Нисхождение Жарогора

    А дальше начинается стыковка идеальной картины с суровой реальностью. Навна в подобное пока особо не вникала — слишком болезненно для мечты распутывание такого узла. Тогда как Всеславу от этого никуда не деться — он ведь не просто мечтает, он уже действует. И убеждается в том, о чём Яросвет Навне говорил давно: Жарогор, проламывая стену между мирами, весь корёжится и превращается в Жругра, а идеальный князь-советчик — в реального князя-повелителя, хочет он того или нет.
    Всеслав сначала старается действовать строго по правилам, без обмана и насилия по отношению к своим, только личным примером и убеждением: вот оно, счастливое будущее, жизнь без страха перед врагами, приглядитесь — и вместе пойдём к нему. Но постепенно убеждается, что мышление подавляющего большинства — в плену инерции.

    Его детские представления разрушались: зрелость не наделяла мужчин мудростью и могуществом. Он наблюдал неразумие проступков, случайность решений, упорство в ошибке, непоследовательность желаний, слабость. Почти все, кого знал Всеслав, были для него переросшими детьми. Хуже, чем дети: от взрослых нечего было ждать. Их нужно вести, ими нужно управлять.

    Всеслав волей-неволей постепенно признаёт, что круг его единомышленников совсем узок, а остальных ему придётся вести, не объясняя. Но как? Жругр-Жарогор не может ответить на этот вопрос, и из-за него высовывается медведь Жругр, который тогда не мог ещё нигде воплотиться, слонялся призраком, — и подсказывает Всеславу:
    — Тебе нужна власть, от общего мнения не зависящая, чтобы тебе повиновались независимо от того, понимают или нет. Учись повелевать без всяких объяснений.

    Сначала к Жругру прислушивается не столько сам Всеслав, сколько его друг Колот, который разделяет замысел воеводы, но, в отличие от него, идёт к цели без оглядки на Родомира, а Жругра-Жарогора вовсе не замечает, потому что прагматик. Колот смело мыслит за пределами считающегося дозволенным — и додумывается до того, что другим в голову не придёт.

    Вот он выследил в степи за Росью отряд хазар; те ничего не подозревают, можно уничтожить их внезапным ударом. Но Жругр подсказывает Колоту, как провернуть дело более заковыристо:
    — Поделись новостью с одним Всеславом — и сделаете то же самое, только все будут думать, что он узнал про хазар не от тебя, а каким-то чудодейственным путём.
    Колот озадачен: получается, он должен пожертвовать тем почётом, который по справедливости ему причитается за столь ценное известие. Жругр настаивает:
    — Есть цель — создать общее войско. Что приближает цель — то и правильно. Прочие соображения — пустяки.
    Колот согласился, предложил Всеславу так и сделать. Возмущённый Родомир отговаривает воеводу:
    — Люди должны знать своего вождя — что он умеет, а чего не умеет. Нельзя приписывать себе качеств, которыми не обладаешь!
    А уицраор Всеславу в другое ухо:
    — Мы верно делаем, пусть укрепляется вера в то, что на твоей стороне высшие силы, что ты — вещий. Ведь это тебе не для самолюбования надо. Это полезно для дела, для надёжной защиты племени, а значит, правильно.
    И Всеслав последовал его совету, тем самым сделав заметный шаг от Родомира и Жругра-Жарогора к настоящему Жругру.

    А потом Колот подстроил несчастный случай на охоте воеводе соседнего племени Мужиле. Всеслав, несомненно, догадывался об этом заранее. Родомир призывал его помешать:
    — Нельзя никого убивать без вины, тем более такого уважаемого человека! Если он виновен — обличи его перед всеми, тогда и можно будет снять его с воеводства, а то и казнить, если того заслуживает.
    А Жругр: — Да как же его обличишь, если он по общепринятым понятиям ровным счётом ни в чём не повинен? Но он мешает уже одним своим существованием! Вести общее войско должен кто-то один, а Мужило сам на это неспособен, но и тебе не подчинится ни за что. Вот ты уступил бы ему первенство, будь он более тебя способен возглавить общее войско?
    — Уступил бы.
    — А он не уступит, не такой человек. Тем и виновен. Не забывай: правильно то, что приближает нашу цель, — а Мужило загораживает путь к ней. Верно Колот говорит, что он — камень на дороге, который надо убрать, пока не сломал колесо.

