Долгое дело

    Связи с земными словенами устанавливались убийственно медленно. Тянулись десятилетия. Столь долгое дело для Навны нечто совсем новое, выматывающее.
    — Ничего, — ободрял её Яросвет. — Привыкай мыслить масштабом десятилетий и веков, ты же теперь Соборная Душа. И радуйся тому, чего уже достигла.

    Обстановка между тем заметно менялась. В 626 году Аваор пытался взять сам Константинополь, но был у его стен жестоко побит Форсуфом, а через какое-то время восстание славян и болгар обрушило аварскую державу — и Аваору пришёл конец. А без него события на Дунае и за Дунаем утратили прежний размах, отчего сдулась и перспектива появления там сильного славянского уицраора. Так что Яросвет с Навной окончательно сосредоточились на восточной части славянского мира.
    В этих краях название словене было мало распространено, здешние племена звались просто полянами, уличами, вятичами и так далее, поэтому свободные словене здесь скоро стали именоваться уже просто словенами.

    А потом в глуби Поля народился новый аваор — Хазаор, создавший Хазарский каганат и стремившийся подчинить земли, на которых славяне жили испокон веков. Естественно, словенская дружина переместились сюда, на северный край Поля, пытаясь объединять славянские племена уже против хазар.

    К тому времени Навна более-менее научилась общаться с обитателями земного мира, то есть освоила то фундаментальное искусство, без которого невозможно быть Соборной Душой. И теперь принялась вникать в складывающуюся обстановку, дабы чётче разглядеть свою собственную часть работы.

    А главная помеха — всё та же, до боли знакомая, и вылазит она отовсюду.
    Вот, к примеру, вожди словен ведут тайные переговоры со старейшинами вятичей — те готовы выступить против хазар, но опасаются лезть поперёд других. Они настаивают, чтобы их союз со словенами оставался покуда в тайне. А словене как раз желают без заминки всем о нём раструбить: вятичи — племя сильное и влиятельное, его пример важен для привлечения других племён. Но нет, вятичи упёрлись намертво: или пока никакой огласки — или вообще на нас не надейтесь.

    Яросвет указал Навне на одного из вождей словен, по имени Добран:
    — Он меня понимает — и сможет договориться с вятичами, как и с другими племенами. При условии, что получит княжескую власть. Но прежде ты должна заменить Святогора Русомиром — иначе всё впустую.

    Так и есть.    Ведь что будет, если словене выберут Добрана князем, но идеалом останется Святогор?    Вообще-то Яросвет на себе подобное испытал под занавес своего земного бытия, но там был иной расклад, отчего ныне тот опыт в чистом виде не годится. А сейчас чего ожидать?

    Навна переместилась в такое гипотетическое будущее, где князь Добран успешно расширяет антихазарскую коалицию. Соответственно растёт и стремление хазар уничтожить князя — а ещё лучше, втихаря с ним договориться. Если не с ним самим, то с его окружением. Это люди, которые высоко вознеслись вместе с князем — и знают, сколь непрочно их положение. А люди там всякие, отнюдь не только глубоко идейные. Многие подвержены соблазну как-нибудь негласно примириться с каганом, склонив к этому и князя или же тайком убив его и заменив более податливым.

    При поверхностном взгляде может показаться, что провернуть такой трюк немыслимо: князь для того и выбран, чтобы победить хазар, а если он вдруг с ними снюхается, то словене тотчас поднимут его на копья как изменника. Однако Навна не зря плавала по истории — и знает, что на самом деле подобные фокусы не редкость. Более того — предвидит, как оно будет выглядеть в данном случае.

