Победа Бориса и Глеба

    Но оставались ещё два сына Владимира, в борьбе за власть не участвовавшие. Один, Судислав, ещё слишком молод, зато другой, Мстислав, княживший далеко на юге, в Тмутаракани, — уже прославленный воин.
    — Дай Мстиславу Чернигов, а Судиславу — Переяславль, — советует Навна Ярославу, но тот не слушает.
    — Отбери у Ярослава всю Русь, — подговаривает Мстислава Жругр, которому удобнее иметь в Киеве князя, не связанного с Новгородом.

    В 1024 году, когда Ярослав по своему обыкновению надолго отлучился в Новгород, Мстислав с войском подступил к Киеву. Однако кияне ^[1] отказались его принять, не желая опять бодаться с Новгородом. Зато Мстислава с готовностью поддержал Чернигов. Ярослав с варягами пошёл на Чернигов, но в кровопролитной битве под Лиственом потерпел поражение и бежал обратно в Новгород.
    — Иди на Киев! — сказал Мстиславу Жругр. — Сейчас его точно возьмёшь.
    — Никуда не ходи, — отговаривает Навна. — Ты уже на своём месте: ты — второй по старшинству, так что Чернигов как раз твой удел.
    Мстислав согласился с нею и отправил послов к Ярославу:
    — Ты старший брат, Киев — твой, а мне — другая сторона Днепра.
    Ярослав сомневался и долго оставался в Новгороде, управляя Киевом через наместников. Потом вновь набрал войско и пошёл на юг. Навна умоляет обоих братьев примириться, а Жругр, видя, что они к тому и склоняются, подстрекает обоих биться насмерть; ему уже всё равно, кто из них победит, лишь бы остался один, а два князя — это для уицраора много.

    Но теремок Навны светится уже по-новому. Ведь княжеский идеал перестал быть абстракцией, теперь его олицетворяют Борис и Глеб. Ярослав и Мстислав мало-помалу начинают прислушиваться к своим братьям — вроде и чудным, но в чём-то крайне важном оказавшихся правыми. Да и не только князья, но и многие другие люди. И Жругр чувствует, как его воинственные директивы вязнут в человеческих душах, упираясь в построенные там Навной, Борисом и Глебом преграды. И постепенно смиряется.
    — Ни в какое братолюбие у князей я не верю, — сказал он наконец Навне, — но насчёт старшинства согласен; будь по-твоему.

    Всё-таки этого уицраора она приручила гораздо быстрее, чем его отца.
    Князья заключили мир на тех условиях, какие и предлагал Мстислав, поделили владения по старшинству.
    Правда, новые порядки были ещё непрочны, их устойчивость сильно зависела от отношения к ним отдельных князей. Когда через 10 лет Мстислав умер, Ярослав захватил его владения, не отдал Чернигов Судиславу, а посадил его в тюрьму, откуда тот не вышел до смерти. Всё-таки с Ярославом Навна настоящего взаимопонимания так и не добилась. Зато с воспитанием его сыновей и внуков преуспела гораздо больше — и в будущее смотрела с оптимизмом.

    Естественно, вместе с князьями преображается и дружина (и её небесный идеал, конечно). Слишком уж они взаимосвязаны. Немыслимо такое, что князья почитают Бориса и Глеба, а дружина — Святополка Окаянного. Она в таком случае непременно найдёт среди князей кого-то, желающего стать новым Святополком, в крайнем случае — выдвинет бастарда или самозванца. Новые правила княжеского рода могут работать, лишь будучи приняты также и дружиной.
    Постепенно становилось всё более общепринятым осмысление усобиц между сыновьями Владимира как схватки добра и зла, Бога и дьявола. Естественно, при этом всё упрощалось, подчёркивались вписывающиеся в такую картину детали, а противоречащие отбрасывались. Именно тогда русский княжеский род обрёл два полюса. На верхнем, обращённом к Богу, — Борис и Глеб. На нижнем, сатанинском, — Святополк, который теперь стал восприниматься как Окаянный. Один — как Гагтунгр, всегда мечтающий властвовать Землёй единолично.

    И очень важно, что благодаря культу Бориса и Глеба Яросвет стал существенно ближе к людям. Идеально, разумеется, если весь народ берёт пример прямо с Яросвета — прежде всего, в том, чтобы воспринимать всю Русь как свой дом, который надо хранить и благоустраивать. А тут не весь народ, а только князья, и пример берут не напрямую с Яросвета, а с Бориса и Глеба. Но самая суть дела — та же: вот земные люди, имеющие возможность направлять действия государства, и вот их небесные вожди, понятно указывающие, что именно делать. В будущем можно расширяться в обе стороны — до того, что с небесной стороны будет сам Яросвет, а с земной — весь русский народ. А пока добиться того, чтобы это работало хотя бы в таком очень сокращённом варианте. Если князья будут следовать велениям Бориса и Глеба — значит, и к тому будущему можно прийти, разница в масштабе, но не в сути. Если сам Яросвет для князей слишком далёк, то Борис и Глеб им понятны. И притом основное своё дело Борис и Глеб выполнили в земном мире, причём дело, понятное князьям, — потому их пример конкретен. Это святость, обращённая к миру сему, способствующая наведению на Руси порядка, — то есть то, к чему князья и так должны стремиться. Можно сказать, Борис и Глеб с небес управляют Русью, поддерживая отношения внутри княжеского рода в должном состоянии и благодаря этому обеспечивая относительный мир на Руси.

    Если посмотреть, какие имена давали русские князья своим сыновьям в середине XI века, то картина получается поразительная. Примерно у половины имя Борис, Глеб, Роман или Давид (последние два — крестильные имена Бориса и Глеба Владимировичей). То есть каждого второго княжича нарекали в честь кого-то из этих двух братьев. И это при том, что они тогда ещё не были причислены к лику святых; но князья сначала сами их как бы для себя канонизировали. Князья словно выстраивали из этих имён оборонительную стену, призванную защитить их детей от нового братоубийства. Называя сыновей в честь братьев-страстотерпцев, князья тем самым подчёркивали: мы все с Борисом и Глебом, а не со Святополком, не нужен нам новый Святополк, как бы к тому ни толкала логика власти.
    И Навна, заглядывая в души сыновей Ярослава, видит ясно: после его смерти никакого нового братоубийства не будет.

    Перед смертью Ярослав Мудрый поделил владения между сыновьями совсем иначе, нежели когда-то его дед и отец. Столицами трёх старших Ярославичей — Изяслава, Святослава и Всеволода — стали Киев, Чернигов и Переяславль, то есть города, крупнейшие отнюдь не на Руси вообще, а на территории, заселённой княжеской русью. Это явный признак прирастания княжеского рода к южной Руси и отчуждения от северной. Что Навну печалит, но ничего не поделаешь — такого требует нынешняя обстановка.

    1. Можно, конечно, использовать термин киевляне, но в летописях всегда пишется кияне, а потому и в этой книге так.