Свой мир

    Про необходимость княжеской власти Навна Святогору на сей раз даже не заикнулась. И так ясно, что ему нестерпима сама мысль о князе, перед которым равны и словене, и люди из племён. Какое ещё равенство? По мнению Святогора, в словенской дружине собираются лучшие, сумевшие пренебречь родственными чувствами ради великого замысла, а в племенах остаются люди ничтожные, держащиеся за родство. А руководить должны лучшие. Поэтому дружина вправе решать за всех, её воля — закон и для племён. Естественно, и воеводу дружина сама выберет какого желает. Пусть для племён он будет князем, данным свыше… но свыше — значит, от дружины; а для неё он — просто воевода, которого она всегда вольна заменить. Вот где корень неприятия Святогором идеи княжеской, наследственной власти — ведь она, по его понятию, ставит на одну доску достойнейших и никчёмных.

    Ладно, на Святогора надеяться нельзя; а на Аполлона? Он ведь демиург, причём уже достигший гораздо большего, чем Яросвет; вроде как наш естественный союзник. Почему же он равнодушен к нашим заботам? Пусть для него Поле — дальняя периферия, но какое-то значение всё же имеет, так почему он не уделит немножко внимания и здешним делам, не поможет славянам организоваться для отвоевания Поля? Однако Аполлон, похоже, о том не думает, и Святогор вызывает у него не те же двойственные чувства, что у Навны, а безусловную неприязнь.
     — Нам Святогор не нравится тем, что не признаёт Русь, — заметила Навна, — а для Аполлона он, похоже, вовсе лишний на свете.
    — Опасный, — уточнил Яросвет. — Хотя самому Святогору славян не объединить, он своей бурной деятельностью поддерживает идею славянского единства, не даёт ей затухнуть. А на ней рано или поздно вырастет общеславянский уицраор, который, разгромив кочевников и возгордившись, вполне может потом наброситься и на Европу.
    — Но мы не позволим Жругру так безобразить. И разве Аполлон не понимает, что нам Жругр позарез нужен, что нам без него не победить обров?
    — Вроде понимает.
    — Так в чём тогда дело? Аполлон же, несомненно, за нас, а не за обров?
    — За нас. Но против Жругра.
    — Но если нам без Жругра Поле не вернуть… так в каком же смысле тогда Аполлон за нас?
    — Он за нас — но не настолько, чтобы подставлять под удар свою цивилизацию.

    Яросвет пояснил логику Аполлона. Для того Поле — прилегающая к его миру часть Великой степи, грозного кочевого мира, а значит, источник страшной опасности. Тут могут появляться очень опасные уицраоры — как у кочевников, так и у взбудораженного ими оседлого населения. Отсюда вытекает отношение Аполлона к славянам. По его мысли, им следует строить отношения с европейской цивилизацией по примеру германских народов. Вписаться в европейскую цивилизацию — и как средство омоложения её, придания ей новых сил, и в качестве заслона от кочевников, — а не пытаться творить нечто совсем своё. И уицраоры Аполлону нужны такие, которых он в состоянии контролировать, — не слишком сильные. Их желательно растить где-то на западной окраине славянских земель — подальше от степи и поближе к европейской цивилизации. А решительное наступление на восток — дело очень далёкого будущего. Пока же идея славянской власти над всем Полем для Аполлона — утопия, причём опасная. Потому и Святогора он воспринимает как буйного утописта.

    Навна спросила:    
    — Вы оба демиурги, оба выполняете волю Земли, но почему слышите её столь различно?
    — Для меня Поле — своё, и я хочу вернуть его славянам как можно скорее, во что бы то ни стало. А для Аполлона это дело второстепенное, и рисковать он не желает. Он по-своему прав — он тревожится за свой мир.

    Свой мир — вот в чём дело. У Аполлона он один, а у них — другой. Вот где предел объективности мышления демиургов, их способности совместно находить истину. Вроде бы очень схожи Аполлон с Яросветом, а Навна — существо вовсе иной природы, с совсем иной логикой; но по важнейшему вопросу о том, нужен ли Жругр, Яросвет оказывается безнадёжно далёк от Аполлона, зато безоговорочно един с Навной. Для них обоих Поле — своё, и если без Жругра его не вернуть, то пусть будет Жругр.

    Но хоть и общий у них мир, а Яросвет видит его по-своему, Навна — по-своему, из окна теремка. Жругр для неё всё ещё сливается с Жарогором. Бесспорно, после столь познавательных походов по прошлому она воспринимает уицраоров куда реалистичнее и вроде бы готова признать, что Жругр-Жарогор — сказка, а на деле Жругру суждено быть именно метафизическим медведем. И признала бы… будь она одна. Опять та же вечная проблема любой Соборной Души — хоть состоявшейся, хоть недозрелой: если мы не понимаем, то и я не понимаю. Стоит Навне зайти в свой теремок, как настоящий Жругр удирает из её головы без оглядки, завидев Радима, для которого приемлем только Жругр-Жарогор.
    Навна скрутила в клубок то, что узнала о прошлом, разглядывает его так и сяк. Вроде теперь она хорошо изучила прошлое, а значит, сумеет прозреть будущее и показать брату его судьбу в таком прекрасном и ясном виде, что он воодушевится и воскреснет. И вот вглядывается она в клубок прошлого, ищет точку опоры для взлёта в грядущее.
    Яросвет подсказывает:
    — Приглядись к Амалору.
    Амалор — уицраор Готской державы, которая несколько веков назад господствовала над Полем. Навна знает, что Амалор — идейный предшественник Франкаора, они сходны по своей сути.
    Яросвет добавил:
    — Жругр будет такой же — только геор. И потому победит там, где Амалор сломал шею.
 
    У Навны в голове молния едва ли не ярче той, что сожгла её первый теремок. Потом та медленно расплылась по небу северным сиянием, а затем и дневным светом. Навна в будущем — каким она его способна вообразить. И что там видит?