Буйный скальд

   Теперь проследим за развитием событий.

    Хотя сам Скаллагрим обосновался в Исландии раз и навсегда, обоих его сыновей неудержимо влекло на родину предков. Почему — вопрос сложный. Магниты, с помощью которых большая Земля притягивает к себе исландцев, весьма разнообразны, и порой трудно разграничить их влияния.

    Один такой магнит буквально ходит по дому Скаллагрима, прядёт шерсть и готовит еду. Это девушка по имени Асгерд, двоюродная сестра Аринбьёрна. Она тут родилась — но воспринимается как гостья из большого мира. Так уж вышло, что её родители в пору своей бурной молодости укрывались здесь несколько лет, потом вернулись домой в Норвегию, а дочку оставили пока на воспитании у Скаллагрима. Все знают, что она, едва подрастёт, уедет в Норвегию — а там её родня, издавна связанная прочными узами не только с Квельдульвом и Скаллагримом, но и с семьёй самого конунга Харальда. Словом, родичи Асгерд могут оказаться незаменимыми посредниками для примирения двух враждующих родов, помочь потомкам Квельдульва заново обустроиться в Норвегии.
    Так что Асгерд — воистину магнит, притягивающий всякого, кто желает перелететь с планеты Исландии на большую Землю. Вовсе не утверждаю, что оба сына Скаллагрима влюблены в неё именно по этой причине (Асгерд и сама по себе девушка замечательная), но очевидно, что любовная интрига оказалась накрепко переплетена с желанием как Торольва, так и Эгиля перебраться в большой мир — и тут уж не разберёшь, какие побуждения первичны, какие вторичны.
    Поначалу, впрочем, никакой интриги вроде не просматривается: очевидно, что жених — именно Торольв. Он намного старше брата, уже провёл несколько лет в Норвегии (куда уехал с родителями Асгерд) и даже подружился с сыном Харальда Эйриком, так что более-менее зацепился за большой мир. И вот заехал в родительский дом — но ненадолго, поскольку собирается отвезти Асгерд к её отцу и там попросить её руки.

    И всё будто бы пошло, как задумано. Возвратившись в Норвегию, Торольв действительно женился на Асгерд — и намерен жить спокойно; похоже, он закрепился в большом мире, а вражда его предков с конунгами погружается в Лету.
    Напрасные упования. Эта вендетта уходит корнями в метафизический мир, в противостояние норманского идеала с уицраором — и не может быть прекращена без их примирения, а оно невозможно. Тем более что появился человек, способный разжечь ту вражду с новой силой.
    Имеется в виду Эгиль, также прибывший с Торольвом. Он навязался  брату в спутники самым бесцеремонным образом, устроив диверсию, чуть не погубившую корабль Торольва. Это своего рода прелюдия — младший сын Скаллагрима отплывает в большой мир с явным настроем на деяния, по сравнению с которыми тот фокус с кораблём — детская шалость.

    На бракосочетание брата Эгиль не поехал (как бы заболел), остался в усадьбе Торира, отца Аринбьёрна. Но, пока шла свадьба, выздоровел, тоже отлучился из дому, волей случая угодил на пир, где присутствовали Эйрик и Гуннхильд, — и, само собой, не преминул обменяться первыми ударами с уицраором.
    Один из приближённых конунга проявил бестактность, которая наверняка сошла бы ему с рук, не окажись там такой отчаянный человек, как Эгиль, у которого к тому же руки чешутся как-нибудь себя проявить. Юный скальд начал с декламации тут же сочинённых язвительных стихов в адрес того обидчика, а закончил тем, что проткнул его мечом. От погони он виртуозно ушёл, при этом убив троих преследователей, и добрался до усадьбы Торира, где уже находился и вернувшийся со свадьбы Торольв.

