Ученик Святогора

    Яросвет старше Навны на полтора с лишним века.

    В пору его молодости большая часть славянских племён зависела от гуннов. Словенская дружина порой пыталась объединить славянские племена против гуннской власти, но терпела неудачи, а потому обычно скрывалась в дебрях Полесья. Там и прошло детство Яросвета.
    В общих чертах о его земной жизни Навна знала и раньше, но теперь подробно расспрашивает, стараясь вникнуть основательно. Наконец собралась с мыслями и чувствами — и погрузилась в ту эпоху, обернувшись там Соборной Душой словен (которой не было). Даже не вспоминает, что на самом деле тут история из прошлого, давно уже кончившаяся трагически, — это мешало бы сосредоточиться. Видит тогдашнюю Дингру — тоже маленькую и беспомощную. Взяла её на руки. Как уберечь её от гибели и поставить на ноги? Вот такой мыслью насквозь прониклась и ею, как лучом, освещает тёмный мир, в котором очутилась, ищет решение. Вернее, следует за мыслями тогдашнего Яросвета — он ведь думал о том же, хоть и по-своему.
    Пониманию очень способствует то, что Яросвет с Навной во многом похожи. Навна жаждала вырастить множество святогоров, а Яросвет — сам стать как Святогор, и оба были целиком этим поглощены.

    Яросвет пояснил свою тогдашнюю логику:
    — Мысля как все, я должен был нацеливаться на то, чтобы жениться, дом построить, детей завести, — не заботясь о том, что всё это запросто может в одночасье сгинуть. Но дом должен быть в безопасности. А он всегда под угрозой, пока Поле не наше. Вот я и решил: сначала Поле отвоюем, а уж потом будем жить в своё удовольствие, ничего не боясь.
    — Когда решил?
    — Примерно в том возрасте, в каком у тебя появился теремок.

    Если смотреть поверхностно, Святогор в лице Яросвета обрёл ещё одного фанатичного адепта. Не хочет жениться, пока не придём к победе? И отлично: своей семьи не имея, тем паче не будет жалеть чужих. На деле всё наоборот: Яросвету всегда было всех жалко и безопасности он хотел не только для своей будущей семьи, но и для всех. Навне его чувства отлично понятны, поскольку ей самой всегда всех жалко.
    Оба они с раннего детства остро чувствовали единство со своими родными, вообще с людьми, среди которых выросли, с этим сбившимся вокруг дружины и вечно находящимся под угрозой гибели подобием племени, не допускали даже мысли о том, что своими можно пожертвовать во имя чего бы то ни было. И для Яросвета, и для Навны будущее выглядело так: мы, со всеми своими, возвращаем себе Поле и живём там счастливо. И никак иначе. Лишь пока держалась иллюзия, что Святогор мыслит так же, они оставались его сторонниками. Да, они оба воспитаны Святогором — но настолько хорошо, что тот и сам не рад. Как уже упоминалось, есть у него такая незадача — некоторые идут за ним столь самозабвенно, что в итоге его обгоняют, делаются слишком уж хорошими — чего ему не стерпеть.

    — И ты думал, что Поле отвоюете быстро?
    — Конечно. В этом смысле я был совсем как ты. А с тех пор уже почти два века прошло.
    — Вот, значит, какие мы с тобой странные.
    — Мы последовательные.    

    Если выражаться точнее, в детстве и юности Яросвет равнялся не столько на абстрактный образ самого Святогора, сколько на его зримые воплощения — людей, считавшихся у словен достойнейшими, ближайшими к идеалу. Слушая рассказ Яросвета, в котором такие люди то и дело упоминались, Навна начала в них путаться и, спеша вникнуть в суть дела, подсказала нетерпеливо:
    — Получается, они — как бы один воплощённый Святогор; они же все по большому счёту одинаково мыслят и действуют. Лучше так и рассказывай.
    Поэтому дальше в повествовании Яросвета вместо реальных людей обычно фигурировал обобщённый образ — как бы сошедший в земной мир Святогор. Отношения его с Яросветом — вот в чём Навна старалась разобраться прежде всего.

    В те времена повелитель гуннов Аттила вёл наступление на Римскую империю, вовлекая в него и подчинённые племена, что отнюдь не всем нравилось. Словене попробовали поднять восстание, и некоторые славянские племена их поддержали. Но затем одно племя за другим стали переходить на сторону гуннов, и разбитая словенская дружина затаилась в самой глуби Полесья. Обоз с семьями чуть не попал в руки врага, Дингра едва осталась жива, так что и Навна тут натерпелась страху, сбежала бы оттуда в настоящее время, да не может — вцепились с Дингрой друг в дружку, не оторвёшь. А потому продолжает путь по прошлому. Вот опасность миновала и у Яросвета (ему тогда было около двадцати) появилось время поразмыслить над причинами поражения.
    Другие усматривают эти причины в разного рода частностях и надеются, что в другой раз повезёт больше, — вот и всё, глубже копать незачем. Яросвет, не имея ещё возможности идти против такого общего мнения, для себя делает совсем иные выводы, разбивающие вдребезги всю стратегию Святогора.

