Торольв

    Да, Торольв оценивал обстановку иначе, чем отец, а потому и действовал иначе.
    Он охотно вступил в дружину Харальда, стал в ней одним из лучших, заслужил почёт и богатство. Приобрёл большие владения в Халогаланде (том самом, о котором уже говорилось в главе «Власть-невидимка»), поселился там, сдружился с другими тамошними влиятельными людьми, получил от конунга очень доходное право собирать дань с саамов — и уверен, что обеспечил себе блестящее будущее. Он не чувствует на себе угрюмого взгляда уицраора, не сознаёт, что тот не станет долго терпеть в своём царстве «волка».
    Беззаботность Торольва  понятна. Не видя уицраора, он не берёт в расчёт удачу (во всяком случае, ту сверхудачу, о которой толкует Ульв) Харальда и объясняет его триумф только тем, что на виду: Харальд — великий воин, умеющий собирать вокруг себя других лучших воинов отовсюду и потому всегда побеждающий. А если власть Харальда опирается прежде всего на его боевых товарищей, то с чего бы он станет их как-то зажимать и тем самым рубить сук, на котором сидит?

    Тут Торольв упускает из виду сразу два важнейших обстоятельства: во-первых, Харальд просто вынужден порой жёстко ограничивать амбиции своих соратников, а во-вторых, они вовсе не единственная его опора.
     Дело в следующем. Править в согласии с ними конунг может лишь при условии, что они мыслят государственно и сами понимают, кому что по правде причитается, и не пытаются взять лишнего. Но с чего бы им сделаться такими сознательными? С чего бы стать таким тому же Торольву, если его предкам не требовалось мыслить столь масштабно, а сам он не сознаёт, что жизнь изменилась в корне, и равняется на предков? Так что на самом деле вышеупомянутое условие соблюдаться никак не может, соратники конунга не в состоянии сами ограничивать свои аппетиты — и конунгу приходится время от времени принимать драконовские меры.
    А инструмент для этого есть. Есть уицраор, а за ним — масса людей, которым нужен непременно единовластный повелитель, у которого можно найти управу на любого. Уицраор неустанно напоминает конунгу:
    — Не допускай, чтобы многовластие прежних местных конунгов сменилось многовластием твоих соратников! Решай всё один — а иначе я укажу людям на другого человека, который установит настоящее единовластие. И не бойся давать укорот своим приближённым — я с тобой, и за мной великое множество людей по всей стране.
    И Харальд прислушивается к уицраору.

    Торольв  этого не сознаёт — а значит, убедится разве что на собственном горьком опыте.
    Как-то он полностью присвоил одно богатое наследство, на долю в котором также претендовали двое его соседей (в саге они именуются сыновьями Хильдирид — по имени матери). Те обиделись, но поначалу стерпели. Оно и понятно. Во-первых, они намного слабее Торольва, а во-вторых, он несколько лет сражался в войске Харальда, убил много его врагов, сам был ранен — а сыновья Хильдирид никаких заслуг перед конунгом не имеют. Ну как они против него попрут? Так что Торольв считает вопрос закрытым и ничего не опасается. А зря.
    Его растущее могущество уже возбуждает подозрения и у конунга. Пользуясь этим, сыновья Хильдирид начинают интриговать против Торольва и просят конунга передать им право ездить за саамской данью.   
    Харальд в сомнениях — он всё-таки многое прощает тем, вместе с кем завоёвывал страну, не хочет выглядеть неблагодарным. Но уицраор настаивает:
    — Отдай ту должность сыновьям Хильдирид. Ведь они не будут брать больше, чем ты позволишь.

    Вот в чём коренное различие между такими, как Торольв, и такими, как эти его соперники. Те и другие готовы забрать всё, до чего смогут дотянуться; но как только конунг скажет, что дальше нельзя, — сразу выявляется разница. Сыновья Хильдирид тогда без рассуждений остановятся: нельзя так нельзя, конунгу виднее. Он для них — господин, имеющий право давать или забирать что угодно, хоть бы и без объяснений. А Торольв будет ершиться: а за что такая немилость, почему конунг так обходится со старым товарищем, где справедливость? Причём одним словесным недовольством дело едва ли ограничится.

