Князья тоже люди

    Как объяснить князьям, что они сначала люди, а уж потом князья? Размышляя над этим, Навна прогуливается по теремку и критически озирает Властимира. Плохой из него пока помощник в таком деле. Княжеский идеал застрял в прошедшей суровой эпохе и упрямо диктует князьям те правила поведения, которые были уместны тогда: право на власть имеет любой, родившийся в княжеском роду, но повелителем Руси становится один — сильнейший; если через трупы родичей — что ж, такова жизнь.
    Причём такая логика соответствовала не только языческому представлению о власти, но и тому, которое преобладало у христиан. Сфера власти ведь изначально вне христианского учения, Христос учил людей вести себя по-человечески именно в частной жизни, а что до государственной, то он сразу отдал кесарю кесарево, потому что пытаться обустроить власть по-людски — значит её развалить, она нечеловеческая по самой своей природе. И сколько бы потом ни притирались друг к другу власть и христианство, отчуждение сохранялось; христианская власть так и оставалась двусмысленным, безнадёжно противоречивым явлением. Любые действия правителя оправдывалось тем, что он отвечает только перед Богом и если во благо своего государства совершил нечто, в частной жизни являющееся преступлением, то нельзя его за этого осуждать (тем более свергать): прав он или нет — решит Бог, а не люди. Так что братоубийство в борьбе за власть не нарушало и традиций христианской государственности. Братья могли стать источником усобицы; если правитель этот источник устранил, то Бог ему судья, а более никто.
    Но Навне ясно, что сосредоточение власти в одних руках даётся слишком высокой ценой и притом себя не оправдывает. Цена — обесчеловечивание княжеского рода, ведущее его к гибели. Родные братья вынуждены убивать друг друга, а если уж планировать всё совсем рационально, то отец должен во избежание усобицы заранее лишних своих сыновей ликвидировать, оставить одного (а тот, неровён час, тоже умрёт, сам или с чьей-то помощью, — и конец династии). В такой атмосфере князю сложно вырасти нормальным человеком. Да и что даёт в итоге истребление братьев? Русь слишком обширна, князь не может прямо управлять всем из Киева, власть воевод на местах огромна, а это, как прежде упоминалось, грозит образованием местных династий уже воеводского происхождения. Перерезав братьев, угрозу распада страны не устранишь. И получалось, что это не просто зверство, но ещё и зверство, губительное для страны.

    Поэтому Навна старается преобразить княжеский идеал, чтобы он излучал  братолюбие, учил князей жить дружно, слушаясь старших и заботясь о младших. Но кто-то из князей должен в земном мире подать пример следования такому преображённому идеалу, делом доказать, что на него и в самом деле возможно равняться. Навна опекала многочисленных сыновей Владимира с рождения, внимательно вглядывалась в каждого — и каждого старалась повернуть от того княжеского идеала, который есть, к тому, который пока живёт только в её мечте.
    А Жругр идею братства князей считал нелепой. Он хотел оставить княжеский род таким, каков тот есть — просто источником людей, с детства обучающихся искусству управления. Так что уицраор против намерения Навны подогнать под христианские заповеди и отношения внутри правящего рода — такого ведь нигде нет. Но Навну подобным доводом не остановишь: как это нигде нет, если в моей мечте есть? значит, будет и наяву.

    Навна просматривает соборным зрением душу князя Владимира. Чем та столь ценна? Тем, что в чём-то чрезвычайно важном Владимир похож на Яросвета. Тоже смотрит на всю Русь как на свой дом, ощущает свою личную ответственность за мир и порядок в таком доме. Владимир с детства знал, что у него есть шанс стать повелителем Руси — но прийти к власти и удержать её можно не иначе, как зная страну, умея найти в ней для себя опору. И он сумел прочно опереться на Новгород, а затем найти взаимопонимание и с другими землями. И научился понимать грозного стража общего русского дома — Жругра, управляться с ним.
    И потому Владимир в глазах Навны — пример для будущих поколений, и отнюдь не только князей. Она помнит свои полёты в то восхитительное будущее, где каждого с детства учат заботиться о Руси как о своём доме. То, что сейчас считается обязательным для одного лишь князя, в том будущем естественно уже для всех.