    Как уже говорилось, Святогор уверен, что в словенской дружине — самые лучшие на свете люди, а потому имеют право решать всё за всех. По-своему логично — и Яросвет раньше не испытывал сомнений на этот счёт. Но в ходе восстания удостоверился, что и вся дружина, и отдельные словене зачастую действуют в разладе с той целью, которой они будто бы верно служат.
    Вот один пример. Когда-то в неком племени произошла распря, проигравшие бежали в словенскую дружину, где со временем заняли высокое положение. Потом то племя присоединилось к восстанию против гуннов, оказавшись таким образом в зависимости от словенской дружины. Тут те уходники воспользовались случаем и расправились со своими недругами в племени, обвинив их в якобы сговоре с гуннами. Возмущённое этим племя перешло на сторону гуннов. Вопрос: виновны ли эти уходники? По общему мнению дружины — нет; она даже не желает вникать, был ли в реальности упомянутый сговор, просто исходит из того, что свои всегда правы. А Яросвету, все помыслы которого сосредоточены на скорейшем возвращении Поля и который от других ожидает такой же самоотдачи, ясно, что те уходники фактически предали общее дело, поскольку поставили выше него сведение личных счётов. Ведь такой произвол словен и отталкивает от них племена — те не желают променять гуннскую власть на деспотизм словенской дружины. В гуннской державе все были подчинены, строго говоря, не гуннам, а их царю. Он мог более-менее оградить подчинённые племена от своеволия гуннов, поскольку, будучи наследным правителем, крепко держал тех в руках. Выборному словенскому воеводе такое не по плечу.

    У Яросвета уже тогда в племенах было немало хороших знакомых.
    — Мы не умеем дальше своей околицы смотреть, — как-то сказал ему один из них, — ничего в больших делах не смыслим, а вы с детства привыкаете о больших делах думать, а потому вы лучше нас. Вы — главное племя, мы готовы бы за вами идти, одно мешает: всякий сброд там у вас собирается…
    Хоть Яросвет и не согласился тогда, хоть и обиделся, что уходников назвали сбродом и вообще противопоставляют потомственным словенам, — но разговор тот не забыл. Он вообще был внимателен к людям из племён, чувствовал, что чему-то очень значимому словене должны у них научиться.

    Осмысляя пережитое, Яросвет приходит к выводу: при настоящем взаимопонимании с племенами мы станем сильнее даже гуннов и бегать не придётся. Для чего нужно, чтобы власть была у кого-то, кто ставит это взаимопонимание выше всего. Иначе говоря, нужен князь — он пресечёт произвол дружины.

    Что нужен князь — Навна согласна; но Жругр-Жарогор всё маячит перед ней, всё напоминает про князя-советчика; и она упорствует:
    — Вот если бы князь убедил словен уважительно относиться к племенам, то и пресекать ничего не надо.
    — Так мало кого можно убедить, — отвечает Яросвет.
    Навна не спорит — но и не верит по-настоящему. И спрашивает уже о другом:
    — А когда у тебя впервые возникла мысль о князе?
    — Когда спасали обоз с семьями. У меня тогда руки чесались поотрубать головы тем нашим, которые столь грубо обходились с племенами, — из-за них ведь теперь все наши родные оказались на краю гибели. Поскольку самому мне с этими своевольниками явно ничего не поделать, то подумалось, что нужен кто-то, кто всех заставляет действовать как положено, а не как приспичит, — и чтобы его нельзя было за такую строгость свергнуть. Тогда ещё такая мысль мелькнула, скорее в надсознании, чем в сознании, — а уж потом, в сравнительно спокойной обстановке, она обозначилась со всей ясностью.

    Получается, следуя за Святогором, Яросвет дошёл до развилки истории. Налево пойдёшь — всех своих погубишь, направо пойдёшь — другим станешь. Но чтобы стать другим, сначала надо признать своё несовершенство. Святогор без раздумий поворачивает налево. А Яросвету жалко своих. И он повернул направо.

    — Потому что на самом деле хочу защитить своих, во что бы то ни стало, — пояснил он Навне. — Вот и признал, что нужен князь — причём отнюдь не князь-советчик.
    — А я, получается, не на самом деле хочу защитить своих? — опечалилась поклонница идеи князя-советчика.
    — Нет, тоже на самом деле. Просто у тебя в голове несовместимые мысли успешно уживаются, каждая в своём углу. И ладно. А вот то, что и у Святогора то же самое, — причина заменить его другим идеалом.
    Почему так — Навне ясно. У неё есть возможность в крайнем случае не действовать согласно своему неправильному мнению, а, оставив его при себе, переложить принятие решения на Яросвета — пусть делает по-своему. У Святогора нет такой возможности: уж если он вычислил курс неверно и шагает в пропасть, то туда же свалятся и все равняющиеся на него; исправить ошибку некому. И потому его надо менять.