Новгородский Жругр

    О вопросе, с которого начала тот разговор с Жарогором, Навна отнюдь не забыла — даровать бессмертие хотя бы второму Жругру очень хотелось. Так что и Яросвета спросила о том же. А он ответил:
    — Чем раньше и серьёзнее ты начнёшь нам помогать в выращивании нового Жругра, тем вероятнее, что он проживёт долго… ну не смотри так, ладно — может, даже бессмертен будет, не стану спорить; словом, приступаем к делу.

    И они принялись готовиться к смене уицраора. Вернее, Навна присоединилась к Яросвету и Жарогору, которые, оказывается, и так уже были этим заняты. Жарогор отныне служит образцом не Жругру, а одному из отпочковавшихся от него жругритов.

    Вообще-то Жругр, как и любой уицраор, не желает иметь никаких детей. Жругриты могут отделяться от него, лишь когда он не может этому помешать — поскольку оторвался от Земли и потому ослаб. А оторвался потому, что намертво игнорирует настоятельные требования жизни. А молодой, не отягощённый инерцией мышления уицраорит, будучи в остальном копией отца, как раз эти требования твёрдо усваивает, превращает в своё знамя, благодаря чему получает от Земли силу, как Антей, и за счёт этого низвергает старого уицраора. В данном случае жизнь требует прекратить потерявшее всякий смысл расширение русских владений и заняться обустройством огромного пространства, которое уже под русской властью. Набросившись на Болгарию и Византию, Жругр столь ясно выказал своё пренебрежение к воле Земли, что на волне недовольства им выросли жругриты.
    Один из них, условно говоря — киевский, был связан с Дружемиром, который теперь оказался в ссоре со Жругром и Святогором, но и план Яросвета усвоить не мог, отчего и с Навной не в ладах. Этот жругрит опирался на ту часть княжеской руси, которая хотела жить мирно и притом сильно оторвалась от своих северных корней. Он, вероятно, и занял бы престол, покатись дело самотёком. Но Яросвет намерен заменить первого Жругра не кем попало, а кем надо. Побыстрее вырастить своего, максимально просветлённого Жарогором жругрита.
    И вот Яросвет, Навна и Жарогор колдуют над новорождённым жругритом. Он, подобно брату, сознаёт, что должен от завоеваний перейти к обустройству страны. Это очевидное требование жизни, поддерживаемое значительной частью народа, оно легко усваивается юным жругритом. Куда сложнее ему втолковать другое, народу куда менее ясное, по-настоящему сознаваемое лишь Яросветом и немногими его единомышленниками: княжеская русь должна не отдаляться от северной, а сближаться с ней, и княжескому роду пора стать единой сплочённой силой.
    Жругрит хорошо усвоил только то, что необходимо считаться с Русомиром, а значит, и с Новгородом.
    — Для начала достаточно, — утешил Яросвет расстроенную твердолобостью жругрита Навну. — Дальше ты сама ему потом объяснишь, когда он дозреет, когда жизнь его поколотит как следует и заставит задуматься.

    Навна должна ещё приручить будущего Жругра, привязать к себе. Старый Жругр хотя бы привык её слушаться, а от рук отбился, лишь убедившись, что она настырно требует от него того, на что он по натуре своей неспособен. А юный жругрит склонен считать, что и сам разбирается в обстановке. И это отчасти правда — ему ведь Яросвет разъяснил, что к чему. Разумеется, разъяснял и то, что надо слушаться Навну, но подобное уицраором (особенно геором) тяжело усваивается.
    Они обратились за помощью к Дингре. Та, правда, по причине приземлённости своей натуры, не особо впечатлялась тем, что Поле — русская отчина, зато отлично понимала, что такое хлеб. В нём Новгородская земля нуждалась часто. В более плодородных частях Руси, которые по северному краю Поля, хлеб обычно можно было купить. Разумеется, если его не уничтожают (вместе с самими хлеборобами) степняки или он не гибнет в войнах между самими славянскими племенами — а это зависит от того, сколь хорошо русская дружина выполняет свои обязанности. Да и вообще Новгород сильно зависел от торговли, а значит — от безопасности торговых путей. Следовательно, русская дружина требовалась Новгороду для поддержания мира и порядка в восточнославянских землях, это и Дингра отлично понимала, брождения Жругра за Дунаем она рассматривала как отлынивание от настоящей работы. Так что и каросса присоединилась к заговору против Жругра, обеспечив тем самым на севере опору для новгородского жругрита.

    Жругр тем временем буйствовал на Балканах. Болгарского уицраора затрепал до полусмерти и загнал куда-то в инфрафизические пещеры под Родопами, но вот Форсуф ему не по зубам. А печенеги, воспользовавшись отсутствием основных русских сил, осадили Киев.
   Ещё совсем недавно Навна воистину витала в раю, уверенная в полной безопасности Руси. Ей тогда и привидеться не могло, что вскоре на волосок от гибели окажется сама русская столица. И ведь такое стряслось не из-за появления некой непредвиденной угрозы, а из-за амбиций Святогора и Жругра. Навна то и дело проваливается в последние месяцы своей земной жизни: вот она с плачем умоляет Святогора пожалеть свободных словен, а тот пренебрежительно отмахивается, а вот уже обры вокруг града — и тот мир исчезает в пламени.
    Естественно, теперь Навна смотрит на жизнь уже с иной точки, но эмоции, в сущности, те же. Тем более что один из повисших над бездной земных теремков ей сейчас безмерно дорог — тот, в котором княгиня Ольга со своими внуками. Навна знает, сколь важны для Руси люди, которые с детства воспринимают её как свою отчину и притом признаются имеющими право на власть, и понимает, чем может обернуться гибель княжеской семьи.
    А для Святослава сгубить своих детей — не трагедия? Но он под слишком сильным давлением Святогора и Жругра.