    Разлад нарастал, и наконец Харальд в самом деле поручил сбор дани сыновьям Хильдирид. Торольв глубоко оскорблён, и начинает набирать обороты распря его уже с самим конунгом — а её исход предрешён.

    Навна выстраивает альтернативную, счастливую биографию Торольва:
    — Он стал другим и помог в том товарищам. Они научились сами решать, кто чего по правде заслуживает. И свои разногласия разрешают по правде, и всей страной тоже руководят по правде, не угнетают нижестоящих. Никто не зарится на лишнее — и потому нет нужды в том, чтобы конунг железной рукой ставил их на место. Так что он правит страной в согласии с соратниками, во всём с ними по-товарищески советуясь.

    Фрейя смотрит на собеседницу озадаченно:
    — Приглядись к ним — ну с чего бы им сделаться столь добродетельными? Разве их так воспитывали?
    Навна и сама понимает, что у её заносит далеко в сторону от реальности. Но не уступает:
    — Так для Торольва это единственная возможность уцелеть.
    — Нет, тут решение совсем иное: уехать со всеми своими в Исландию и там обустроить свою жизнь свободно.
    Однако Навна смотрит на Торольва и его товарищей, а видит соратников Святослава. И обстановка более-менее схожая, и между людьми сходства немало, а главное, задача перед ними стоит одна: научиться разрешать свои разногласия миром и тем самым уничтожить сам корень тирании.
    Так что на резонное замечание Фрейи её русская подруга отвечает задумчиво:
    — Но я-то ищу то, что подойдёт и для Руси…

    Вот так когда-то она плавала по минувшим векам и тысячелетиям в поисках живой воды для брата. Сейчас ищет то, чего не хватает для создания русского Союза миротворцев. При всей своей огромной любознательности туристкой она себя никогда не ощущала; она не просто разглядывает всё вокруг, она ищет то, что ей нужно для своих, для своего мира.

    Оба указываемые соборицами варианта — трудные, требующие подняться над унаследованными от предков привычками; тут надо себя переделывать. Так что Торольв их игнорирует, шествует прямо, привычным путём; тот ведёт к пропасть — но она для Торольва далеко за линией горизонта.
    Торольв не мог разглядеть скрытого корня разногласий с конунгом — и узел конфликта затягивался всё туже, дело дошло до прямой вражды. После безуспешных попыток восстановить согласие с Торольвом Харальд его убил.

    Квельдульв и его младший сын Скаллагрим (вполне разделяющий взгляды отца) перед мрачнейшей дилеммой: не отомстить за Торольва — себя не уважать, а пытаться мстить повелителю всей Норвегии, идти против маячащего за ним метафизического чудища — верная погибель. Единственный выход: как-то насолить Харальду, отвести душу — и без промедления, не дожидаясь ответного удара, навсегда исчезнуть из Норвегии. Уйти туда, где уицраор не достанет. А куда? В Исландию. Другого подходящего варианта нет, сторонники Фрейи должны были постепенно собраться именно в Исландии, это очевидно, если вникнуть в тогдашнюю обстановку. Иначе говоря, это судьба.
    И Квельдульв с сыном отплыли в Исландию. Естественно, немного задержались — чтобы расправиться с попавшимися под руку родственниками Харальда (тем самым и за Торольва поквитались, и сожгли за собой мосты — после такого им в Норвегии уж точно показываться нельзя). Старый Ульв в том бою утомился настолько, что уже во время плавания умер и к исландскому берегу причалил в спущенном за борт гробу. Зато Скаллагрим пустил в Исландии глубокие корни.
    Здесь родились и выросли его сыновья. Старшего назвали в честь дяди Торольвом, а младший — тот самый Эгиль, главный герой саги.

    Эгиль одарён очень разносторонне — настоящий богатырь, хороший военачальник, умелый мореход, разбирается в рунах, даже сведущ в колдовстве, да ещё и замечательный скальд (сага изобилует его стихами). Однако самое главное в ином. В чём именно? Чтобы в этом разобраться, надо присмотреться к его другу Аринбьёрну. Почему столь разные люди, выросшие в разных условиях и вообще в разных странах, стали ближайшими друзьями?