Ньяль и Снорри Годи

    Сразу надо сделать оговорку. Хотя саги рассказывают о многих людях, умевших улаживать самые сложные распри, но для примера лучше всего подходит, несомненно, Ньяль — ему посвящена целая сага (причём даже самая объёмная из родовых саг). Однако изложенные в ней события произошли уже после этого визита Навны в Исландию. Так что Навна вникала в суть дела, изучая деятельность более старших миротворцев. Ну а мы смотрим «Сагу о Ньяле» — в ней всё это особенно наглядно.

    Ньяль — непревзойдённый знаток законов. И он очень близок к исландскому идеалу. И о своей семье заботится именно так, как идеалом предписано: прежде всего обеспечить мир со всеми, не встревать в конфликты без крайней необходимости. Ньяль уступает там, где люди, от народного идеала более удалённые, лезут в драку.
    Но такое поведение отнюдь не всегда понятно его родным. И потому, обладая большим авторитетом в округе, да и в стране, Ньяль не всегда способен контролировать собственную семью. И жена, и сыновья порой действуют наперекор ему. Проблема в том, что он воспринимается вроде как слишком миротворец; можно даже сказать, что он слишком исландец. Навне такое хорошо знакомо: очень приблизившийся к идеалу человек всегда рискует оторваться от обычных людей, подтягивающихся к идеалу, что называется, в меру. Это нередко оборачивается трагедией. Так и тут: разлад в семье привёл её к гибели.

    Неподалёку от Ньяля жил знатный и влиятельный человек — Траин. Во время поездки в Норвегию он прогневал тогдашнего её повелителя — ярла Хакона. Сам Траин ускользнул, зато от осерчавшего на исландцев ярла пострадали находившиеся там же сыновья Ньяля, чуть не погибли (вероятно, коварный Хакон преднамеренно их зацепил, при этом дав уйти живыми, — с целью спровоцировать то, о чём будет сказано далее). Вернувшись в Исландию, они сочли себя вправе требовать у Траина извинений и возмещения ущерба. Но Траин своей вины не признаёт: он же им  никак умышленно не вредил, просто так вышло, что они попались ярлу под горячую руку. Словом, обе стороны толкуют запутанное дело по своему усмотрению, не сознавая, что другая сторона тоже по-своему права и лучше бы поискать компромисс. В общем, ведут себя соответственно обычной логике — хоть и осуждаемой исландским идеалом, но очень популярной — слишком уж прочны её корни.
    А у Ньяля логика миротворца. Он не встаёт бездумно на сторону своих сыновей, а принимает во внимание также позицию Траина и видит: пытаться что-то с него взыскать при неочевидности его вины бессмысленно и чревато самыми тяжёлыми последствиями. А значит, разумнее всего предать тот инцидент забвению. Но сыновья и зять Ньяля уже раздули дело, и Ньялю пришлось их возглавить, чтобы довести распрю хотя бы до относительно благополучного разрешения. Траина и нескольких его приятелей убили; за них была выплачена вира, заключён мир. Ньяль, однако, понимает, что многочисленная родня Траина сейчас согласилась на примирение лишь в силу обстоятельств, а попозже тлеющая вражда запросто может вспыхнуть вновь. Желая погасить её окончательно, устранить эту угрозу своей семье, Ньяль взял на воспитание сына Траина — Хёскульда, а когда тот вырос, добился того, что Хёскульд получил годорд.

    Что такое годорд — объяснять долго; а если коротко, то у кого есть годорд, тот годи, а годи — это, в сущности, исландская элита, они играли огромную роль во всякого рода судебных делах. Получается, годорд — своего рода пропуск в элиту. Сам Ньяль не годи, что несколько удивительно. Не имея наследственного годорда, Ньяль мог бы так или иначе им обзавестись — возможность такая была. Но за всю жизнь так и не обзавёлся, отчего смотрится странно — в законах разбирается куда лучше большинства годи, но сам в число годи не входит.
    В сущности, Хёскульд стал живым талисманом для семьи Ньяля: можно не опасаться мести за Траина, раз уж его сын получил от Ньяля такие благодеяния.

