Путеводная звезда

    И всё-таки братство князей — лишь для начала; потом власть должна как-то перейти от князей ко всему народу, но как?
    Выскочив из светлого завтра обратно в сегодня, Навна поделилась с Яросветом своими переживаниями:
    — То, что князья будут совместно поддерживать на Руси мир и порядок, — прекрасно, но ведь прочий народ от этого отстраняется, просто выполняет указания сверху. А в Исландии весь народ заботится обо всей стране. У нас бы так!
    — Там уицраора нет, а у нас Поле — куда нам без Жругра?
    — Я понимаю, что никуда. Значит, каждому следует научиться ещё и участию в управлении Жругром, тогда буду держать его в руках через каждого человека. Ведь и Фрейя собирается именно так сделать, когда жизнь её всё-таки заставит обзавестись уицраором. Но я-то хочу… понимаю, что я слишком идеалистка, но я хочу свою Исландию прямо в Поле! Русь — как Исландия, в том смысле, что все сами обо всём заботятся, но это не на краю света, а здесь, на виду у всех, даже у самых страшных уицраоров — и чтобы они не смели к Руси и близко подойти!
    И поглядела на Яросвета испуганно, настолько фантастичной ей самой казалась её мечта.
    — Ну, хоть когда-нибудь такое будет? — спросила она жалобно. — Хоть через тысячу лет?

    Да как же не быть такому, если оно уже было? В смысле — у Навны в раннем детстве, когда мы сами обо всём заботились и никого не боялись, потому что самые  сильные. Правда, так дело обстояло лишь в её воображении… и тем не менее…
    Яросвет подтвердил:
    — Будет. Через тысячу лет, или больше, или меньше, не знаю, но будет.
    Помолчал какое-то время, то ли размышляя, то ли просто дожидаясь, когда к Навне вернётся способность слушать, и продолжил:
    — Такое возможно, если в каждом человеке совмещаются соборность и государственное мышление, то есть каждый и тебя хорошо понимает, и Жругра. Тут постепенно надо: сначала ты очень немногих научишь так жить, потом ещё кого-то — и так далее, пока все не научатся.
    Это Навне ясно. Нельзя всерьёз учиться, не используя приобретаемые умения на деле; если у человека нет возможности влиять на ход дел в стране, то все его размышления о ней отрываются от жизни и превращаются в пустышку. И в то же время опасно позволять неподготовленным людям влиять на политику. Двигаться вперёд с учётом этих двух плохо стыкующихся между собой соображений можно лишь очень осмотрительно.
    — Но мы придём к тому, о чём ты мечтаешь; точно придём, — сказал Яросвет. — Со временем, разумеется; работать надо. Сейчас такое трудно вообразить, но оно возможно. Впрочем, вижу, что тебе это доказывать излишне.

    Да, сомнений Навна действительно не испытывала. Она не в состоянии даже задавать вопросы, зависла между явью, из которой доносился голос Яросвета, и ещё одним невероятно далёким и чудесным раем, в который она уже приготовилась вознестись. Вот Исландия прямо в Поле! Вот то, что она в детстве видела, пока ей не мешало знание жестокой реальности; она не мираж видела, а действительное будущее — которое теперь разглядит как следует. Удерживала Навну только неясность связи между этим раем и обозначенной демиургом ближайшей целью. Вернее, интуитивно уже ясно, но надо же знать точно — тогда взлетишь легче и выше.
    Яросвет завершил:
    — Князья уже привыкли воспринимать Русь как свою отчину — и на это надо наложить умение обходиться друг с другом по-человечески. Князья делом покажут, как совмещать в себе человечность и государственное мышление. Для начала достичь такого совмещения хотя бы у князей, чтобы они служили образцом для всех. Пусть все воочию видят, что такое вообще возможно — жить как все люди, не резать брат брата и сын отца, и при всём том мыслить и действовать государственно. Каждый день глядеть Жругру в глаза, оставаясь человеком. Князья делом докажут, что человеку такое по силам. Потом постепенно другие начнут брать с них пример — и когда-нибудь весь народ тому же научится.

    В памяти улетающей всё дальше от яви Навны промелькнули и бык, и великан, и гигантская птица, и дракон, и духи страны, отгоняющие от Исландии призрак уицраора. А от Руси отводить беды станет сам уже по-настоящему приручённый уицраор — так куда надёжнее. Тут русская богиня совсем растаяла в своей мечте, в мирной свободной Руси, надёжно защищённой грозным и послушным Жругром.
    Там любой вполне соборен с Соборной Душой и в то же время отлично понимает Жругра. А значит, Навна управляет уицраором буквально через каждого человека. И потому Жругр идеален и безоговорочно ей послушен — как сам Жарогор… и летает уже не только в Мире времени. И на Руси полный порядок при полной свободе, потому что такие мы все замечательные. Каждому с детства известно: он должен знать мир, слышать саму Землю, чтобы видеть Русь такой, какова она есть, и найти для себя дело, которым он будет Руси наиболее полезен. Смотреть на жизнь как-то иначе считается просто недостойным человека.
    И всё это прямо связано с тем, что тут русская тетрада такова, какой ей и положено быть. Дингра обеспечивает воспроизводство народа, Навна воспитывает людей такими, чтобы они понимали Яросвета, а объединившийся вокруг демиурга народ не станет объединяться вокруг главы государства (а значит, вокруг уицраора). Тут всем ясно: глава государства — он и есть глава только государства, его дело — руководить выполнением стратегии развития, которая всем известна. Следовательно, диктовать какую-то свою стратегию глава государства не может. А это и означает, что у Жругра нет возможностей своевольничать; он просто выполняет свою роль организатора, то есть знает своё место.
    Тут у Навны полная соборность с каждым: ведь каждый относится к стране так же, как сама она.

    Навна долго витала в том раю, заглядывая в каждый его уголок, что-то видя ясно, что-то — туманно, чего-то вовсе не видя. Наконец слова Яросвета «работать надо» начали стучаться в её сознание слишком уж сильно, заставив вернуться в явь.
    — А может, даже не через тысячу лет там будем, а гораздо раньше? — спросила она с надеждой.
    — Может, — ответил Яросвет. — Если ничто сильно не помешает. Но Азия внушает большие опасения, а потому предполагаю, что едва ли всё так удачно сложится.
    — И предполагай, — согласилась Навна. — Это уж твоё дело — всё предусматривать. А я буду рассчитывать на лучшее.
    «Триста лет, — обозначила она срок. — Ладно, четыреста… ну в самом худшем случае — пятьсот… всё, больше не прибавлю, никак нельзя больше».
    Очень уж чудный рай, невыносимо ждать тысячу лет.

    Когда мечта эта прочно повисла где-то немыслимо высоко как путеводная звезда, Навна оставила её в покое. Иногда только в трудные минуты к ней взлетала, путешествовала по той будущей счастливой жизни, заряжалась от мечты энергией.