Тайна Кибальчиша

    А в теремке дела идут своим чередом. Направляемый Навной Русомир делает шаг за шагом от простонародности к всенародности. Важнее всего, чтобы он уяснил свою полную ответственность хотя бы за самый понятный (и самый актуальный) аспект всенародного дела — оборону страны.
    Проникнуться такой ответственностью Русомиру сильно мешает распространённая иллюзия о том, что любая агрессия против Советской России обречена на провал уже потому, что мировой пролетариат помешает.
    Это мнение отражалось и в тогдашней, так сказать, фантастике ближнего прицела, описывавшей такую будущую войну. Своеобразный пример такой фантастики — «Сказка о Мальчише-Кибальчише».

    О ней Навна и завела речь с Русомиром:
    — Как думаешь, правильно Гайдар изобразил будущую войну?
    Русомиру ясно, что вопрос касается не сказочного антуража, а самой сути войны. Он и ответил по сути:
    — Да в общем всё правильно. Буржуины на нас напали, а мы при поддержке трудящихся всего мира их победили. Если в самом деле нападут — выйдет примерно как у Гайдара.
    — А вот по-моему, самая главная тайна Кибальчиша — никакая не военная, да и вообще она иного рода, чем можно сначала подумать. У меня есть вопросы к автору… ответишь вместо него?
    — Попробую.
    — Зачем буржуины на нас напали?
    — Поработить, ограбить…
    — Точно?
    Русомир, пытаясь найти подтверждение своей вроде бы очевидной версии, просматривает сказку почти до конца и останавливается на рассуждениях Главного Буржуина:
    — В самом деле, поработить и ограбить — не главное; он предпочёл бы, чтобы наша страна провалилась в преисподнюю. Она для него — рассадник революций по всему миру, потому он хочет её уничтожить.
    — Да. Превентивный удар, получается. Буржуины напали, потому что нас боятся.
    — Но из сказки же ясно, что мы хотим всего лишь мирно трудиться и ни о какой мировой революции не помышляем! Причём не только в начале, но и потом. Вот смотри: уже армия Главного Буржуина разгромлена, а в его буржуинстве восстания в нашу поддержку — но мы и тогда мировую революцию делать не пытаемся. Защитили свою страну — и довольно.
    — Всё верно. И в то же время из текста ясно: буржуины напали именно из страха, что мы будем делать мировую революцию.
    — Так что же, — озадачился Русомир, — буржуинское нападение предпринято для ликвидации несуществующей угрозы, то есть война разразилась ни из-за чего?
    — Видишь, как непросто с первым моим вопросом? А теперь второй: почему трудящиеся всего мира нас так решительно поддержали?
    — Но разве не очевидно? Хотят и сами жить как мы.
    — Иначе говоря, восстают в расчёте на то, что скоро Красная армия придёт к ним на помощь, сделает мировую революцию.
    — Похоже на то.
    — Но ведь зря надеются. Вот они в своих странах восстания подняли, умирают, чтобы нам подсобить, — а мы буржуинов с нашей земли выгнали — и остановились, не желаем идти дальше, класть головы за свободу тех иностранных трудящихся. Не находишь ли, что это как-то нечестно?

    Русомир молчит подавленно — учительница задела очень чувствительную для него струну.
    — Так рассуди по совести, — настаивает Навна. — Должны мы в конце сказки перейти нашу границу или нет?
    После некоторых колебаний Русомир нехотя подвёл итог:
    — Если они нам помогают, то и мы должны продолжать войну до полной победы мировой революции. Но нам нужен мир — и никуда мы не пойдём. Значит, и те трудящиеся нам помогать не обязаны.
    — Вот! — одобрила Навна. — Теперь у тебя целостная картина, без внутреннего противоречия. Не желаем делать мировую революцию — так нечего и надеяться, что при нападении на Россию мировой пролетариат нас выручит.
    — Но тогда… — Русомир растерянно указывает на почти последние строки сказки: — «при первом грохоте войны забурлили в Горном Буржуинстве восстания, и откликнулись тысячи гневных голосов и из Равнинного Королевства, и из Снежного Царства, и из Знойного Государства» — этого же не будет.
    — Не будет, — подтвердила Навна категорично. — Отразить любое нападение мы должны сами. Ты должен усвоить это раз и навсегда.

    Но усваивается такое сложно — слишком многое мешает.