Хакон Добрый

    Эйрику вскоре пришлось бежать из Норвегии.
    Едва ли его выгнали взбудораженные заклинаниями Эгиля духи страны. Куда логичнее объяснить смену власти тем, что у Эйрика появился соперник, оказавшийся ему не по зубам. В борьбу за престол вступил младший сын Харальда Харфагра Хакон Добрый — внимательный к людям и доброжелательный. Он быстро завоевал симпатии народа, и соотношение сил оказалось таким, что Эйрику оставалось лишь покинуть страну без боя.

    Для Аринбьёрна это обернулось экзаменом на государственное мышление. Очевидно же, что поддерживать отвергнутого народом Эйрика теперь значит лишь раздувать смуту. Но для Аринбьёрна Эйрик — прежде всего старый друг, тогда как Хакон — посторонний. И Аринбьёрн последовал за Эйриком в изгнание. Тем самым он принёс в жертву дружбе как низшее, то есть личную выгоду, так и высшее, то есть благо страны.
    
    Эйрик со своими сторонниками после разных приключений обосновался в Англии, в городе Йорке.
    А вскоре туда заявился и Эгиль. Как его забросило в эту самую опасную для него на тот момент точку планеты — объяснять можно по-разному. А в саге объясняется так.
    После буйств Эгиля в Норвегии он стал столь ненавистен для Гуннхильд, что та готова достать его даже у Полярного круга. Она по обыкновению своему взялась за ворожбу (не смущаясь тем, что незадолго до того вместе с мужем приняла христианство) и наколдовала так, чтобы Эгиль не знал покоя, пока вновь с нею не свидится. Из-за чего Эгиля понесло в очередное плавание, а там непогода и крушение — причём не где-нибудь, а у берега Англии, как раз вблизи ставки Эйрика. Получается, Гуннхильд буквально выдернула своего недруга из Исландии и доставила пред грозные очи конунга.
    Однако королева-ведьма недооценила поэтический дар Эгиля, силу его дружбы с Аринбьёрном и благоразумие Эйрика — всё это в совокупности позволило скальду уйти из Йорка живым.
    Эгиль сочинил для конунга хвалебную песнь (она дошла до наших дней). За такой шедевр скальда полагалось щедро одарить, и Эгиль получил превосходную награду — собственную голову, то есть позволение убраться подобру-поздорову (почему та песнь и называется «Выкуп головы»). Впрочем, он к тому времени причинил Эйрику столько зла, что не откупился бы вообще ничем; на самом деле он обязан спасением прежде всего Аринбьёрну — тот заступался за друга столь рьяно, что был готов даже вступить в бой с конунгом.
    Причём это не доказывает, что он дорожил Эгилем больше, чем Эйриком; скорее, просто встал на сторону того из своих друзей, которому тогда грозила неминуемая смерть, а не того, который при неудаче всего лишь терял возможность насладиться местью.
    Выходит, Эгиль получил жизнь, Аринбьёрн — крупную ссору со своим господином (а с Гуннхильд — и подавно); не очень-то справедливо. Конечно, можно рассудить просто: Аринбьёрн вёл себя как настоящий друг; так оно и есть, но этот эпизод вообще характерен: Аринбьёрн же неоднократно из-за Эгиля попадал в серьёзные передряги, а Эгиль из-за Аринбьёрна — никогда.

    Из Англии Эгиль направился в Норвегию, где попросился в дружину Хакона. Но конунг без малейших размышлений наотрез отказался от его услуг:

    — Ты не станешь моим дружинником, Эгиль. Слишком широкую брешь ты и твои родичи прорубили в нашем роде, чтоб тебе можно было оставаться здесь в стране. Поезжай-ка в Исландию и оставайся там на своей отчине. Тогда не будет тебе никакого вреда от нашего рода. А здесь в стране всю твою жизнь, надо думать, наши родичи будут самыми могущественными.