    Вот (в данном варианте будущего) князь Добран довёл до успешного завершения переговоры с вятичами. Как восприняли это словене? Ведь они (за малым исключением) видят в осторожности вятичей лишнее подтверждение того, что те — жалкие недословене и что с ними надо пожёстче, дабы боялись словен ещё больше, чем хазар, — тогда будут слушаться. Так что отношение словен к успеху князя двойственное: «Да, вот мы не могли вятичей уговорить, а он уговорил; это хорошо, что умеет то, чего другие не умеют… но он же как-то неправильно делает, разве прилично с этими запечниками так цацкаться; и как знать, может, и больше можно было из них выжать, если действовать строже». А потом князь и другие племена привлекает в союз подобным же образом, благодаря чуткости к их интересам и опасениям, — и у словен растёт уважение к такому мудрому князю… и одновременно копится раздражение из-за того, что он так внимателен к тем, на кого словене привыкли смотреть свысока. Словенам же неведом секрет успехов Добрана — они просто не сознают, что все предыдущие попытки отвоевать Поле срывались именно из-за пренебрежительного отношения словенской дружины к племенам. Ну как они поймут то, что безоговорочно отрицает сам их идеал Святогор? Он внушает, что для победы надо надо втягивать в дружину всех лучших людей из племён (а сама их готовность вступить в дружину и расценивается как доказательство того, что они лучшие) — этого достаточно. Получается, самые достойные из вятичей — те, что вятичами быть перестали, сделались словенами, а с остальными чего считаться? И если словене всё-таки доверили власть человеку, мыслящему совсем иначе, то воспринимают его как полезного — и чужого в то же время.
    В таком отчуждении и кроется зацепка для желающих превратить борьбу с Хазарией в фикцию. Чтобы князь стал своим и понятным для словен, он должен вовлекать в союз новые племена без долгих уговоров и уступок, чисто на своих условиях, не останавливаясь перед насилием. Если Добран станет так делать — очень укрепит свой авторитет среди словен. А не станет — так окружение найдёт способ заменить его другим, согласным действовать именно так. В результате получится союз, состоящий из племён, многие из которых ненавидят словен сильнее, чем хазар. Да разве может такой союз всерьёз выступить против каганата? А каган поймёт суть произошедшей перемены — он ведь разбирается в обстановке несравненно лучше, чем подавляющее большинство словен. Он увидит, что князь втихаря отказался от борьбы за Поле, а словене не увидят (за исключением разве что совсем немногих — но те не смогут разоблачить обман, поскольку остальные им не поверят, будучи просто не в состоянии разобраться в таких хитросплетениях). Поэтому обманутые словене будут по-прежнему повиноваться пошедшему по кривой дорожке князю, и кагану его трогать незачем; так что князь — со своим окружением — может жить припеваючи.

    Такое вот унылое будущее намалевалось. Навна вывалилась из него и промолвила:
    — А на самом деле словене заранее убеждены, что примерно так дело и покатится, если выбрать кого бы то ни было князем, — а потому и не станут никого выбирать. Так что сначала замена Святогора Русомиром — а уж потом князь. Иначе говоря, сначала — моя работа.

    И улетела в иной вариант грядущего — тот, где уже есть Русь, а народный идеал — Русомир.
    Вот тут князю несравненно сложнее уклониться от добросовестного исполнения своих обязанностей. Ведь люди понимает, что он обязан учитывать интересы племён, а если не учитывает — значит, таким образом разваливает союз в угоду кагану. А в такой обстановке князь правит как положено.
    Следовательно, в этом будущем устранена хотя бы главнейшая преграда созданию государства — и можно хотя бы стронуться с места. А дальше?
    А дальше уже иные сложности, не столь фатальные, но тоже очень существенные. Произрастают они из того, что единовластие в идеале предполагает идеального правителя, которому народ может безоговорочно доверять, а на самом деле таких правителей не бывает. И народ просто обязан это учитывать, то есть определённый скепсис по отношению к правителю — нормально и необходимо. Да, но подчиняться ему всё-таки надо, иначе зачем он? Получается, надо выполнять даже непонятные приказы человека, к которому нет полного доверия, то есть находить какую-то золотую середину между безоглядным подчинением князю и отрицанием его права отдавать непонятные приказы.
    Получается сложнейший вопрос: как выполнять приказы человека, которому не совсем доверяешь?