Небесная крепость

    Насколько человек должен уже в земной жизни задумываться о том, что его ждёт за гробом, — вопрос для демиургов исключительно важный. Безусловно, они хотят, чтобы каждый человек рассматривал свою земную жизнь как путь в вечность — тогда он будет заботиться о конечном смысле своей земной жизни, о том, попадёт в мир иной с запасом добрых дел или с бременем злых. Естественно, такие люди более восприимчивы к влияниям светлых сил, тогда как толпа гедонистов — питательная среда для вызревания царства Гагтунгра. Однако понятие о правильной жизни — всегда некая жёсткая схема, и демиургам по опыту известно, сколь сложно стыковать её с изменчивой реальностью. К примеру, в Египте идея земной жизни как пути в мир иной детально разработана и укоренилась в сознании народа ещё при фараонах — и что? Следование такой готовой схеме чревато отстранённостью от мира, в котором живёшь. А так нельзя. В земной жизни надо думать о земном мире, о том, как сделать его лучше.
    Как всё это совместить — большой вопрос. И любому демиургу приходится делать выбор, что внушать людям в качестве приоритета — живой интерес к земному миру или заботу о будущей небесной жизни.
    Аполлон изначально выбрал первое — и не прогадал. Пусть погружённый в земную жизнь человек не видит её конечного смысла и цепляется за преходящие блага мира сего, но стремление к ним пробуждает его ум и энергию. Греки и римляне достигли огромных успехов, продвинули всю человеческую цивилизацию далеко вперёд, когда их помыслы были сосредоточены именно на земных делах.
    По мере развития античной цивилизации эта однобокость понемногу преодолевалась. Росло понимание того, что зацикленность на земной жизни ненормальна, что надо этот перекос исправлять. Такое естественное, постепенное исправление соответствовало стратегии Аполлона. На то он и делал ставку, пока мог руководить развитием античной цивилизации, пока контролировал сильнейших уицраоров Средиземноморья. Но теперь власть Гагтунгра над земной составляющей мира Аполлона возросла настолько, что последнему оставалось одно: радикально сдвинуть мышление людей с земли на небо, обесценить земной мир в глазах людей — и тем уменьшить их зависимость от глобального демона. Можно сказать, Аполлон отступал на небеса, уводя за собой людей.

    И тем самым он поворачивался от Весты обратно к Артемиде — ведь та уже в немалой степени подготовила путь отхода в мир горний, поскольку озаботилась этим намного раньше. Дело в следующем.
    С установлением римской власти поддерживаемый Артемидой образ идеального эллина совсем оторвался от реальной жизни. Он по старинке требовал от каждого человека единства с его родным полисом, но полис превратился в фикцию, не может всерьёз ни вознаградить, ни покарать. А потому греки всё меньше понимали свою Соборную Душу и всё меньше с нею считались, отчего неуклонно рассыпались в толпу одиночек. Они издавна привыкли, что человек вне полиса — не человек, а нечто ничтожное, бессмысленное и беззащитное, болтающееся где-то в пустоте. И вот полисы уже ничего не значат — и в пустоте болтаются все. Каждый наедине с римской государственной машиной, с Форсуфом. Хочешь устроиться в жизни — служи ему — больше некому. Не хотели греки вырастить своего общего уицраора — он пришёл извне и сдавил их столь крепко, что не видно даже и надежды на избавление. Потому Артемида мало-помалу отходила на небо ещё при республиканском Форсуфе, при имперском — тем более, а когда тот определённо склонился на сторону Гагтунгра, эллинская Соборная Душа была уже готова ради спасения своего народа сдвинуть и сам центр его мировоззрения в мир горний. Вот только как?
    Греки (как и римляне) привыкли воспринимать мир иной как нечто чуждое, даже враждебное. Там боги, которые могут нести людям как добро, так и зло, но главное — там нависающая над всем слепая и безжалостная Судьба, причём самое тотальное её проявление — безрадостное царство Аида. Сама Артемида знает, что даже выше Судьбы — Бог, а потому каждый получит своё по справедливости, — но как донести до людей столь непривычную истину? Некоторые понимали — не одна же Артемида сдвигалась на небеса, а с лучшей частью своего народа (некоторые — даже впереди неё). Но понимающих мало и мыслят каждый по-своему. А вот как объяснить всем, что Бог для людей — свой, — во всяком случае, для каждого, живущего по-людски?