    И убрали. Благодаря чему создание общего войска понемногу началось, но всё это шатко, ненадёжно, того и гляди дело покатится вспять. Поддержка его слаба — людям не хватает настоящего, острого чувства того, что поодиночке племена пропадут; а чувство такое может возникнуть лишь тогда, когда война — уже факт. Вот приди хазары большой силой прямо сейчас — тогда идея общего войска сразу обретёт куда больше сторонников. Но как знать, когда они нападут? Подстрекаемый Жругром Колот задумал, взбудоражив россичей и соседние племена ложной вестью о крупном хазарском нашествии, в такой атмосфере расправиться с противниками единства, подчинить все ближайшие племена власти князя. Родомир в шоке:
    — Всеслав, это же самочинный захват власти! Неужели ты на такое решишься? А Жругр:
    — Ну, прикончим некоторых особенно вредных, других припугнём, — зато, когда на самом деле придут хазары, их встретит наше единое войско. Лучше сами убейте немногих лишних, чем потом хазары истребят всех.
    — Так и сделаем, — скрепя сердце согласился Всеслав. — Но очень надеюсь, что хазары в самом деле нападут именно этим летом.
    Тут яркий пример нестыковки мышления Всеслава с обычной логикой. То, что беда из степи придёт непременно, знают все. Но обычный человек рассуждает просто: чем позже нагрянут хазары, тем лучше; не в этом году — ну и хорошо. Всеслав мыслит иначе: что сейчас они нападут, что через год или два, — само по себе без разницы, но поскольку мы изготовились встретить их сейчас, то пусть нападут сейчас. А вот с Колотом у воеводы расхождение в ином: лишь под давлением необходимости Всеслав соглашается опереться на ложь.

    Ждут, выслали в степь дозор. Но время года, удобное для вторжения из степи, уходит; похоже, и этим летом хазары не нападут. И Всеслав с Колотом приступили к выполнению своего замысла.
    В случае успеха получилось бы примерно следующее. Складывается союз племён во главе с россичами (с перспективой, что все станут россичами, одним племенем — или, вернее, народом). Конечная цель — разгром кочевников прямо в степи, завоевание и заселение Поля. По ходу дела росский союз, несомненно, втягивает в себя ещё много славянских племён. Образ жизни славян при этом сильно меняется. Подавляющее большинство по-прежнему живёт частной жизнью, мыслит в её рамках — но уже согласилось, что есть князь, который решает за всех, и что его приказы надо исполнять независимо от того, нравятся ли они, понятны ли они. Люди видят, что благодаря единовластию обезопасили себя от врагов и могут сеять хлеб в открытой степи, — и признают: не надо, не знаючи, соваться в дела власти; как князь велит, так и делаем. А значит, произошло деление мира славян на мир обычной, частной жизни — и господствующий над ним мир власти, мир Жругра — вот тут уже настоящего Жругра, а не Жругра-Жарогора.
    К слову, при таком повороте дела князем вполне мог оказаться не Всеслав, а Колот, ведь именно он — действительно свой для Жругра. Всеслав — свой для того белоснежного Жругра-Жарогора, за которого так отчаянно держится Навна. Чтобы искренне принять реального Жругра со всем его бездушием, надо либо быть жёстким прагматиком — как Колот, либо чётко сознавать полную невозможность Жругра-Жарогора — как демиург Яросвет. А Всеслав не хочет становиться князем-повелителем, хочет быть князем-советчиком — и слишком мало искушён в политике, чтобы понять, что выбора нет и ему суждено стать именно повелителем. Потому и следует путём Жругра упираясь, без настоящего вдохновения — и потому Жругру лучше как-нибудь заменить его более надёжным Колотом. И такая замена действительно может произойти в той заварухе, которая теперь начинается, — тут прирождённый политик Колот вполне может подняться выше прямолинейного воеводы Всеслава.

    Вот к чему идёт дело… куда-то не туда идёт, ведь «Русь изначальная» вообще-то о зарождении совсем иной власти — истинно народной в любом смысле. А значит, должно случиться нечто, способное повернуть сюжет в сторону создания именно такой власти. И действительно случилось. В последний момент, когда Всеслав с Колотом уже собрались перейти к открытым действиям, стало известно, что весь их хитроумный план утратил смысл, ничего выдумывать и никого обманывать не надо — хазарская орда на самом деле идёт сюда по степной дороге.

