Воскрешение

    Навна влетела в теремок, где лежали безжизненные брат и сёстры. И сказала:
    — Радим, а ты прав, ты станешь как Святогор, который всё делает своим умом и по своей воле. И ты нас спасёшь. А потом победишь обров.
    Брат не шелохнулся. Навна продолжает:
    — Просто пока ты кое-чего не знаешь. Но я расскажу.
    Радим неподвижен. Навну это не смущает:
    — Я расскажу тебе о Руси… 
    И принялась рассказывать, демонстрируя то одну картину, то другую. И ни слова о своих расхождениях с Яросветом. Согласился же он с нею в итоге — и всё, прежних споров как бы и не было, смело можно всегда говорить «Мы с Яросветом».
    Навна не обманывала брата. Она верила во всё, что говорила. И постоянно напоминала ему, что без него ей сестёр на небо ни за что не поднять, такая вот она беспомощная, а он такой вообще-то могучий, но лежит тут, лентяй, без дела.
    «Земля добрая, — повторяла она время от времени про себя как молитву. — Надо её только понять правильно, и она в чём угодно поможет. А Яросвет умный, он Землю всегда поймёт и мне расскажет всё, что нужно. А я упрямая, я хоть сто лет буду тут стоять и не умолкать, пока вас не оживлю. Словом, мы всех сильнее и всё можем».

    А Радим окружён тьмой, из которой наползают всякие чудища, и единственный просвет в ней — сияющий, но расплывчатый лик Навны. У Радима нет воли к жизни — поскольку не знает, как жить, ради чего. В земном мире он равнялся на Святогора — а тот привёл свободных словен к гибели; и теперь Радим никому не верит; у него и мыслей нет, он вовсе растаял бы в небытии, но есть одна ниточка, связывающая его с жизнью. Это надежда на то, что кроме указываемого Святогором пути есть ещё другой — и он правильный. Такую мысль ещё в земной жизни сумела-таки забросить в его душу Навна. И теперь неустанно твердит ему то же самое, только уже гораздо убедительнее; протягивает руки, чтобы помочь ему сделать первый шаг по тому пути — и воскреснуть. Она уверяет, что Радим сейчас — камень, тянущий её саму в бездну, умоляет превратиться из камня в богатыря, спасти её саму и сестёр, которые тут же лежат, холодны и недвижимы, словно ещё два камня.

    Долго ли, коротко ли, но Радим начинает оживать. Тьма постепенно рассеивается, и он обнаруживает, что находится в земном мире, вернувшись в своё прежнее тело. Впрочем, прошлую жизнь сейчас не помнит, воспринимает окружающее как самую подлинную и единственную явь, как настоящее своё земное существование. А на самом деле он в нарисованном Навной мире, который большей частью совпадает с былым миром свободных словен, но в чём-то очень важном подправлен.
    Иначе говоря, Радим сейчас на Руси, какой мнит её Навна. Естественно, высшая ценность здесь — теремки, то есть каждый считает самым важным сохранить детей; не только собственных, но и всех; а значит, каждый заботится обо всей Руси. И понимает, что Русь победит обров, лишь объединив вокруг себя славянские племена, для чего с теми надо обращаться справедливо. Но для этого одного желания мало, надо же уметь вникнуть в любой конфликт с тем или иным племенем, чтобы рассудить по правде. Вроде бы обычному, не привыкшему мыслить о столь сложных материях человеку такое не по плечу. Однако тут есть мудрый князь, умеющий разъяснить всем сколь угодно запутанный вопрос. Князь-советчик, можно даже сказать — князь-оракул. Его решения всем понятны, слепого подчинения тут не требуется, а потому вся словенская дружина (вернее сказать — русская) едина с князем.
    И племена с радостью объединяются вокруг такой замечательной дружины, собирается огромное войско — и Радим уже видит в подробностях, как вместе со всеми истребляет обров подчистую — и Поле наше. Да, для этого стоит жить.

