Не зная броду

    Да, вопрос этот способен крепко припереть к стенке. Бывает, позарез надо что-то сделать, но не знаешь как, — и тут кто-то берётся тобой руководить. Принимать ли такую помощь? Ошибёшься — пропадёшь.
    Получается нечто вроде переправы через топкое болото. На этой стороне оставаться нельзя (допустим, враги за тобой гонятся), но где брод и есть ли он вообще — неведомо. И кто-то говорит: вот здесь заходи, а дальше я буду подсказывать, где куда. Верить или нет? А вдруг тот советчик тебя зачем-то утопить намерен? Или попросту сам плохо знает брод и посреди болота ненароком направит тебя в самую топь? Может, другого поводыря поискать? Но найдётся ли он и будет ли лучше этого? А надо на ту сторону, и побыстрее, так что и на раздумья времени мало!
    Знакомо такое Навне? Смотря с какой стороны.

    В некотором смысле она шла через подобную трясину последние пять лет своей земной жизни — когда под руководством отца постигала тайны мироздания. «Раньше я ничего не знала, теперь буду знать всё — и построю теремок, которому ничто не страшно», — вот так (слишком категорично, но в целом верно) она тогда обозначила два состояния, разделённые как бы болотом. По эту сторону — юдоль скорби, где невежественная Навна не может построить теремок, по ту — рай, где премудрая Навна с прекрасным теремком. И весь остаток своей земной жизни брела от первого ко второму, следуя отцовским указаниям.
    Получается, знакомо? Отнюдь не полностью: ощущение ужаса перед бездной незнакомо. Навна же нисколечко не опасалась, что ступит не туда и ухнет под зелёную тину, — ведь путь указывает человек, который никогда не ошибается.
    Выходит, там выполнялись все условия, при которых уместно соваться в воду, не зная броду: ты по-настоящему рвёшься к цели; ты полностью доверяешь проводнику; он действительно знает путь. Выполнялись как бы сами собой: иного пути Навна тогда вовсе не представляла; отцу верила безоговорочно; всё он знал на свете или нет, но уж по сравнению с ней точно был всезнающим.
    А посему Навна шествовала узким извилистым бродом так уверенно, словно вокруг тоже везде неглубоко твёрдое дно. Тяжело идти — но не страшно. И научилась она за те годы чему угодно, но только не критическому (тем паче — подозрительному) отношению к поводырю.

    Не научилась этому и тогда, когда в начале своей небесной жизни превращалась в Соборную Душу. От разногласий с Яросветом насчёт Жарогора и Жругра далеко до того, чтобы заподозрить Яросвета в том, что он заведёт её не туда. Не было недоверия; а значит, и тут то же: трудно, но не страшно. Ну а позднее — тем более.

    Получается, не знает Навна по личному опыту, каково идти опасным путём за ненадёжным проводником.

    А если глянуть с противоположной стороны? Она сама бывала в роли подозрительного — и притом успешного — лоцмана?

    Казалось бы, должно быть такое. Ведь кому только не помогала она преодолевать разнообразные препоны на жизненном пути! И не всегда ей доверяли. Но вот перебирает всё в памяти — и не находит ничего подходящего.
    В земной жизни успешным подозрительным проводником она точно не бывала: в первом теремке не было подозрительности, во втором — успеха.
    И на небесах — то же. При воскрешении Радима трудность заключалась в том, чтобы пробудить в нём волю к жизни, пробудить желание вообще стронуться с места, — а когда стронулся, то не возникало вопроса, каким путём идти. Повисший в чёрной тьме Радим доверял старшей сестре, как в трёхлетнем возрасте, так что преодолевал ту трясину именно указываемым ею путём, об ином даже не помышляя. Прекословить начал потом, когда уже ожил — то есть после дела.
    Словом, везде одно: сначала доверие к Навне — а уж потом желание идти указываемым ею путём.

    А сейчас не то: брод словенам должен показывать Добран, которому они отнюдь не могут доверять так, как Навна отцу или Радим ей самой. А поскольку поводырь под подозрением, то ужас перед трясиной буквально пропитывает воздух, висит серым тяжёлым туманом, и как его разогнать — тут личный опыт Навне ничего подсказать не может. Значит, надо обратиться к чужому — благо мировая история изобилует примерами триумфов и катастроф, связанных именно с доверием или недоверием людей к своей власти.