Снова в огне

    — Научишься, — подтвердил Яросвет. — А чтобы её понять, постарайся вообразить себя на её месте. Вот Земоград, окружённый врагами, жаждущими его уничтожить, а в нём ты.
    — Мне такое знакомо, — ответила помрачневшая Навна. — Но я не могу об этом вспоминать.
    — Но ты всё же вспомни — и почувствуешь, чего хочет Земля и чего боится. Тогда ваш град представлял собой отдельный мир, окружённый силами зла, и цель у вас всех тогда была одна, предельно ясная, — отбиться и выжить, она вас всех связывала воедино и все вы очень зависели друг от друга. Ваш град тогда был совсем как Земоград в окружении сил хаоса.
    — Ладно, объясняй, — обречённо согласилась Навна; куда деваться, надо же расслышать голос родной планеты. И со скрежетом провалилась в воспоминания о последних днях своей земной жизни; словно в огонь окунулась.

    — Ты тогда боялась за весь град гораздо сильнее, чем за себя. Более того, ты чувствами сливалась с градом и за всех людей в нём переживала как за собственных детей. Можно сказать, ты тогда сама была этим градом.
    Да, это правда. Яросвет обобщил её тогдашние чувства точнее, чем она сама смогла бы. В последние дни той жизни она действительно чувствовала себя в какой-то мере как Соборная Душа — настолько ей всех своих было жалко. Демиург продолжал:
    — И поэтому ты можешь понять Землю. Ей тоже очень жалко всех своих детей, и потому она ненавидит аваоров, которые всем мешают жить и могут погубить всё на планете. Разница в том, что ваш град был маленьким миром, а планета — огромный мир. Если ты могла ощущать себя целым градом, то попробуй хоть немного ненадолго почувствовать себя всей Землёй.
    Она сосредоточенно пытается представить себя на месте Земли. Но не получается:
    — Понимаешь, в граде были свои люди, я же выросла среди них. Именно потому так за них переживала, и чувствовать себя целым градом могла только потому, что его падение означало гибель всех этих людей… ты представляешь, насколько это страшно? Это гибель Вселенной. Они свои, свои — вот в чём всё дело. А ощущать всю планету как родной град я не в состоянии; я её слишком мало знаю.
    — Вы и для Земли тоже свои. Земля вовсе не безучастно наблюдала за той осадой. Ваш град был у свободных словен главным, а свободные словене Земле очень нужны. Она очень хотела вашего спасения — но не могла вас спасти, потому что не всемогущая. Поэтому Земля тогда смотрела на Аваора точно так же, как и ты. Сожгла бы взглядом, будь это возможно. Можно сказать, твоими глазами на него смотрела.

    Навна опять нырнула в память. Вот Кощей перед градом, с тысячами щупалец, на каждом — по обрину, и она глядит на него, желая испепелить, а где-то далеко за ней сама богиня Земля, жаждущая точно того же. Это единство желаний и стало той нитью, по которой Навна улетела к Земле, совместилась с нею. Град при этом делался всё меньше, стал вовсе крохотным, а затем и в самом деле превратился в Земоград. Он окружён кромешной тьмой, из которой на него наступают аваоры, один другого страшнее. И там, в граде, теремок, а в теремке она, Навна, со всеми своими детьми, внуками, правнуками… которых нет и не будет. От слияния фантазий с воспоминаниями об осаде возникало нечто и вовсе неописуемо химерическое. Особенно когда приблизилась развязка. Через частокол лезли уже не обры, а сами аваоры, и они клешнями не только отрывали людям головы, но и рыли землю под теремком столь рьяно, что образовалась уже целая пропасть, причём без дна, провал сквозь землю в какую-то зияющую под ней адскую черноту. Теремок повис на краю этой бездны и накренился, уже углы расходятся и крыша проваливается. И Навна — та, которая в теремке, — упала  на стену, оказавшуюся теперь нижней, и всё её потомство туда же посыпалось.
    — Я здесь, — напомнил Яросвет. — И мы победим.
    Тогда из той же тьмы в гибнущий град влетел Жарогор. И кто-то с небес — нет, на сей раз она знала кто, это Яросвет, — посадил Навну на него, и Жарогор принялся одного за другим рвать на части аваоров. Кто из тех успел раствориться обратно во тьме, тот только и спасся, а оторванные головы людей вернулись на свои места, и люди ожили, и пропасть исчезла, теремок опять встал прямо, целый и невредимый.

    — Вот если бы так получилось на самом деле, — только и смогла вымолвить Навна, придя в себя. Желание переделать прошлое сейчас подавляло в ней все прочие мысли — хотя она давно уже твёрдо усвоила от Яросвета и самой Земли, что изменять прошлое вообще невозможно. Она как никогда почувствовала, насколько ей хотелось бы прожить земную жизнь до естественного её завершения и как много она потеряла, попав на небеса преждевременно. И опять невыносимо жалко всех своих.