    И атмосфера сразу стала другой. При отражении нашествия Всеслав за считаные дни получил то, чего не мог добиться много лет, — взаимопонимание с большинством, с обычными людьми. За счёт чего?
    Раньше было так. У Всеслава есть идея — актуальная, проработанная и выполнимая; он готов воплотить её в жизнь — но нужно общее согласие, а его и в помине нет. Конечно, россичи и их соседи очень хотят, чтобы степь из источника угрозы превратилась в источник хлеба; и то, что достичь этого можно созданием общего войска, тоже вроде как ясно. Следовательно, какая-то основа для усвоения людьми идеи Всеслава есть изначально. Но мешают сомнения: а точно ли Всеслав способен достичь цели и не замышляет ли он под видом борьбы с хазарами установить тиранию? Да и просто лень, косность, страх перемен заставляют людей держаться за привычное положение дел. Но вот пришли хазары — и вопрос о единстве из довольно абстрактного превратился в самый что ни на есть животрепещущий. И Всеслав на него ответил — так, что большинство поняло. Войско, способное надёжно защитить здешние славянские племена, сложилось в ходе разгрома хазар, стало фактом — и тогда его оценили по достоинству, сомнения сгорели в огне войны. Стратегия Всеслава, доселе признававшаяся лишь в узком кругу, стала общепонятной. То, что надо сохранять и расширять сложившийся союз племён, содержать общее войско, продвигаться вглубь степи, — отныне общее мнение, люди сами этого хотят, так что роль князя сводится к тому, чтобы координировать их действия. Нет уже такого, что понимающее обстановку меньшинство вынуждено хитростью и насилием тащить за собой непонимающее большинство, — поскольку само большинство теперь — тоже понимающее.

    И Всеслав стал тем, кем хотел, — князем-советчиком, возглавляющим единомышленников, а не слепых исполнителей его воли. Но благодаря чему это удалось?
    Во-первых, сам князь желал именно такого. Всеслав начисто лишён властолюбия, корыстолюбия и прочих низменных качеств. А ведь на его месте вполне мог оказаться человек с такими же военными и организаторскими талантами, но с иной моралью. Повезло с вождём.
    Во-вторых, тут ещё удача иного рода. Очень уж вовремя напали хазары. Причём напали силами достаточно большими, чтобы не на шутку всех тут растревожить, — но и не настолько большими, чтобы войско Всеслава не смогло с ними совладать.
    А в-третьих, благоприятная обстановка в большом мире, Восточной Европе вообще. Обратим внимание на время действия «Руси изначальной». Столетие между крушением гуннской державы и приходом авар — эпоха, когда в Поле не было какого-либо по-настоящему страшного агрессора. Изображённые в романе хазары, способные выставить лишь трёхтысячное войско, — совсем не то. Но что будет, когда кочевники вновь превратятся в грозную силу? Тут сразу выявится теневая сторона мира россичей. Ведь в нём всё доступно разуму потому, что он маленький и примитивно устроенный. Его ресурсы невелики, войско Всеслава побеждает, лишь пользуясь временной разобщённостью кочевников. Мир россичей крайне зависим от обстановки в большом мире и легко может рухнуть, если оттуда налетит буря. А буря уже на горизонте. Правда, роман завершается оптимистично — но он же оборван перед катастрофой. Вот-вот в Поле ворвутся из Азии авары и объединят под своей властью большую часть здешних степняков. Против такой силы гипотетическим россичам не устоять, как не устояли вполне реальные анты и словене. Тем не хватило организованности, а россичам банально не хватит людей — созданный Всеславом племенной союз невелик.
    Уберите любое из трёх перечисленных условий — и книга окажется совсем не о том, растеряет своё обаяние. Однако «Русь изначальная» — о зарождении именно такой власти, которая способна организовать славян для разгрома кочевников, будучи притом близкой и понятной людям. Совместить одно с другим возможно, лишь если враг не очень силён, — поэтому действие романа происходит в эпоху, когда степняки разобщены. И вождь требуется очень хороший — поэтому Всеслав столь идеален. Да и удача нужна — поэтому хазарское нашествие случилось как по заказу. Словом, такая власть, какую тут изобразил В.Иванов, могла возникнуть лишь при выгоднейшем стечении обстоятельств и не продержалась бы долго.

    Нечто подобное показанному в этой книге, конечно, могло произойти в реальности — на Роси, на Дону, на Днестре, мало ли где. Вполне возможно, что даже не раз происходило — и подобная власть действительно возникала. Невозможно лишь то, что она могла существовать и дальше, а значит, послужить истоком русской государственности последующих веков. Это не Русь изначальная; роман — о славянах вообще, не конкретно о Руси. Вот в каком смысле он неправдоподобен — в смысле исторических перспектив изображённой в нём власти.

    Но зато какая впечатляющая и вдохновляющая картина получилась! Вместо бесчеловечного реального Жругра в явь сошёл белоснежный Жругр-Жарогор — пробил стену между идеальным и реальным мирами, почти никак не исказившись. А Навне такой вариант представлялся единственно приемлемым, а посему, по её логике, единственно возможным. Тоже идеальный князь — и сподвижники ему под стать, да и все словене лучше, чем на самом деле, и удача нам неизменно сопутствует. И то, что враг гораздо страшнее, чем хазары из «Руси изначальной», — не беда. Неубиваемая вера в победу, беспредельная фантазия и умение не замечать противоречия — в совокупности это создавало в голове Навны весьма радужную картину будущего. Но чтобы перейти от мечтаний к делу, надо советоваться с Яросветом. А ему опыт подсказывает отнюдь не то же, что грезится Навне.