    Вот с таким прицелом Навна глядит на разрастающееся семейство Владимира и мечтает:
    — Сейчас только один Владимир воспринимает Русь как свой дом, но он и своих сыновей тому же учит, и они будут совместно управлять страной, распределив волости по старшинству, и все будут учиться понимать всю Русь — ведь каждый может когда-то оказаться самым старшим, надо же к тому готовиться. А потом уже их дети и внуки — и будет много людей, каждый из которых с детства учится понимать всю Русь, поскольку может рано или поздно оказаться самым старшим. Вот как всё чудесно!

    Однако пока семейство Владимира более восприимчиво к влияниям уицраора и наличного Властимира, чем Соборной Души с её призрачным новым Властимиром. Так что с братолюбием дела обстоят неважно. И сам Владимир тоже мыслит по-старому и ни о каком разделе владений между сыновьями по старшинству не помышляет. На склоне лет, не доверяя своим старшим сыновьям, он задумал передать всю власть одному из младших — Борису. После чего отношения со старшими разладились совсем. Один из них, Святополк, плёл интриги в самом Киеве, а второй, Ярослав, открыто поднял мятеж в Новгороде.
    Предчувствуя скорую смерть, Владимир отправил Бориса с войском против будто бы собирающихся напасть на Русь печенегов; иначе говоря, отдал войско в руки своего предполагаемого преемника.

    Навна вполне разделяла особые симпатии Владимира к Борису, только смотрела на дело глубже. Она ещё не совсем отчаялась в том, что сыновья Владимира сумеют примириться и поделить волости по старшинству. Если же такое не получится (а к тому дело и идёт, судя по всему), то надо добиться хотя бы того, что возможно: пусть хоть кто-то откажется от участия в схватке за власть — и тем самым подаст пример хотя бы внукам Владимира, раз уж его сыновей воспитать должным образом не получилось.

    Когда войско стояло на реке Альте, русская богиня явилась Борису во сне:
    — Борис, твой отец, конечно, по-своему прав — для Руси лучше, если князем стал бы ты. Но старшие братья с этим не смирятся; если ты и победишь, то не иначе как убив их.
    Для Бориса этот вопрос страшно болезненный. Однако деваться вроде некуда:
    — Я рад бы подчиниться Святополку, раз он самый старший. Но он же убьёт и меня, и Глеба, если мы ему доверимся. Я не за власть цепляюсь, а спасаю себя и младшего брата. К тому же и Святополк, и Ярослав строят козни против отца — разве так можно делать? И если отец из-за этого их отверг и сам меня назначил наследником, то как пойти против его воли?
    — Допустим, ты победил братьев и стал князем всей Руси. У тебя выросли сыновья… и опять повторится то же?
    — Нет! Я воспитаю их так, чтобы они были дружной семьёй, где младший слушается старшего, а старший заботится о младшем.
    — А на чьём примере ты будешь их так воспитывать, если сам возьмёшь власть через трупы старших братьев?
    — Я и сам понимаю, что всё это страшно. Но что же мне остаётся делать?
   — Нужен живой пример князя, способного жить по-человечески. Ты и станешь таким примером. Святополк самый старший — так подчинись ему добровольно.
    Борис подумал и ответил:
    — Он наверняка убьёт меня и других братьев, подчинит всю Русь. Получается, я для детей братоубийцы должен быть примером?
    — Нет. Если Святополк вас убьёт (а я всё-таки немного надеюсь, что не убьёт), мы поддержим кого-то из других твоих братьев — Ярослава, скорее всего. Вот для его потомков ты и станешь примером — для потомков того, кто хоть и сам не без греха, но власть получил как мститель за братьев.
    — А если за меня отомстит Глеб?
    — Да не получится у него. Нынче борьба за власть — дело слишком жестокое; тут Ярослав нужен; или, может, кто другой, но не Глеб. А Глеб — он с тобой будет, тут.
    И она показала Борису небесную Русь:
    — Вот отсюда вы будете присматривать за всеми князьями, наставлять добру и отвращать от зла. Вы сделаете княжеский род одной дружной семьёй, которая и сама будет счастлива, и всей Руси обеспечит мир и процветание. Вот для чего вы с Глебом нужны — потому что лучшие из сыновей Владимира; а земная власть не обязательно должна достаться лучшему.
    Борис в нерешительности. Дело, которое поручает ему Навна, в самом деле куда достойнее даже княжеской власти, да и привык с детства к Навне прислушиваться. Но многое мешает согласиться — тут и страх смерти, и воля отца, и то, что надо пожертвовать земной жизнью также и младшего брата, а не только собственной, да мало ли что ещё. Навна смотрит на княжича пристально — вроде и уверена в нём, но не слишком ли многого от него требует? Наконец, не выдержав, добавляет горячо, чуть не плача:
   — Борис, помоги мне! Если откажешься, если будешь держаться за земную жизнь — мне же не к кому больше обратиться!
   — Так и сделаем, — пообещал Борис.

