Логика власти
И Навна, и Жругр ценят княжеский род как источник людей, которые с детства обучаются искусству управления и притом признаются народом законными правителями. А вот дальше у соборицы с уицраором согласия нет.
Жругр исходит из того, что по идее в любое время должен быть только один представитель правящего рода. Такому князю будут подчиняться, даже если недовольны, — просто потому, что любой, кем попытаются его заменить, окажется некомпетентен в государственных делах и притом нелегитимен, так что наверняка появятся и другие претенденты — и начнётся полный раздрай. Страх перед сползанием в такой хаос и есть главная опора единовластия. Жругру крайне не хочется, чтобы рядом с правителем стояли его братья (или иные родственники), которые получили такое же воспитание и равны правителю знатностью. Ведь любой из них — естественный центр притяжения для недовольных; ну как монарх будет править, зная, что его есть кем без чрезмерных потрясений заменить?
Так что по логике Жругра братьев и прочую родню князя следует уничтожать. А если уж планировать всё совсем рационально, то владыка должен во избежание усобицы заранее ликвидировать лишних своих сыновей, оставив одного. Впрочем, это уже перехлёст даже по уицраорским понятиям: останется один сын, а он, неровён час, тоже умрёт, сам или с чьей-то помощью, — и держава развалится. Поэтому Жругр спокойно относится к тому, что после смерти очередного князя остаётся много его сыновей. Ну, будет схватка за власть, но едва ли слишком долгая; и к тому же это — своего рода естественный отбор, ибо лучшие шансы на победу у тех, кто твёрже держится стратегии уицраора.
Причём до уничтожения Хазарии такой подход был логичен — Русь тогда представляла собой военную державу, которая могла выполнить свою цель только при условии единовластия. Но теперь обстановка иная. И Навна твёрдо намерена вытащить князей из когтей Жругра.
Крещение Руси отчасти способствовало такому намерению — как ввиду миролюбивого духа христианства, так и в связи с утверждением моногамии (всё-таки родные братья обычно склонны убивать друг друга, чем всего лишь единокровные). Однако само по себе это вовсе не означает перелома. Ибо логика Жругра соответствует не только языческому представлению о власти, но и тому, которое преобладало у христиан.
Сфера власти ведь изначально вне христианского учения, Христос наставлял людей вести себя по-человечески именно в частной жизни, а что до государственной, то он сразу отдал кесарю кесарево, потому что пытаться обустроить власть по-людски — значит её развалить, она нечеловеческая по самой своей природе. И сколько бы потом ни притирались друг к другу власть и христианство, отчуждение сохранялось; христианская власть так и оставалась двусмысленным, безнадёжно противоречивым явлением. Любые действия правителя оправдывались тем, что он отвечает только перед Богом и если во благо своего государства совершил нечто, в частной жизни являющееся преступлением, то нельзя его за этого осуждать (тем более свергать): прав он или нет — решит Бог, а не люди. Так что братоубийство в борьбе за власть не нарушало и традиций христианской государственности. Братья могли стать источником усобицы; если правитель этот источник устранил, то Бог ему судья, а более никто.
Так что уицраор против намерения Навны подогнать под христианские заповеди и отношения внутри правящего рода — такого ведь нигде нет. Но Навну подобным доводом не остановишь: как это нигде нет, если в моей мечте есть? Значит, будет и наяву.
Однако чем переубедить Жругра? То, что обесчеловечивание княжеского рода, происходящее из-за борьбы за власть, ведёт его к вырождению и потому опасно для государства, уицраору всё равно не понять. Так что Навна на это и не упирает. Настоящий её козырь совсем иного рода.
С переходом Руси к относительно мирной жизни в корне меняются задачи власти — а потому и сама она должна стать иной.
Русь слишком обширна, чтобы князь мог прямо управлять всем из Киева, власть воевод на местах огромна, а это, как прежде упоминалось, грозит образованием местных династий уже воеводского происхождения. Перерезав братьев и прочую родню, угрозу распада страны не устранишь. И получается, что это не просто зверство, но ещё и зверство, только усугубляющее угрозу развала государства.
Однако Жругр стоит на своём:
— Ну да, от воевод могут пойти местные династии, есть такая угроза. Но от братьев князя угроза ещё больше.
— Если князья будут относиться друг к другу по-братски, то и угрозы не будет, — возражает Навна.