     В словах конунга — ничего личного и ничего уицраорского. Хакон просто напоминает Эгилю, что они принадлежат к двум давно враждующим родам, и утверждает, что примирению всё равно не бывать.
    Но, если вдуматься, тут конунг всего лишь говорит на общепонятном языке. В действительности для государственно мыслящего конунга сама по себе застарелая вендетта не являлась непреодолимым препятствием тому, чтобы принять на службу прославленного воина и непревзойдённого скальда. Но Хакон же чувствует: уицраор при одном виде Эгиля трясётся от ярости; ну зачем конунгу иметь в своей дружине человека, знаменитого не в последнюю очередь фатальной неспособностью ладить с властью? Хватает и других хороших воинов и скальдов, куда более покладистых и предсказуемых.
    Пришлось Эгилю уехать на родной остров.
 
    Через несколько лет, после гибели Эйрика, в Норвегию  вернулся Аринбьёрн (вероятно, не мог ужиться с Гуннхильд, которая теперь осталась за главную при своих юных сыновьях). Он получил от Хакона свои прежние владения и какое-то время жил спокойно. Однако старая дружба его и тут настигла. Приехал из Исландии Эгиль и попросил Аринбьёрна помочь в очень трудном деле. Тот, хоть и предчувствуя беду, всё же не смог отказать другу и отправился с тем делом к Хакону. Однако конунг не только не пошёл навстречу, но и разгневался:

     — А тебе, Аринбьёрн, надо сказать, что ты только тогда сможешь оставаться здесь в стране, если не будешь ценить иноземцев больше, чем меня или мои слова. Я ведь знаю, что мысли твои там, где сын Эйрика Харальд, твой воспитанник, и самое лучшее для тебя — уехать к нему и его братьям и остаться с ними. У меня есть большое подозрение, что такие люди, как ты, будут мне плохой помощью, если дело дойдет до ссоры с сыновьями Эйрика.

    Почему конунг вдруг так опалился на человека, с которым перед тем вроде жил в согласии?
    Вероятно, поначалу Хакон надеялся, что Аринбьёрн осознал пагубность раскола и будет верно служить тому конунгу, за которого большинство народа. А на поверку что? Приехал к нему старый друг, личность очень сомнительная, выдвигает притязания, которые конунгу заведомо не понравятся, — и Аринбьёрн их поддерживает. Но раз для него дружба настолько важнее интересов конунга, то уместно вспомнить о его давних связях с семейством Эйрика. Вот начнут сыновья Эйрика домогаться власти над Норвегией — и Аринбьёрн, пожалуй, кинется помогать им, как сейчас Эгилю, почему бы нет? Замечательный человек этот Аринбьёрн, для друзей на всё готов. Однако круг его друзей таков, что Хакону лучше заблаговременно сплавить его из Норвегии.

    Аринбьёрн последовал совету и в самом деле уехал к сыновьям Эйрика.
    Эгиль какое-то время оставался в Норвегии, даже по собственной инициативе съездил за данью в такой непокорный край, где её сборщиков привыкли попросту убивать, и с боем доставил её конунгу — но не дождался от того даже благодарности, не то что приглашения на службу. Похоже, после этого Эгиль всё-таки понял, что причина его неладов с конунгами не в каких-то частностях и старых счётах, а в чём-то неизмеримо более глубоком и непреодолимом. Уяснил, что не судьба ему осесть в большом мире, — и вернулся к родным пенатам уже навсегда.

    — Правильно Хакон сделал, что выгнал их обоих из страны? — спросила Фрейя. — Ведь люди-то очень дельные.
    — Правильно выгнал, — ответила Навна. — Оба уже в силу своего происхождения, старых связей и характера глубоко враждебны ему. Аринбьёрн враждебен лично Хакону, Эгиль — всему роду конунгов. Преодолеть отчуждение они могли, только став идейными сторонниками Хакона — во имя блага страны; но такими категориями они не мыслят. Естественно, Хакон не может им доверять.
    И чуть погодя добавила:
    — Один Хакон во всей этой истории и действует как надо…