    Навне и Святогору вовек не сойтись насчёт того, что такое героизм. Для Святогора любая большая, впечатляющая победа есть геройство; в его глазах предполагаемый разгром Византии — деяние ещё более славное, чем уничтожение Хазарии. А Навна признаёт лишь такую победу, благодаря которой русские теремки становятся более защищёнными. А даже самые грандиозные подвиги, совершаемые во имя иных целей, на русскую богиню никакого впечатления не производят. Ну ладно, может, на самом деле она лишь демонстративно ими пренебрегает, а если уж совсем начистоту, то нынешние победы русского войска за Дунаем и её весьма впечатляют — хотя бы просто как само по себе проявление русской силы. Пусть так на самом деле — но ни Святогор, ни Жругр, ни Святослав никакой похвалы от Навны не дождутся, ибо проявляют русскую силу не к месту. Навна же из теремка на всё смотрит, измеряет значимость любой победы безопасностью русских детей. А с такой меркой истинная цена балканским подвигам Святослава видна как на ладони: к чему они, если из-за них сейчас печенеги вокруг Киева?

    Киев с великим трудом удалось отстоять, но угроза со стороны печенегов сохранялась; надо возвращать войско из Болгарии. «Чужой земли ища, свою забросил», — так сказали Святославу прибывшие к нему из Киева гонцы; в сущности, это то же, что Навна твердила тогда Жругру. Жругр полагал, что задунайская земля для него тоже своя, раз уж сумел её захватить, и не хотел возвращаться. Но определённое влияние на князя и его воинов у Яросвета и Навны оставалось, так что русское войско на время вернулось домой.

    Кое-как уладив отношения с печенегами и похоронив мать, Святослав вновь обратил взор на юг. Скоро он объявил, что переносит столицу в болгарскую Преславу. Естественно, и основная дружина будет там. А старые свои владения князь поделил между двумя сыновьями (предполагалось, что временно, он же не собирался скоро умирать). Столицей Ярополка стал Киев, Олега — Вручий (Овруч). Новгородцы страшно недовольны: мало того, что сам Святослав уходит невесть куда, так и сыновей оставляет на юге, а Новгород, похоже, уже ни во что не ставит. Они потребовали, чтобы и у них княжил сын Святослава, а в противном случае угрожали найти себе князя на стороне.
     Тогда в дело включился Жарогор. Его вестником выступил Добрыня. Он предложил новгородцам просить в князья его племянника Владимира, одного из незаконных сыновей Святослава. Жругр противился, но потом отмахнулся от этого второстепенного, по его понятиям, дела — его мысли были за Дунаем.
    И вот Добрыня с Владимиром отправились в Новгород, а с ними та часть дружины, которой с нынешним Жругром не по пути. Яросвет уже тогда наметил Владимира в киевские князья. Незаконнорожденность тому не слишком препятствовала: на верховную власть мог претендовать любой представитель княжеского рода, сумел бы её взять и удержать (уместно сравнить с Норвегией — там подобные порядки продержались гораздо дольше).

    А Жругр опять кинулся на Царьград, но сдюжить с Форсуфом так и не сумел. В конце концов Святослав отправился на Русь, намереваясь привести больше воинов. Зная, что войска у него осталось мало, зато добычи везёт без счёта, печенеги заступили днепровские пороги. Тут киевский жругрит открыто выступил против отца.
    — Бросьте добычу, она вас погубит, — посоветовал он. — Обойдите пороги налегке на конях.
    — Не бросайте добычу! — взревел Жругр. — Вернётесь домой побитыми, да ещё и с пустыми руками — как же после такого новое войско набрать, кто в него пойдёт?
    Одни послушали жругрита, другие — Жругра. Свенельд с частью войска обошёл пороги посуху и вернулся в Киев, а другая часть во главе со Святославом попыталась пройти по Днепру и в порогах была истреблена печенегами. После чего киевский жругрит легко добил обессиленного отца. Но занять его престол не смог — благословения от русских богов нет. Жарогор забрал корону Жругра на хранение.

   Вскоре киевский жругрит сказал Свенельду:
    — Князь должен быть один. Олег — это кто вообще такой?
    Свенельд своему сыну Люту:
    — Охоться где хочешь, хоть бы и в угодьях Олега, нечего с ним считаться. Много развелось князей, эдак для нас с тобой места не останется.
    Лют последовал отцовскому совету, за что Олег его убил. Свенельд заставил Ярополка пойти на брата войной. Олег погиб в битве у Вручего. И Владимир выступил против Ярополка уже как мститель за брата. Правда, это не так много значило: братоубийство считалось среди князей делом хоть и предосудительным, но не слишком — против логики власти (сиречь воли уицраора) не попрёшь. 
Новгородский жругрит направился из Новгорода в Киев, разделался с братом и тут же был коронован русскими богами. И стал, таким образом, вторым Жругром. Ведь Жругр — имя, передающееся вместе с престолом; скорее титул, чем имя. Началось правление Владимира.
    От соединения пришедшей из Новгорода дружины с остатками киевской образовалась новая, равняющаяся уже на угодный Навне образ Дружемира и служащая надёжной опорой новому Жругру.