Скрепы княжеского рода

    Разумеется, князья смогут обеспечивать мир на Руси лишь при условии, что сами ладят между собой.
    Начало положено — они больше не истребляют друг друга, а правят страной совместно. Но пока согласие в огромной мере держится тем, что сейчас главные князья — родные братья. Ярослав Мудрый так и наставлял сыновей: живите дружно, ведь вы все от одного отца и одной матери. А вот к другим представителям княжеского рода Ярославичи должны относиться тоже по-братски — или как к посторонним? Всеслав Полоцкий приходится им лишь двоюродным племянником; и ещё есть родной племянник — Ростислав Владимирович (его отец — старший из сыновей Ярослава Мудрого, умерший раньше отца). Они для Ярославичей тоже свои или как? И ведь у самих Ярославичей подрастают сыновья; они друг другу уже всего лишь двоюродные братья, так полагается ли им относиться друг к другу по заветам Бориса и Глеба? Очевидно, что если понимать братство князей лишь как единство родных братьев, то на нём согласие простоит недолго.

    Родство вообще не может служить главной основой для братства князей.
    Конечно, если глянуть вскользь, то вроде очевидно: раз князья все сродни друг другу, так на родстве единство и должно держаться. Но загвоздка в том, что они — родственники исключительно по мужской линии (позже, с разветвлением княжеского рода, часть браков будет заключаться внутри него, но это мало изменит общую картину) — а такое уточнение меняет дело в корне. Присмотримся внимательней.
    К примеру, вышеупомянутые Всеслав и Ростислав приходятся друг другу троюродными братьями — зато у каждого из них своя более близкая родня вне княжеского рода; так с чего бы им больше считаться друг с другом, чем с этой роднёй? И то же самое скоро будет у внуков Ярослава, а у правнуков — тем паче. Родственные чувства больше растаскивают русский княжеский род в разные стороны, чем сплачивают.

    Поэтому Яросвет с Навной и не делают основную ставку на родство. Они настаивают на ином понимании братства князей: те братья в том смысле, что  обязаны все вместе беречь Русь — их общую отчину. Тут слияние идей побратимства и кровного родства: князья объединены общим делом — и притом происходят от одного предка. А чтобы они были едины, каждому князю положено считаться с другими князьями больше, нежели со своей даже ближайшей некняжеской роднёй.
    А первейшая заповедь, которой князья обязаны придерживаться неукоснительно, — ни при каких обстоятельствах не убивать друг друга. Для каждого из них любой другой русский князь (будь он ему в реальности хоть семиюродный племянник) — брат (или, в зависимости от возраста и положения в княжеской иерархии, — отец или сын), тогда как, допустим, родной брат жены — не более чем шурин. Если князь убьёт того шурина — это просто убийство, а если кого-то из русских князей, то тут, независимо от реальной степени родства, — братоубийство.   

    Однако согласие между князьями возможно лишь при наличии чётких правил распределения волостей — иначе возникнет такая путаница, что на каждую волость станут с равным основанием претендовать семеро князей. И тогда все, даже и не желая того, передерутся. Самые чувствительные в ужасе постригутся в монахи, чтобы в этом не участвовать, а остальные точно начнут резать друг друга, даже Борис и Глеб их остановить не смогут. Разве что Жругр в итоге наведёт уже иной порядок с помощью нового Святополка.

    Самое строго соблюдаемое из таких правил — законнорожденность. Бастарды никаких прав на власть не имеют. Заодно этим исключалась возможность появления самозванцев. Уместно сравнить с Норвегией той эпохи — там хорошо видно, к чему ведёт отсутствие подобного правила. На Руси хотя бы из-за этого не было больших проблем.

    А вот с понятием отчины сложнее.
    Первоначально Навна предпочитала толковать этот вопрос просто и справедливо: вся Русь — отчина всего княжеского рода и она делится между князьями по старшинству, которое понимается буквально — исключительно как разница в возрасте.
    При таком раскладе и Всеслав Полоцкий имеет право на киевский золотой стол, если когда-нибудь окажется самым старшим. А Ростислав тогда в княжеской иерархии сразу после сыновей Ярослава — как старший из его внуков. Во-первых, так справедливо, а во-вторых, так страна не распадётся на устойчивые уделы, потому что не получится прирастания разных ветвей княжеского рода к тем или иным частям Руси.

    Однако насчёт неизбежности такого прирастания уже говорилось, да и буквальное понимание старшинства Яросвет считает неуместным:
    — Запутается всё — и тогда тебе не удержать Жругра в узде. Нет, тут нужна поправка: у каждого князя право лишь на ту волость, где княжил его отец.
    — Так что же, теперь Ростислав теряет право на Киев — только потому, что его отец рано умер?
    — Да, Киев Ростиславу не отчина.
    — Это же несправедливо!
    — А я и не говорю, что справедливо. Я говорю, что без такого уточнения правил они скоро перестанут работать и всё развалится. Тут здравый смысл, а не справедливость.
    Навна привыкла, что если уж Яросвет настаивает на столь неприятных вещах, то он всё уже продумал и иного выхода точно нет. Но она глядит на Ростислава и отмечает:
    — Ростислав вовсе не согласен, что ранняя смерть отца уменьшила его права. Он старший из внуков Ярослава — и потому считает себя главным из них. 
    — И зря. На чём его претензии основаны? Сначала ему очень повезло: родился в княжеской семье и потому получил огромные права. Но этого он особо не замечал, это для него как бы само собой разумелось. Потом не повезло: отец умер, не достигнув старшинства, и права у Ростислава несколько уменьшились. А вот такое для него уже несправедливость, для устранения которой он готов на кровопролитие. А надо рассуждать иначе: сначала Бог дал мне много, потом какую-то небольшую часть забрал назад; как можно первого не замечать, а на второе обижаться, да ещё и в драку лезть? Нет уж, если ты князь и пользуешься правами, которые есть у князей, то изволь соблюдать правила, на которых княжеский род держится.
    — Ты прав… — согласилась Навна печально. — Настолько прав, что немногие тебя поймут…
    Яросвет развёл руками: что попишешь, демиурги то и дело оказываются в такой  ситуации — как вроде слишком умные, запредельно и неуместно правильные. И сказал:
    — Борис и Глеб помогут понять. Они самой жизнью пожертвовали ради мира на Руси; да, лишь земной жизнью, но разве просто от неё отказаться, особенно если иной жизни ещё не видал? А от Ростислава жертва требуется заметно меньшая.
    — Но он считает, что всего лишь добивается того, что ему положено, а на чужое не покушается. И ведь очень многие люди мыслят с ним в унисон.
    — Да, очень многие. Так что будет немало потрясений, пока до всех дойдёт, что иначе нельзя.