    Ответ дало христианство: Бог — свой для человечества, поскольку сам воплотился в человеческом облике, в лице Иисуса Христа, — и открыл перед верующими своё вечное счастливое царство. А это в корне меняло обстановку, поскольку в неё вклинивалось нечто, доселе не принимавшееся во внимание. Тот самый камень, отвергнутый строителями античного мира и валявшийся ранее без дела, а теперь ставший краеугольным. Если путь в рай открыт, то этот захваченный Форсуфом мир теряет значимость — потому что преходящий. Форсуф — всесильный повелитель «мира сего», не менее того… но и не более! Да, здесь ему противиться бесполезно — но только здесь, в нашем бренном мире. За службу он может наградить какими-то преходящими благами, которые всё равно не возьмёшь с собой в жизнь вечную, а за непослушание в худшем случае пораньше отправит тебя в мир иной — и ладно. С христианской точки зрения империя столь же немощна, как и задавленные ею полисы: ни наградить, ни наказать по-настоящему всё равно не может — и какой смысл с нею считаться? А чтобы заслужить жизнь вечную, надо верить в Богочеловека Христа и жить по-христиански.
    Те греки, которые ещё стараются походить на образ идеального эллина, без толку цепляются за превратившийся в мираж полис и беззащитны перед Форсуфом. А другие свою Соборную Душу уже не слушаются, их полис — церковь Христова, с её помощью они вырвались из когтей Форсуфа. Сама Артемида не может вырваться, а они сумели. Она Форсуфа боится, а они — нет. Она тоже устала бояться — и признаёт их правоту.
    Усвоению новой веры греками чрезвычайно способствовало то, что сама идея сплочения чисто вокруг общих ценностей, без какого-либо внешнего объединения, для них вполне привычна. В этом смысле сдвиг в мышлении умеренный — только место традиционных эллинских ценностей заняли христианские. Но теперь на смену множеству земных полисов пришёл единый небесный полис — град Божий, способный по-своему противостоять Риму. Причём он открыт для представителей всех народов, так что и самих римлян начинает в себя перетягивать из земного Рима, подрывая его силу. Греки вновь почувствовали себя свободными. Сперва немногие, но когда сама Артемида стала христианкой и сделала образ идеального эллина христианским — дело пошло гораздо быстрее.

    Навна старается вообразить себя на месте Артемиды. Сложно. У славян считается само собой разумеющимся, что в земной жизни надо думать о земном, тут забот хватает, не надо слишком отвлекаться на размышления о небесной будущности. Потому Навне легко понять отторжение греками христианства — от него трещат многие опоры их мировоззрения. Куда труднее прочувствовать также и тягу греков к христианству. Ведь славяне в ином положении: Аваор для них — не то же, что Форсуф для греков, — победа над Аваором не требует столь кардинального пересмотра жизненных ценностей. Но суть Навне ясна: вышедший из воли Сил Света Форсуф подминает под себя превратившихся в толпу одиночек эллинов — и сплотиться те могут лишь вокруг Града Божьего, а воспринимать его как реальность могут, лишь веря в то, что Бог для людей — свой, через Богочеловека Христа с ними неразрывно связанный. А у целого народа такая вера укоренится, лишь если верует и сама Соборная Душа. Она же не может учить народ тому, что сама считает выдумкой.
    Фундаментальный вопрос: а точно ли Христос — именно Богочеловек, действительно ли в его лице произошло соединение божественной и человеческой природ? Ведь среди христиан на этот счёт согласия и в помине нет. Для кого-то Христос — Бог, имеющий лишь иллюзорную связь с человечеством, для кого-то — просто святой человек, для кого-то Христос не равен Богу, — словом, разногласий предостаточно. Но Артемиде тут всё кристально ясно: если Бог не воплотился в человеке — значит, род людской не спасён, что немыслимо; а значит, Христос — Богочеловек, а кто возражает — тот разрушает Град Божий, делает эллинов опять бессильными перед Форсуфом и Гагтунгром. Так что дилемма ясна: или Христос — Богочеловек, или против направляемого Гагтунгром Форсуфа нет защиты.

    — Как это нет защиты? — возмутилась Навна. — Земля добрая, а значит, выход всегда должен быть, так что второй вариант отбрасываем как нелепый, остаётся первый: Христос — Богочеловек… в смысле, будь я на месте Артемиды.

    И с облегчением вышла из роли Артемиды, вернулась на своё место.