    Это выглядело бы просто как дурацкое ребячество с тяжёлыми последствиями — но реакция окружающих подсказывает, что всё не так примитивно. Даже старый Торир отнёсся к действиям Эгиля с пониманием, лишь упрекнув его за то, что слишком мало остерегается гнева конунга. Аринбьёрн и вовсе пришёл в восторг. А Торольв, до сих пор воспринимавший младшего брата как докучливого шалопая, вдруг глянул на него иначе; братья, прежде недолюбливавшие друг друга, теперь начали относиться друг другу в самом деле по-братски.
    Естественно, возникает вопрос: а что такого хорошего сделал Эгиль? Ну, убил четверых и выбрался из опаснейшей передряги, чем доказал, что не лыком шит, — но убил-то вроде своих? Торир, Торольв, Аринбьёрн — они же все на службе у конунга, как и те убитые, да и самому Эгилю следует стремиться на ту же службу — где он и мог по-настоящему показать себя и возвыситься. Вместо этого он вытворяет чёрт-те что — да ещё и встречает одобрение со стороны близких; как такое понимать?
    А дело в том, что вышеупомянутая бестактность — очередное, пусть и мелкое, проявление произвола власти. Люди к такому притерпелись, мало кто хочет лезть в драку по подобным поводам — всё равно только неприятностей наживёшь, а ничего не изменишь. Но тот, кто готов наживать неприятности из-за этого, — герой в их глазах. То небольшое кровопролитие — очередная стычка уицраора со Скёрунгом; Эгиль храбро и успешно выступил на стороне народного идеала — и сразу заработал авторитет.

    Торир поехал к конунгу и смягчил его гнев, насколько сумел. Эйрик согласился взять виру за убитых и не трогать Эгиля — но с условием, чтобы ноги его больше не было в Норвегии.
    Теперь пришла пора крепко задуматься уже Торольву. Очень уж веско напомнили ему о том, из какого рода он происходит.
    Показательно, что, говоря об этом происшествии, как Торир, так и Эйрик (каждый по-своему) расценивают действия Эгиля как проявление родовой черты; то есть для них Эгиль — скорее не некто, в силу своих сугубо личных качеств ведущий себя столь буйно, а просто настоящий представитель необузданного рода Вечернего Волка.
    А Торольв, в таком случае, вроде как не настоящий?! Это же крайне болезненное для него предположение.
    Получается, он унизил свой род тем, что идёт на компромисс с конунгами — вопреки примеру деда и отца, а теперь ещё и младшего брата. И если раньше это как-то удавалось сгладить, то теперь конунг, получается, поставил Торольва перед выбором: ты или со мной — или со своим бешеным братом.
    Уицраор и Скёрунг вцепились в Торольва, тащат каждый к себе.
    Он мог уступить уицраору, а значит, сплавить Эгиля куда-нибудь с викингами (те такого молодца охотно примут) и постараться восстановить подпорченные отношения с конунгом. Но голос крови пересилил. И Торольв сам снарядился в викингский поход, а Эгиль стал его главным помощником. После этого на восстановление нормальных отношений с конунгом Торольву уже нечего надеяться. Его норвежская карьера уничтожена — но не заметно, чтобы он имел какие-то претензии к Эгилю из-за этого.
    Гуннхильд заметила по этому поводу: «Торольв был хорош, пока его не испортил Эгиль. А теперь я не вижу между ними никакой разницы». Да и про Аринбьёрна она позже высказывалась подобным образом. Безусловно, если рассматривать выход человека из под власти уицраора как порчу, то Эгиль и впрямь всех вокруг портит своим примером.

    Братья занимались разбоем там и сям, потом нанялись к английскому королю — и на службе у него Торольв сложил голову. После чего Эгиль отправился в Норвегию и зазимовал у Аринбьёрна.
    Верно служащий конунгу Эйрику Аринбьёрн не видит ничего предосудительного в том, что принял у себя его врага Эгиля. Ну не ладят между собой двое друзей Аринбьёрна — из этого никак не следует, что он должен с кем-то из них порвать. А то, что один из тех друзей — сам конунг Норвегии, как бы игнорируется.
    А зимой Эгиль посватался к Асгерд (чему Аринбьёрн всячески содействовал), получил согласие — и весной (поскольку слишком задерживаться в Норвегии опасно) отбыл с женой в Исландию.
    Вот к какому завершению пришёл тот любовный треугольник. Эгиль вовлёк брата в своего рода поединок — соревнование в геройстве. Образно выражаясь, перепрыгнул через пропасть, а Торольв был вынужден прыгнуть за ним, чтобы не потерять уважение к себе, — и погиб, а Асгерд досталась Эгилю. Из чего не следует, что это всё реализация глубоко продуманного злодейского плана Эгиля. Просто оба брата подтягивались к норманскому идеалу как умели, — и Эгиль оказался сильнее.