олицетворить.
    Жил когда-то в Низовской земле знаменитый воин, равнявшийся на Русомира во всём, кроме одного: он всегда решительно настаивал на введении единовластия, утверждая, что без этого хазар вовек не одолеть. И в небесной жизни продолжал действовать в том же духе, так что совместился с тем первым, весьма популярным в Низовской Руси идеалом. Можно условно назвать его просто Низовец.
    А другой человек в земной жизни был сильно похож на будущего былинного Илью Муромца — он понимал не просто необходимость единовластия, но и то, что само по себе оно к победе не приведёт, — надо ещё, чтобы и люди стали другими. Ему приходилось намного тяжелее, чем Низовцу, — ну как быть Ильёй Муромцем, когда даже и князя нет? Но он не уступал, а в небесной жизни, с помощью Яросвета и Навны, совместился со вторым идеалом. Можно называть его Дружемир, поскольку он — идеал нарождающейся русской дружины.

    Дружемир и Низовец — как бы вассалы Русомира: общерусским идеалом является именно он, а они лишь в чём-то подправляют его. Но поскольку подправляют отнюдь не в мелочах, то могут в глазах людей ощутимо затенять Русомира. Низовец сделался в Низовской земле самым влиятельным идеалом, да и в остальной Руси имел некоторую поддержку, а Дружемира видят из земного мира разве что единицы.

    Но в теремке Навны расклад иной. Она же знает, что в перспективе надёжно опереться можно не на отставшего от жизни Русомира и не на поверхностно мыслящего Низовца, а именно на Дружемира. Он всё увереннее выдвигается в теремке на первое место, заслоняя самого Русомира — поскольку быстро усваивает то, что сейчас наиболее актуально. Навна замучилась тащить в гору упирающегося Русомира, а Дружемир сам туда охотно поднимается. Ну как не ценить такого способного и усердного ученика?
    Поначалу Навна надеялась, что скоро Русомир начнёт брать с него пример, станет таким же, и на этом задача Дружемира выполнена: проломил дорогу для главного идеала — и молодец, можно в сторону отойти. Однако Русомир не очень-то желает сворачивать на ту дорогу. Конечно, Навна понимает, что ему нельзя меняться слишком быстро, — но ей всё время кажется, что он вовсе расслабился. То ли так оно и есть, то ли она слишком требовательна — а скорее, то и другое сразу. Как бы то ни было, а отставание Русомира от Дружемира только нарастает и становится очевидным, что миссия Дружемира — надолго, тут речь отнюдь не о немногих десятилетиях, а о нескольких веках, пожалуй. Кошмар.

    В сущности, Дружемир задвигал Русомира так же, как тот сам когда-то задвинул Святогора. Но в тот раз такой переворот свершился по воле русских богов, а сейчас всё далеко не столь однозначно. Замена народного идеала предполагает замену самого народа, что для Соборной Души — крах всего. Русомир для Навны — русский идеал навеки, именно его она должна всегда вести за собой. Но если он не идёт, а другой идёт?
    — Вот этого другого пока и веди, — посоветовал Яросвет. — С его помощью оседлаешь Жругра. А Русомир пусть помогает в той мере, в какой может и хочет, а сам научится управляться со Жругром потом. Пока Дружемир и Жругр будут в Низовской земле и оттуда пойдут в Поле, а Русомир останется на коренной Руси.
    — А я?
    — Там и там. Потому что там и там Русь.
    — Легко сказать… Если народный идеал раздваивается, то и вся соборность раздваивается. Получаются как бы две Руси. Дингра раздваивается. И… я сама раздваиваюсь. Одна я живу на коренной Руси, а другая я разъезжаю на Жругре… нет, так нельзя.
    — Только не это. Остальное пусть раздваивается, а Навна должна быть одна.
    — Конечно должна, но как быть, если подо мною всё раздваивается и рвёт меня пополам? Ну как я не раздвоюсь, если мы раздваиваемся?!
    — Княжеский род будет связан со всей Русью и не допустит полного раздвоения. Так что и Властимир будет един. Держись за него — не раздвоишься.

    Навна видит, что деваться некуда, и ничего не отвечает, начинает рисовать. Земомир в самом верху, под ним прочие: слева Властимир, правее и ниже — Дружемир, ещё правее и ниже — Русомир. Так лучше всего: и иерархия соблюдена, и от Земомира друг друга не заслоняют.
    — Вот там внизу пока и будешь, — не без ехидства сказала она Русомиру. — Пока сам по-настоящему не захочешь подняться. Я же не могу волочить тебя, как бревно. Учись у Земомира и тех, кто к нему ближе тебя.