Звёздный час Светломира

    Настал звёздный час Светломира. Правда, он лишь смутно представляет, куда вести Россию. Привык брать пример с западных либератеров — а теперь дорвался до такой воли, какой даже у них нет, и не знает, как ею распорядиться. Все жругриты в той или иной мере зависят от него, и он намеревается выбрать из них самого подходящего, превратив его в своё послушное орудие; но кого именно? Его приверженцы тянут в разные стороны — ведь любой жругрит Светломира чем-то не устраивает, любого надо перевоспитывать.

    Между тем Жругретта и Верхомир, и без того давно дышавшие на ладан, со смертью романовского Жругра лишились опоры и быстро растворяются в небытии. Поэтому Дингра окончательно оказывается вновь общенародной кароссой, а Русомир — общенародным идеалом. Теперь им предстоит наглядно и болезненно убедиться, что не так уж они к тому готовы.
    В теремке на месте улетучившегося Верхомира — страх и растерянность. Случилось то, чего Навна боялась уже больше ста лет, — Русомир оказался в том же положении, как когда-то Экзопль. Он же остаётся в основном идеалом человека, который хочет просто мирно трудиться, в политику особо не влезая. Но с уходом Верхомира и связанной с ним старой элиты жить так стало окончательно невозможно — если русский народ шарахается от политики, то власть забирают инородцы или, в лучшем случае, последователи Светломира, коему Русомир тоже не шибко доверяет. Так что поневоле вникает в политику — но это требует времени, а события развиваются стремительно.
    И потому Русомир не может по-настоящему использовать открывающиеся возможности. Вроде бы посредством Советов он получил власть — но упёрся в неумение ею пользоваться, хуже того — в недостаток желания учиться тому. Неспособность Советов адекватно руководить страной (а сплошь и рядом — даже уездом или волостью) выявилась очень быстро.

    — Всенародное дело — теперь вполне твоё, — напоминает Русомиру Навна. — Ты хорошо сознаёшь его сущность? Все эти заводы, дороги, школы, армия, полиция и всё прочее — одно целое, и ты должен видеть, как там всё со всем связано. Не кто-то, а именно ты. Ведь заниматься всем этим будут люди, равняющиеся на тебя; они же не могут понимать в том, в чём сам их идеал не смыслит. Сколько есть в стране всяческой работы — вся твоя; нет дела, про которое ты мог бы сказать: а это не моё, пусть об этом заботится кто-нибудь, равняющийся на другой идеал.
    Русомир мрачно осмысляет ситуацию, в которой очутился. Очень уж привык к тому, что его дело — быть идеалом рабочих, крестьян, солдат… да хотя бы и купцов и заводчиков, всё равно — это люди, использующие систему всенародного дела, а саму работоспособность её обеспечивают те, кто равняется на Верхомира. Конечно, за последние лет 60 дворянство сильно потеснилось, соответственно и Русомир уже кое-что соображает в делах управления, но — маловато. Не готов оказался к тому, что Верхомир вот так вмиг исчезнет со всем правящим слоем, тем самым устроив как бы всероссийскую забастовку начальства — такую, по сравнению с которой все стачки рабочих — чепуха.
    — Теперь ты во всём этом должен разбираться, — продолжает Навна. — И в том, как страной управлять, и как экономику в рабочем виде поддерживать… а главное, как страну защищать от внешних врагов и от внутреннего хаоса — вот что сейчас самое жгучее. Можешь быть идеалом не только солдат, но и генералов?
    Русомир безмолвствует.
    — Я же не для того это говорю, чтобы лишний раз тебя упрекнуть, что не уберёг старого Жругра и Верхомира, — вздохнула Навна. — Что сделано, то сделано, что уж теперь друг друга винить. Просто напоминаю, чему ты обязан в кратчайшие сроки выучиться. Вместе будем учиться… у меня ведь тоже тут не всё ладно. Ничего, выберемся — раньше хуже бывало.

    А Светломир тем временем рулит Россией как умеет — и от месяца к месяцу осознаёт, что умения ему сильно не хватает; Россия (и жизнь вообще) в его идеалистические схемы не умещается. И никого из жругритов он толком запрячь не может — а между тем вылезшая из-под спуда самодержавия хаосса наглеет, грызёт и государство, и общество, и (что в войну хуже всего) армию. До Светломира начинает доходить, что зря он столь опрометчиво взялся за гуж; видать, потребуются не только помощники, но и равноправные союзники… а что он сам скоро окажется у кого-то на подхвате — такой мысли у него пока нет, непереносима она для него. Его отношения с западными либератерами — тема отдельная, но уж в России он всегда считал себя умнее и нравственнее всех, списывая любые неудачи на то, что у него руки связаны царизмом. А теперь они свободны — но всё из них валится. Впрочем, нынче Светломир объясняет провалы уже своей неопытностью в реальном управлении — что поправимо, так что и потребность в союзниках мнит временной, рассчитывая попозже их подчинить — он же либератер, а либератеры ставят себя выше даже демиургов.