Усобицы

    Теперь из сыновей Ярослава Мудрого остался один Всеволод. Он и занял киевский стол. Глава переяславского гнезда встал во главе Руси. Естественно, с ним в Киев пришло и множество переяславцев. Это открывало новые возможности для Яросвета и Навны — но и для самовольства Жругра тоже. Ведь и сами переяславцы, и (в гораздо большей степени) связанные с ними жители северной Руси меньше ценят братство князей, более склонны к единовластию — а значит, и уицраорскому влиянию поддаются легче.
    — Чернигов отдай своему сыну, — указал Жругр Всеволоду.
    — Нет, Ярополку Изяславичу, — возразил Властимир. — Он второй по старшинству князь, а Чернигов — второй по старшинству город.

    Безусловно, передачу Чернигова Владимиру легко было истолковать как назначение его наследником киевского великого стола, что и вовсе грозило обвалить единство рода Ярослава Мудрого. Но даже Яросвет и Навна не были готовы отстаивать это единство любой ценой.
    Слишком уж род Изяслава разлучился с Русью вообще, а с коренной полуночной Русью — особенно. Иначе говоря, он олицетворял склонность Жругретты к полному разрыву с Дингрой, становился центром притяжения тех сил, которых устраивало окончательное обособление княжеской руси от её северных корней. Так что эта ветвь княжеского рода воспринимается Навной как полузасохшая. Зато род Всеволода — ветвь вполне живая, способная превратиться в новый ствол родового древа русских князей.
    Навна разрывалась между противоречивыми побуждениями. С одной стороны, следует укреплять единство рода Ярослава Мудрого, а значит — строго соблюдать лествичный порядок. С другой — надо помогать своим, то есть переяславцам. Навна старается придерживаться золотой середины. А Жругру такие сомнения и терзания чужды. Он однозначно делает ставку на переяславцев, стремится к сосредоточению в их руках всей власти над Русью.

    Всеволод прислушивается прежде всего к Жругру. Поэтому он отдал Чернигов своему сыну Владимиру — и тем самым сильно испортил отношения с сыновьями Изяслава. Затем в это противостояние вклинились ещё князья-изгои, стремившиеся отобрать у Ярополка его владения на юго-западе Руси. Жругр встроил изгоев в свою стратегию: чем больше земель они оттяпают у Изяславичей, тем слабее те станут и тем проще будет навсегда оттереть их от верховной власти.
    В конечном счёте Ярополка убили, предположительно по приказу одного из таких князей, Рюрика (сына Ростислава Тмутараканского). Это единственный за два столетия после преступлений Святополка Окаянного случай, когда кого-то из русских князей с достаточным основанием (Рюрик предоставил убийце убежище) подозревали в причастности к убийству другого князя. Конечно, для Навны это траур: в опекаемом ею княжеском роду — братоубийство; какой же пример князья подают народу? А хаосса торжествует: всё-таки случилось хотя бы одно нарушение той заповеди, утверждением которой так гордится Навна.
    Князья-изгои поделили основную часть владений Ярополка, а последний уцелевший сын Изяслава Святополк очутился на княжении в Турове, что для него — по закону отныне второго в русском княжеском роду человека — та же ссылка. Переяславское гнездо поднялось очень высоко. Но — ценой бесцеремонного и крайне опасного нарушения лествичных порядков. Взаимопонимание Навны со Всеволодом заметно разладилось: сколь бы она ни сочувствовала переяславцам, но опасалась, что они забыли меру и доведут Русь до взрыва. Хорошо хоть, что Владимир понимал Навну лучше, чем его отец.

    В 1093 году Всеволод Ярославич умер. Владимир Мономах, владея (вместе с братом) Черниговом и Переяславлем и находясь на момент смерти отца в Киеве, мог захватить верховную власть. К чему его Жругр и побуждает.
    Казалось бы, чего бояться Святополка, который сидит среди болот Полесья с небольшой дружиной. Но тот, подобно отцу, наведёт на Русь поляков (и не только), а на Руси за него множество принципиальных сторонников лествичного права.
    Владимир послушал Навну и Властимира, а не Жругра, не стал пускаться в заманчивую авантюру, ушёл в Чернигов, уступив Киев Святополку. Это сдвиг в верном направлении — но только первый.

    Вскоре началась война с половцами. В битве на реке Стугне старшие русские князья были разгромлены, Ростислав Всеволодич там погиб. Потом Святополк с киевским войском попробовал взять реванш — и вновь понёс полное поражение.     Ослабленные главные князья оказались не в состоянии и далее удерживать под спудом черниговскую пружину — и та распрямилась. Олег Святославич (ещё задолго до того вернувшийся из Византии и захвативший Тмутаракань) с половцами осадил Владимира в Чернигове. Видя, что город не удержать, Владимир согласился уйти в Переяславль, а Олег обещал ему безопасный проход. О дальнейшем Мономах живописно повествует в своём «Поучении детям»:

    И вышли мы в Борисов день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, 100 человек, с детьми и женщинами. И (половцы) облизывались на нас словно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис не выдали меня им в добычу, невредимы дошли мы до Переяславля.

    Олег легко мог покончить с Владимиром — хотя бы половецкими руками, сам вроде как оставшись в стороне. Но даже такое замаскированное братоубийство он не счёл допустимым. С небес на него смотрели Борис и Глеб — и сама Навна. А для неё такой поворот дела выглядел кошмаром не только потому, что братоубийство. Выполнение плана Яросвета сильно осложнилось бы в случае смерти Владимира: если он погибнет, не достигнув старшинства, то род Всеволода Ярославича станет изгойским и законное право на киевский стол окажется монополией Святополка Изяславича, а затем только его потомков. И тогда перед русскими богами встанет тяжкая дилемма: как-то искать общий язык с родом Святополка или добиваться верховной власти для Мономаховичей вопреки закону. Так что Навна перевела дыхание лишь после того, как за Владимиром закрылись ворота Переяславля.

    А вскоре произошла смена власти также в Новгороде. Там какое-то время княжил Давид Святославич — брат Олега, в отличие от него живший в мире с главными князьями. И вот новгородцы поставили на его место старшего сына Владимира — Мстислава.
    С точки зрения соперничества ветвей княжеского рода эти два события противоположны по своему значению: в первом случае один Святославич выгнал Владимира из Чернигова, а во втором, наоборот, сын Владимира занял место другого Святославича в Новгороде. Но Навна же совсем под иным углом зрения смотрит — и видит, что в действительности оба сдвига в одном направлении, правильном. Чернигов — отчина Святославичей, а Новгород издавна связан с Всеволодичами; вот оба города и достались кому следует. Словом, наметилось — хоть и стихийно — естественное размежевание между потомками Святослава и Всеволода Ярославичей: тем и другим — их отчина.
    Однако мало кто был способен видеть ситуацию в таком свете, так что настоящий устойчивый мир пока заключить невозможно.