    Такой ясной обстановка выглядела поначалу — пока Радим находился словно во сне, просто принимал на веру всё, что ему внушила сестра. Но оживая, он всё сильнее стремится поглубже вникнуть в дело, дабы хорошенько уразуметь, что и как он должен делать. Вникает — и озадачивается. Казалось, что всё знает и умеет, а теперь как попробует за что-то взяться, так зачастую оказывается, что не умеет. Ощущение, как после полёта во сне — просыпаешься и обнаруживаешь, что летать не можешь. Таково было и пробуждение (очень медленное, тягучее) Радима в созданном воображением Навны мире. Начиная мыслить логически, он обнаруживал, что мир этот отнюдь не столь светел и гармоничен, как казалось вначале, а исполнен странностей.
    И хуже всего для Радима то, что его способность разрешать споры дружины с племенами оказалась иллюзорной. В том Навной навеянном сне Радим справлялся с подобными задачами играючи, а сейчас смотрит на один такой (существовавший в реальности — и воспроизведённый здесь) конфликт, на другой, третий… и не представляет, как распутывать такие узлы, — просто знаний не хватает. Он растерянно глядит на окружающих — и убеждается, что они, за малым исключением, тоже в таких вещах не смыслят.

    Обескураженный Радим начинает задавать Навне всё более сложные вопросы, на которые та отвечает со всё большим трудом, затыкая прорехи в логике убеждённостью. Но чем живее он становится, тем логичнее мыслит — и его вопросы понемногу превращаются в возражения. Он видит, что в некоторых деталях Навна попросту путается, иной раз не может объяснить даже самое насущное. И чем глубже Радим вникает в дело, тем яснее ему, что созданная сестрой картина Руси сказочна в любом смысле — сколь же прекрасна, столь и невозможна, такие отношения между людьми немыслимы, разве что между ангелами. Ну не может даже самый мудрейший человек так всем всё разъяснить; князю нельзя быть просто советчиком, он должен ещё приказывать и наказывать; без этого не бывать порядку — и победе над обрами.

    Навна с ужасом следит за тем, как тает в голове Радима образ князя-советчика. Она думает, что следом за ним рассыплется и вся фантазия, в которую она поместила брата, — и тот опять провалится в чёрное небытие. Начинающая, не сознающая ещё своего могущества Соборная Душа не понимает, что уже вытянула Радима на небо и никуда он больше не провалится. Она не видит, что через построенный ею сказочный мост Радим уже перешёл в мир живых. А как перешёл?

    Дело в том, что вместе со сном тает только образ князя-советчика; а явившаяся в том же сне Русь никуда при пробуждении не исчезает, так и остаётся для Радима реальностью.
    Конечно, ему поначалу непросто было усвоить, что такое Русь. Навне отец когда-то легко это объяснил, опираясь на то, что Русь — прежде всего её же теремок. А у Радима какой теремок? Однако Навна учла такую сложность, ещё когда рисовала мир, в который намеревалась поселить брата. Родителей в том мире нет, как и самой Навны (Радим общается с нею, не видя её там; предполагается, что она вне того мира, где-то на небесах). Зато младшие сёстры — там; они, страшась неминуемого нашествия обров, держатся за Радима как за единственную надежду. Он тут главный и сам должен всё решать. Если так можно выразиться, сёстры сначала и были для него Русью, её олицетворением. Беспокоясь о них, а потом уже и о другой родне, он постепенно учился тому, чему в земной жизни, равняясь на Святогора, научиться не мог, — ответственности за свой народ, за свою страну. Ну какой там в его земной жизни был народ? Просто словенская дружина с семьями. И какая страна? Просто местность, где на время обосновалась дружина. А тут — Русь.
    И ведь Радим не только сам ощущал ответственность за Русь, но и сознавал, что те же чувства испытывают и другие. В том числе князь. Поэтому к предполагаемому единовластию относится Радим весьма спокойно: мы же все — русь, князь — один из нас, он тоже хочет счастья всей Руси, он нас не предаст, так что пусть правит как знает, раз уж вече не справляется.

    Но Радим выходит к такой истине со своей стороны, своими путями, Навне неведомыми, так что ей не разглядеть его успехов. А потому она настаивает на прежнем — князь-советчик всё-таки возможен; боится, что возражения Радима против этого приведут его к повторной смерти. На деле получалось наоборот: чем  сильнее он возражал сестре, тем живее делался — и возражал ещё больше. Его сознание уже выходило за рамки видимого мира; он попросил рассказать, кто же такой время от времени упоминаемый Навной Жругр-Жарогор.
    Навна объясняет, Радим прикидывает, как Жругр-Жарогор проявляет себя в действиях людей. И тоже сомневается. Всё критичнее относится к нарисованному Навной лучезарному образу Жругра, всё сильнее упирает на то, что словене должны не столько на него надеяться, сколько на себя. Затем он принялся, к ужасу сестры, понемногу отделять Жругра от Жарогора. Вырисовывающийся при этом аваороподобный Жругр почему-то не внушал Радиму такого же страха, как Навне. Да, Радим разглядывал его с большим подозрением, но не более того.
    Навна то и дело отлучалась к Яросвету за советами, и тот осторожно помогал — не помешать бы процессу, в тонкостях которого не разбираешься и который (теперь это уже ясно) поворачивается куда следует.