Жругр только ухмыляется: ну какой спрос с этой идеалистки и фантазёрки! Ни за что он не поверит в то, что несколько человек (хоть бы и родные братья) могут управлять поделить власть мирно. Ладно, изредка встречаются такие хорошие братья, но чтобы согласие между князьями стало правилом и чтобы оно держалось и в следующих поколениях, когда князья будут приходиться друг другу всего лишь двоюродниками, троюродниками и так далее — любой уицраор сразу отбросит такое предположение как заведомый бред.
А Навна и не пытается напрямую Жругра переубедить — она опровергнет его не словом, а делом — с помощью княжеского идеала.
Сам этот идеал знаком ей давным-давно [1], и имя у него есть — Властимир. Но он доселе остаётся призраком. Вот Русомир, Дружемир, Волеслав, Ладослав — полноценные идеалы, поскольку каждый из них воплощён в каком-то реальном человеке. А княжеский идеал ни в ком не может воплотиться — ну нет подходящего человека. Вот и остаётся Властимир просто мечтой, на князей он влияет слабо и сумбурно.
Однако лишь с его воплощением русский княжеский род вырвется из уицраорских когтей.
А желание вырваться у многих князей есть.
Ведь на самом деле князья даже при всём желании (а оно ещё и не у каждого есть) не могут неотступно следовать велениям Жругра, решительно пренебрегая обычаями, моралью, родством, дружбой и прочими человеческие понятиями. Человеку слишком трудно до такой заместить человеческое представление о жизни уицраорским. К тому же, преуспев в этом, он рискует сделаться для народа чужим, так что любые (хоть бы и самые полезные) его распоряжения будут толковаться враждебно (хорошая иллюстрация — сетования Бориса Годунова в поэме Пушкина), — и едва ли удержит власть.
Так что в действительности даже глубоко проникшийся стратегией Жругра князь время от времени поступает (либо просто в силу своей человеческой натуры, либо из популистских соображений) не так, как велит уицраор, а по-человечески. Но на какой идеал князь при этом ориентируется? Или на общенародный, или на дружинный — то есть на влиятельных Русомира или Дружемира, а не на призрачного Властимира. А ведь только он может совместить государственное мышление с человечностью. Властимир чем-то напоминает кентавра, поскольку сильно похож на Русомира, но многое усвоил и от Жругра. А кентавр тут и нужен.
Если до предела упростить суть дела, то она сведётся к одному вопросу: можно ли убить брата во имя блага страны?
Конечно, в борьбе за власть порой отец убивает сына или сын отца — но такое случается сравнительно редко; убивают и дядей, племянников и так далее — но поскольку тут родня всё-таки не ближайшая, то и злодеяние выглядит не столь жутко. К тому же иногда не убивают, а калечат, заточают в тюрьму, изгоняют и так далее. Поэтому, говоря далее именно о братоубийстве, на самом деле имеем в виду вообще любые жестокости по отношению к своим родным. Просто братоубийство в данном случае — как бы «классика жанра» — явление чудовищное и притом широко распространённое.
Раньше даже Навна не могла аргументированно возразить против того, что князь имеет право убить угрожающего единству Руси брата. Теперь сможет. Русь сохранит единство лишь при условии, что князья будут править в согласии — а в таком случае первой на свалку истории должна быть выкинута сама мысль о возможности достижения власти через братоубийство. Иначе говоря, истинно государственное, беспристрастное мышление как раз к тому и выводит, что убивать братьев нельзя.
Но всё это при условии, что князья и впрямь научатся править в согласии!
Вот с таким прицелом Навна глядит на разрастающееся семейство Владимира и мечтает:
— Сейчас только один Владимир воспринимает Русь как свой дом, но он и своих сыновей тому же учит, и они будут совместно управлять страной, распределив волости по старшинству, и все будут учиться понимать всю Русь — ведь каждый может когда-то оказаться самым старшим, надо же к тому готовиться. А потом уже их дети и внуки — и будет много людей, каждый из которых с детства учится понимать всю Русь, поскольку может рано или поздно оказаться самым старшим. Вот как всё чудесно!
Однако пока семейство Владимира более восприимчиво к влияниям уицраора, чем Соборной Души с её призрачным Властимиром. Так что с братолюбием дела обстоят неважно. И события стали развиваться совсем не по сценарию Навны.