Бешеный конь

    А теперь пора заняться делами более насущными.
    Надо как-то нацелить Жругра на обустройство уже покорённых земель, отвратив его от новых завоеваний. Главным делом уицраора должно стать обуздание хаоссы, которая, присосавшись к быстрорастущей Руси, страшно разжирела. Жругр ею маловато занимается, и Хаосград разросся. А прижать хаоссу надлежит в пещере и крепости разом. Ведь русская дружина не может обуздать хаос на Руси, коли он засел также внутри самой дружины. И наоборот, если против русской власти поднимутся все, то они её сметут — не так уж она и сильна сама по себе. Иначе говоря, Хаосград и пещера смертельно опасны для Руси даже поодиночке.
    Но Жругр так привык к расширению русских владений, что и остановиться не мыслит. И не остановится, пока рядом Святогор, а тот настроен крайне воинственно. Сейчас, когда чуть ли не половина славян объединена под русской властью, можно набрать такое войско, что и завоевание Византии — задача достижимая. А если собрать в один кулак вообще всех славян, то можно замахнуться и на всю Европу. От таких перспектив Святогор распалился настолько, что Навна и не чает его образумить. Надо оторвать от него Жругра — и тогда все мечтания Святогора пойдут прахом. Повернуть уицраора к Дружемиру, втолковать, что Русская земля — та, что есть сейчас, и он обязан её охранять, а всё прочее — чужое пространство, которое его может заботить, лишь если оттуда исходит угроза для Руси.

    Яросвет, однако, указал на то, о чём сама она сейчас старалась не особо задумываться:
    — Жругр сам должен стать другим, чтобы захотел повернуться от Святогора к Дружемиру.
    — Да, нелегко будет Жругра переубедить… 
    — А скорее невозможно.
    — Опять намекаешь, что Жругр своё отжил? Нет уж, я его перевоспитаю.

    Признав под давлением очевидности, что её любимый конь своей природой не отличается от прочих уицраоров, она всё же не верит в неизбежность его смерти. Вроде история доказывает, что уицраор не может быть бессмертным — в самом лучшем случае проживёт несколько веков. Но то уицраоры вообще, а то Жругр — разница для Навны слишком велика; это же её собственный уицраор, и ему полагается быть особенным. Она непоколебимо верила, что добьётся для него бессмертия. Ведь в теории оно достижимо. Яросвет следит за тем, как меняется жизнь на планете вообще, а на Руси и вокруг неё — особенно, делает выводы о том, каким полагается ныне быть русскому уицраору, и соответственно подправляет Жарогора. И если Жругр на того добросовестно равняется, то всегда будет в гармонии с планетой, а значит — она из-под его лап и не уйдёт вовеки. Вот он, секрет бессмертия, весьма прост… но ни один уицраор ещё не смог им воспользоваться. Уицраор заскорузлый и упрямый, он и сам Землю не чувствует, и умных советов не слушает, а держится за вбитую в него при рождении программу, которая неизбежно устаревает. Правда, когда противится реальности по не очень важному вопросу, то зачастую разумнее уступить ему, чем ссориться. Но если Жругр намертво упрётся в чём-то принципиальном, то ему смерть.
    Яросвет видел, что прикипевшая к своему коню Навна всё равно будет держаться за него до упора, а посему нет смысла препираться — упрямую соборицу разве что сама жизнь переспорит. Да и то не любую. Но упрямство Навны имеет предел — она в любом случае уступит, когда ясно осознает волю Земли. Яросвет сказал:
    — Попробуй. Хотя бы узнаешь, каково приучать уицраора к сильно изменившимся условиям… даже если он сам же их изменил.

    Да, растерзав Хазаора, Жругр перевернул обстановку в восточнославянских землях до такой степени, что сам оказался там лишним. Всё та же трагедия успешных уицраоров, которая для каждого из них оказывается неожиданностью, — они же не любят изучать историю, вечно перекрытую для них текущей политикой. А Навна впервые переживала эту трагедию сама, вместе со Жругром, а не глядела на неё со стороны.
    Жругр был уицраор-завоеватель — именно такой и требовался для того, чтобы объединить славянские племена для уничтожения Хазарии, таким его и воспитали. Выполнив свою задачу, он почуял, что мир становится каким-то чужим и непонятным. Раньше у Руси был очевидный главный враг, собиравший вокруг себя других, противопоставлявший русскому порядку порядок хазарский. Словом, главный враг Жругра был похож на самого Жругра — и потому понятен ему. А нынче основная угроза Руси — не какое-то одно государство, а просто хаос. Надо обеспечить людям мирную жизнь, так что враги — все, кого мир не устраивает, то есть (с русской точки зрения) силы хаоса. Печенеги в первую очередь, но именно потому, что они — опаснейшая из наличных сил хаоса; конкурентами в наведении порядка они быть не могли. Вместо Хазаора Жругру противостоял какой-то иной враг, бесформенный и расплывчатый, — сама хаосса. Бороться с нею Жругр не умел и не хотел. Ему нужна ясная цель-жертва. Нет больше Хазарии — надо найти ей замену. Византия — самое то, тем более что на неё Жругр и раньше покушался.

