Земомир

    Земомир — идеал человека с точки зрения планеты. Какими она хочет видеть людей — таков и есть Земомир. А поскольку волю Земли лучше всех может растолковать Навне Яросвет, то позволительно сказать, что Земомир — идеал человека с точки зрения Яросвета. Демиург осмысляет обстановку на планете и делает выводы, какими сейчас надлежит быть землянам — хотя бы лучшим, и получается образ идеального землянина — Земомир. В принципе, Яросвет мог бы нарисовать его каким угодно (а у других демиургов Земомир может выглядеть иначе), только демиургу такая свобода творчества ни к чему, он выше этого, он старается не выдумывать отсебятину, а предельно точно отобразить волю Земли.
    Равняющиеся на Земомира люди — это, в общем, и есть земные вестники демиургов. Их главная особенность — демиургическое понятие о патриотизме, предполагающее полную объективность. Они стараются объективно оценивать любые разногласия между своим народом и чужими, находить справедливые решения — и готовы настаивать на них. Очень трудное умение, к тому же зачастую приносящее его обладателю отнюдь не власть и славу, а обвинения в измене, а часто и гибель. И Навна понимает, что подавляющее большинство её народа всегда будет ориентироваться не на Земомира, а на Русомира.
     А Русомир полагает, что лишь бы свои были едины, а взаимопонимание с чужими — дело десятое. На нашей ли стороне правда, да и достаточно ли важна причина, чтобы лезть в драку, — это для Русомира как-то второстепенно. Способен ли он усвоить демиургическое понятие о патриотизме? Отчасти да. Ведь здесь, в желанном будущем, Русомир признаёт Земомира образцом для себя. Но очень уж трудно к тому подтягиваться — они в слишком неравных условиях. Земомир — идеал чисто умозрительный, а потому пластичный, легко подправляемый, тогда как Русомир неотделим от реального русского народа, неспособен слишком подняться над ним; он накрепко связан с обычным русским человеком и тянуть его к совершенству способен, лишь насколько тот позволяет. Навна при всём желании не сможет сделать Русомира очень уж похожим на Земомира — Русомир оглянется на народ, обнаружит, что опасно отрывается от него, утрачивает с ним взаимопонимание, — и вернётся в прежнее состояние. И правильно сделает — ведь слишком поднявшийся над народом идеал становится непонятным, превращается в нечто отвлечённое, перестаёт служить действительным ориентиром. А заранее об этом зная, Навна даже и не станет сверх меры тащить Русомира ввысь. Таким образом, принятие Русомиром Земомира за образец для подражания решает вопрос лишь частично: да, Русомир вместе с народом в какой-то мере приблизится к тому, чтобы разрешать споры с другими народами по правде, — но лишь в какой-то мере. Конечно, Навна склонна видеть будущее в радужном свете, но и людей она хорошо знает, а потому понимает, что тут её возможности ограниченны.
    Так что Русомиру мало принять Земомира за образец для себя; надо согласиться ещё и с тем, что самые лучшие люди — те, кто равняются не на Русомира, а прямо на Земомира, то есть — вестники Яросвета. Вот какие люди должны быть на Руси самыми влиятельными, чтобы она находилась в гармонии с планетой.

    Осознать и тем более выполнять подобные требования народу крайне трудно; уж кто-кто, а прирождённая Учительница сознаёт это в полной мере. Людям гораздо проще ориентироваться на самодовольного Русомира, не видящего никого над собой. Кажется очевидным, что народный идеал должен восприниматься как абсолютный, иначе не сумеет выполнять свою роль. Говорить детям: равняйтесь на этот образец, но вообще-то он сам собою недоволен? Это сбивает с толку. Теремок Навны (тот, что в этом будущем, то есть покои Соборной Души) шатается и скрипит при одной мысли о таком воспитании. Мы — самые лучшие, и точка, ставить это под сомнение — значит подрывать самоуважение народа, и вообще, не обсуждаются такие вещи, кто их затронет — быстро пожалеет. Очень тяжело идти против этого. Но идти надо. Навна, обдумывая, как за это взяться, порой впадает в отчаяние.
    — Я не смогу никого так воспитывать, — однажды пожаловалась она Яросвету. — Это невозможно. Как дети будут на Русомира равняться, если он не самый лучший?
    — Дети должны равняться на него уже потому, что он отражает лучшие черты их родителей, вообще предков. Разве этого недостаточно?
    — Достаточно, конечно… Но при этом предполагается, что родители и предки вообще — лучшие люди на свете. Так ведь не только у нас, но и у других народов. Но…

    Навна ушла в глубокое раздумье. Она уверена, что неправа. Её возражения чисто от непонимания того, как действовать, с чего хотя бы начать. Сколь бы обстоятельно Яросвет ни объяснял, а не хватает крайне важного — Навна должна глядеть на жизнь не только своими глазами, но и глазами самой Земли, чему можно научиться лишь у неё самой.
    А сначала надо покаяться перед своей планетой.
    То, что славяне лишены возможности свободно жить в Поле, Навна уже безоговорочно воспринимает как справедливую кару со стороны Земли. Когда-то предки Навны поддерживали согласие с планетой, были такими, какими они ей нужны, — за что та даровала им вольную жизнь в Поле. Потом Земля стала другой, улетела в Мире времени далеко вперёд, а мы не сумели измениться вместе с ней, остались прежними, отчего оказались отчасти чужими для неё — и потеряли Поле. И для возвращения его обязаны уяснить и выполнить нынешние указания Земли, снова стать такими, какими она желает видеть людей. А она требует от славян не просто единства, а непременно такого единства, которое никогда не обернётся против неё самой. Всё это Навна вроде как понимает, даже ни малейших возражений, но тут какое-то внешнее понимание: соглашается — а делать хочется иначе… вернее, она не знает, как выполнить волю Земли, вот и цепляется за старое, чтобы не остаться вовсе в пустоте. Ненадолго вроде вообразит, как воспитывает свой народ в ладу с планетой, — но, будучи не в состоянии представить это предметно, детально, не может удержаться на такой высоте, соскальзывает вниз, к куда более лёгкой и понятной роли обычной Соборной Души, озабоченной лишь внутренним единством своего народа, но отнюдь не единством его с планетой. Потом опять кое-как зигзагами заползает наверх — и опять катится вниз, как с обледенелой горы.
    Навна никогда не забывала свою первую встречу с богиней Землёй, всегда мечтала расслышать её, поговорить с ней — но как заслужить такое право? Она ощущала себя наказанным ребёнком. Она наказана Землёй за то, что до сих пор не слышит её. Бездыханные сёстры — вот наказание; Навне стало ясно, что она их оживит лишь тогда, когда передаст им хоть частичку того, что услышит от Земли. Она с невиданной силой ощутила свой страшный разрыв с Землёй… и то, что та давно уже протягивает ей руку.
    Навна набралась духу и заявила решительно:
    — А теперь я научусь слушать Землю.