    И вот однажды Радим объявил сестре, что её представление о Жругре неверно в корне, а на самом деле тот — существо, по природе своей схожее с Аваором, и полезен словенам будет, лишь если те его поймут хорошенько:
    — От нас самих всё зависит. Научимся управляться со Жругром — будет нам служить, не научимся — сядет нам на шею и раздавит, как Кощей раздавил обров.
    — Да разве с таким чудищем можно управиться?!
    — Можно. Все вместе станем держать Жругра в узде — и власть будет делать то, что надо. Обычная по своей природе власть, такая, как у ромеев или обров, а не какая-то чудесная, которую ты выдумала и которой не бывает. Какой ещё князь-советчик? Князь приказывать должен, на то и князь, а всё всем разъяснить невозможно и одними советами порядка не обеспечить. Не понимаем князя в чём-то — и ладно; это не повод для свержения.
    — Всё равно не представляю, как вы управитесь со Жругром, если он — тоже аваор… вообразить же страшно — аваор на Руси!
    — Управимся.
    — Но как именно управитесь?
    — Так я уже сколько пытаюсь тебе это разъяснить, а ты не понимаешь. Тебе, пожалуй, этого вовсе не понять… потому что девчонка. Ты на богатырей только со стороны можешь смотреть, а этого мало.

    Да, похоже, воспитание-воскрешение младшего брата точно завершилось, начинается нечто иное. До сих пор Радим, при всей его нарастающей строптивости, всё-таки глядел на Навну снизу вверх; привык к такому, покуда пребывал в нарисованном ею мире. А теперь Навне вспомнилось, как он рассуждал в последние годы земной жизни: пусть она старше и пусть она признанная воспитательница всех младших… но всё равно девчонка, нечего её слушаться. И сейчас нечто подобное. Хорошо это или плохо — она не знает; да и некогда о том думать — весь нарисованный ею мир сыплется, и вопрос в том, чем это кончится для ломающего его изнутри Радима.

    Свою сказку Навна всё-таки добросовестно защищала до последнего, изыскивая всевозможные доводы в пользу того, что богатырям достаточно и князя-советчика. И всё сильнее запутывалась под напором приводимых братом аргументов. Наконец обнаружила, что несёт уже явную околёсицу, во всём сама себе противореча. Тогда замолкла и подумала:
    «Я почему вообще держусь за то, что Жругр — как Жарогор? Потому что если Жругр — вроде Аваора, то Радим от его вида опять умрёт. Но вот же он, Радим, передо мной; видит Жругра как аваора и не умирает, только всё сильнее становится. Чего мне ещё надо, я ведь уже просто из упрямства держусь за свою… выдумку».
    А признав выдумку выдумкой, поняла, что в действительности это её поражение — грандиозная победа.
    — Конечно, я ошибаюсь насчёт Жругра, — признала она, светясь от радости. — Как могла, так тебе и объясняла, а вообще… а вообще я мало в этом смыслю. Отец куда лучше расскажет, что к чему. Спроси его… спроси, что нам делать, — именно так спроси, он сразу поймёт.
    Озадаченный Радим отправился к отцу, безуспешно пытаясь понять, почему Навну привёл в такой восторг крах сказки, на создание которой она потратила столько времени и сил. Ведь настолько весёлой он сестру в небесной жизни ещё не видал.
    Да, сейчас она узнала, что такое рай. Это когда достигнуто то, ради чего живёшь. Тем более если идти к цели пришлось очень долго. А когда она обещала отцу, что Радим задаст ему такой вопрос? 19 лет назад.

    Наконец, устав наслаждаться победой в одиночестве, чуть ли не со скоростью света понеслась к Яросвету.
    — Навна, да ты ярче солнца сияешь, — приветствовал её тот. — И я догадываюсь почему.
    — Нет уж, позволь мне самой всё рассказать!
    Она во всех подробностях изложила разговор с братом и подвела итог:
    — Словом, разнёс он мои выдумки вдребезги, я почувствовала, что уже ничего не соображаю и тем счастлива. Вот теперь он гораздо умнее и сильнее меня, и теперь он уж точно жив! Теперь мы с ним и сестёр оживим!