    — Нам угрожает хаосса, а не империя, — убеждала его Навна. — При Хазаоре нам было не до хаоссы, а теперь возьмёмся за неё как следует.
    — Это не моё дело — гоняться за ней по всяким дебрям и норам, мне нужен настоящий, достойный враг, уицраор.
    — Настоящий враг — тот, кто сейчас наиболее опасен для Руси, а это хаосса.
    — Так если я не умею с таким врагом бороться?
    — Будем учиться.
    — Не хочу.
    — Так иначе погибнешь.
    — Не погибну.
    И хоть кол на жругровой голове теши.
    Навна чувствовала, что полёт кончается — не на ком лететь, испаряется взаимопонимание со Жругром. Казалось, они были единодушны, когда с вдохновением объединяли Русь против Хазарии. Но для Навны война с Хазаором — путь в иную, гораздо более мирную и счастливую жизнь, а Жругр в войне видит смысл своего существования. Сразив указанного Навной врага, требует другого, а поскольку она такового не указывает, то ищет его сам. До Жругра так и не дошёл истинный смысл русской власти.

    А в чём тот смысл заключается — явствует уже из летописного сказания о призвании князей: установить и поддерживать мир и порядок на этом огромном пространстве (земли восточных славян и смежные с ними). Это своё пространство. А разграничение своего и чужого в летописях очень важно. Показательно, что «Повесть временных лет» начинается с рассказа о разделении мира между потомками Ноя, где сразу говорится о запрете преступать чужие границы, — то есть постулируется, по-современному выражаясь, многополярность мира. Также уместно вспомнить эпизод из летописного рассказа об испытании вер князем Владимиром. Иудеи излагают Владимиру основы своей веры; он, однако, переводит разговор на иное: а земля ваша где? Те отвечают, что Бог лишил их своей земли за грехи и рассеял по миру. И Владимир ставит точку на дискуссии: раз сами своей земли не удержали, то нам у вас учиться нечему. Насчёт достоверности данного рассказа гадать не будем — важно то, что он отражает русское отношение к связи между народом и его родной страной. Надо чётко отделять свою страну от чужого пространства и заботиться о ней; потерять её — страшнее  всего.

    А Жругр этого не сознаёт. Он усвоил лишь первую, завоевательную часть плана русских богов, а выполнив её, не может остановиться, намерен ломить дальше. Нет у него чёткого понимания, где своё, а где чужое, — и потому нет будущего. Так что сейчас они со Святогором — лучшие друзья; глубинная их чуждость подзабыта.
    Навна пыталась направить Жругра на печенегов, поскольку больше всех мешали мирной жизни именно они. Но сам он мыслил иначе. Война с печенегами — дело тяжёлое, а большой добычи не принесёт, не так уж они богаты. А вот Византия и Болгария заодно — совсем иное дело. Жругр даже помышлял туда переселиться, перенести на Дунай центр русской державы. Словом, хотел уйти от коренной Руси и от Поля. Навна пыталась его утихомирить, отчаянно на все лады напоминая об их общей мечте. Ведь с этой мечтой русская богиня подарила ему и возможность бессмертия: будет Жругр Навне верным помощником, будет жить в унисон с Землёй — никогда не отстанет от жизни и потому не умрёт. Но в душе Жругра эта подаренная мечта всё больше подавлялась собственной, из его уицраорской натуры растущей тягой к великим завоеваниям. Сначала Византия, а дальше… и тут он точно окажется очередным орудием Гагтунгра — тот ведь рад любому рвущемуся к мировому господству уицраору, сколько таких он уже использовал и потом выбросил.
    Навна всё равно не отступалась, изыскивая всё новые доводы, способные вразумить Жругра. Правда, кусала порой вредная мысль: он всё равно не уступит, он уже самой жизнью приговорён, а тебе его просто жалко, вот и пытаешься спасти его вопреки судьбе. Но Навна упорно отгоняла такие сомнения. Ведь не одно столетие мечтала о настоящем, не призрачном полёте, и именно с помощью Жругра эту мечту осуществила, именно он свалил Хазаора и вернул нам Поле. Такое не забудется. Как же теперь от такого замечательного любимого коня отречься? И точно ли он обречён? Вот, скажем, раньше Дингры менялись, а теперь одна навсегда, — ну и Жругр должен быть один навеки, пусть русская тетрада будет целиком постоянной. Да, Яросвет уверяет, что всякий уицраор слишком врастает в обстановку, в которой родился, и неспособен пережить её слишком резкую смену, что это в самой уицраорской косной природе заложено, а потому уицраор заведомо смертен. Но Жругра было жалко настолько, что и вся премудрость Яросвета не могла Навну переубедить.

    Переубедить сумел, однако, сам Жругр. Разумеется, отнюдь не словами. Разгневанный увещеваниями Навны, он её попросту сбросил и ринулся за Дунай, увлекая за собой Святослава и его войско.
    Ушибленная, расстроенная и смертельно обиженная Навна приходила в себя и осматривалась. Куда же этот неблагодарный зверюга её скинул? Конечно, на прошлую Землю — на ту, что ещё с Хазаором. Вот оставайся ты, Навна, в том прошлом, когда ты мне ещё была нужна, будь персонажем ушедшей истории, а отныне мне твоя опека в тягость, мне нянька не нужна, я уже такой сильный, что и без тебя и Царьград возьму и вообще что угодно завоюю. Так примерно прощался с Навной Жругр, издевательски щерясь с улетающей в будущее планеты.