    Вскоре на Альту пришла весть о смерти Владимира.
    — Войско при тебе. Убей братьев и стань повелителем Руси, — указал Борису Жругр.
    Но Борис выступить против старшего брата отказался. Тогда воины ушли от него к Святополку. Теперь уже тому Жругр велит истребить братьев и завладеть всей Русью. Навна отговаривает Святополка:
    — Борис тебе добровольно подчинился. Дай ему и Глебу те уделы, которые им причитаются по старшинству.
    — Я лучше знаю, что им причитается, — отрезал тот.
    Через него приказ Жругра прошёл к дружине. Люди Святополка убили трёх сыновей Владимира — Бориса, Глеба и Святослава. Но последний погиб, когда бежал в Венгрию с целью привести оттуда войско — а это совсем не то, чему учила Навна.

    Так что не получилось утвердить братство князей прямо сейчас — и пришлось задействовать запасной вариант. Навна кинулась за помощью в Новгород. Ещё раз удостоверилась, что настоящий родной дом, действительно надёжное пристанище у неё до сих пор именно здесь. Защитить идею братства князей — это тогда означало примерно покарать того, кто всех откровеннее ею пренебрегает. А значит, Навне ничего не оставалось, как поддержать Ярослава. Он вырос на севере (с детства княжил в Ростове, потом в Новгороде) и на Киев теперь претендовал как мститель за убитых братьев, опираясь, прежде всего, на новгородцев. Всё это привязывало его к Навне. А новгородцы его поддержали, поскольку их не устраивало, что судьба престола решается на юге. Русский князь, по их мнению, — всего лишь воевода дружины, отправленной на юг для защиты интересов коренной Руси, и назначаться он должен в Новгороде. Вот и назначили таковым Ярослава.
    Дальнейшее показало, что если Навна может твёрдо положиться на новгородцев, то опора Жругра на Киев весьма шаткая, сторонников Навны и на юге немало. А когда стало ясно, что Святополк теряет поддержку на Руси и может бороться за власть, не иначе как опираясь на Польшу и печенегов, то Жругр от него отрёкся, признал князем Ярослава. Пока получился компромисс между Навной и Жругром. Почти всю Русь взял в свои руки один князь, как того хотел Жругр, — но это князь, тесно связанный с севером — бастионом Навны. У Ярослава гораздо больше взаимопонимания со Жругром, чем с Навной, — зато власть он взял как мститель за братьев. В общих чертах, повторение того, что было сорок лет назад.