Уицраоры

    Навна углубилась в историю. Изучала древность, стараясь вжиться в тогдашних собориц, посмотреть их глазами на тот мир. Видела, как появились первые уицраоры, как разбредались по планете, набираясь сил. И чувствовала всё сгущающийся страх перед ними: их могущество росло быстрее, чем умение собориц ими управлять.
    Находить взаимопонимание соборице и уицраору очень трудно — они же страшно различны. Но и страшно зависимы друг от друга — так что договариваться всё равно приходится. Если он совсем перестанет с нею считаться, она может в отчаянии отказать ему в поддержке. Тогда люди, глядя на свою Соборную Душу, перестанут повиноваться уицраору, и он, лишившись шаввы (пищи уицраора, растущей на государственных чувствах людей), умрёт — или, ослабев, будет убит кем-то из сородичей. А если соборица станет слишком стреножить уицраора, то он не сможет исправно тянуть свою лямку, а это развал государства, и народ погибнет или окажется в когтях уже чужого уицраора. Словом, жизнь заставляет соборицу и уицраора ладить друг с другом — но беда в том, что столь разные существа зачастую не могут понять друг друга даже при большом желании.
    Ездит соборица на уицраоре или ходит пешком — может определить любой человек, не слишком оторванный от своего народа. Если власть у людей, действующих в целом согласно народным идеалам, — значит, уицраор управляется соборицей. Если власть у людей, соборностью пренебрегающих (инородцев или своих же отщепенцев), — значит, уицраор соборицу не слушается и бредёт сам по себе. Если же верные Соборной Душе люди считают, что им у власти вовсе нечего делать, — значит, соборица даже и не пытается подчинить уицраора, смирилась с тем, что её удел — учить людей жить по-человечески лишь в частной жизни и не соваться в политику.
    Раньше Навна знала всё это скорее в теории, а теперь изучает на примерах государств древности — и суть дела ощутимо проясняется.

    Чем сильнее делались уицраоры, тем теснее им становилось — во всяком случае, в самых благодатных для них краях. Они бились между собой всё яростнее, и каждой соборице приходилось предоставлять всё больше воли своему уицраору, чтобы тому легче было выжить, — но и это отнюдь не всегда спасало. Некоторые уицраоры стремятся обладать многими народами сразу, и борьба всё обостряется. В ней более слабые гибнут, а от победителей потом нередко рождаются новые чудища, без промедления вступающие в смертельную схватку с родителем (и братьями, буде таковые есть), в ней тоже побеждает сильнейший, и так далее — словом, естественный отбор. Основной ареной для него стал Ближний Восток. Именно тут издавна водились самые страшные уицраоры, и отсюда они постепенно расползались дальше по планете, делаясь всё менее управляемыми.
    Последний из Унидров — уицраоров Ассирии — объединил под своей властью наиболее развитую часть тогдашней Ойкумены, став похож на глобарха настолько, насколько это тогда было возможно. Он достиг безусловной гегемонии на Ближнем Востоке — прочие уицраоры уничтожены или трепещут перед ним. И полагал, что ему ничто более не грозит. Но ошибался.

    На примере падения Унидра Навна хорошо рассмотрела явление, с которым и раньше порой сталкивалась в этом плавании по истории, — трагедию успешных уицраоров. Достигнув цели и тем самым создав новую, вожделенную для него реальность, уицраор-победитель нередко оказывается бессилен к ней приспособиться — и скоро падает жертвой своей же победы. Сей парадокс объясняется просто: хоть в худшую сторону изменилась обстановка, хоть в лучшую — уицраор из-за этого тоже должен меняться, приноравливаться к новому, — что ему не по нутру. Тем паче если после своих побед ещё больше уверовал в своё совершенство, не видит нужды учиться чему-либо. Так и последний Унидр.
    — Созданная им новая реальность, — осведомилась Навна, — то, что ядро Ойкумены под единой властью?
    — Само по себе это преходяще, — ответил Яросвет. — Единая власть может возникать, исчезать и вновь возникать. Но Унидр произвёл необратимый сдвиг в сознании людей, делом доказав саму возможность такой власти. Отчего человечество стало становиться другим — сначала, естественно, лишь в тех краях.