    Но сыновья и зять Ньяля считали, что тот слишком уж дорого заплатил за безопасность семьи. Им не понять, почему он добился годорда для Хёскульда, а для себя (и, значит, для своих наследников) не может. В конечном счёте отсюда и пошёл разлад (хотя и со стороны было кому его раздувать), и наконец сыновья и зять Ньяля убили Хёскульда. Родственники погибшего начали тяжбу, надеясь, вероятно, достичь объявления виновных вне закона (тогда их можно будет лишить жизни безнаказанно) или хотя бы изгнания из страны. Но при всей огромной значимости закона в Исландии буквальное следование ему отнюдь не служило панацеей. Всяческих неувязок и формализма в законодательстве хватало, и умелое жонглирование ими нередко позволяло вертеть законом как угодно. Так содеялось и здесь. Иск по убийству Хёскульда был хитроумно провален, после чего родне убитого предложили удовлетвориться гораздо меньшим — взять за Хёскульда виру (хоть и необычайно большую), а убийц оставить по большому счёту без наказания. Но родичи Хёскульда сочли это унизительным и отказались мириться, а вскоре сожгли Ньяля в его доме со всей семьёй (по исландским понятиям, это крайне дикий способ мести, но тут ненависть зашкаливала и средств не выбирали).
    Теперь уже родственники и друзья Ньяля принялись в судебном порядке добиваться объявления его убийц вне закона. Но и этот иск затонул, напоровшись на юридический подводный камень. Впрочем, к такому повороту дела сторона обвинения оказалась готова. У неё имелся запасной план, который подсказал один из самых влиятельных людей Исландии — Снорри Годи.

    Подобно Ньялю, Снорри — умнейший человек и знаток законов. Но действует иначе. Ньяль — безусловный миротворец, когда как Снорри жёстко отстаивает интересы своих близких — и те следуют его указаниям, отчего у него прочный тыл, не то что у Ньяля. А потому успех сопутствует Снорри. Что касается распри, о которой тут идёт речь, то он не имел тесных связей ни с одной из сторон, но счёл уместным поддержать друзей Ньяля.
    Концовка глубоко продуманного плана, который Снорри предложил (без лишних ушей, разумеется) стремящимся отомстить за Ньяля, звучала так:

    И когда вы перебьёте из них примерно столько, за скольких у вас хватит денег уплатить виру, не расставаясь с вашими годордами и не покидая ваших округ, тогда я прибегу со своими людьми и разниму вас. А вы должны будете послушаться меня, когда я сделаю это.

    Такая вот чисто исландская логика: да, вы должны отомстить, и если не сумеете добиться своего по закону, то прибегните к оружию — но только не убивайте слишком много, а не то такая победа обернётся поражением! Закон преступить можно, если жизнь принудит, — но никогда нельзя преступать меру.
    Прямо на альтинге развернулось настоящее сражение. Победу одержали друзья Ньяля, они действительно поубивали врагов достаточно, чтобы считать месть свершённой, — но и не слишком много; а тут Снорри, как обещал, вмешался и прекратил побоище. После чего принялись считать убитых и пострадавших в течение всей распри, определять, за кого какую виру следует платить, а кто её не заслуживает, — и наконец заключили мир. Правда, некоторые не согласились мириться, последовала ещё череда убийств — но это лишь затухающие отголоски большой, угрожавшей миру в стране распри — а она была погашена. Значит, Снорри Годи в самом деле нашёл правильное решение. Он, зная исландский мир вдоль и поперёк, сумел учесть всё — и выработал стратегию примирения, которая действительно сработала; а сработала — значит, правильная и есть.

    А Навна изучает деятельность влиятельных исландцев более раннего времени, некоторые из которых характером ближе к Ньялю, другие (их гораздо больше) — к Снорри Годи. Явно сочувствует первым — но быстро убеждается, что порядок в Исландии держится скорее на вторых — они твёрдо стоят на земле, их логика понятна народу. Да, каждый из них старается для своих, но все они заинтересованы в том, чтобы Исландия не погрузилась в хаос, и знают, как это обеспечить.
    Это и есть Союз миротворцев в действии. Иногда он проявляет себя довольно явно — в учреждении новых законов, а чаще каждый миротворец действует сам по себе. Причём часто нельзя с определённостью сказать, кто принадлежит к Союзу, а кто нет; к примеру, тот же Снорри Годи, в одних случаях выступающий как успешный миротворец, в других сам является возмутителем спокойствия — смотря как ему удобнее. Словом, Союз миротворцев тут аморфен, само существование его едва ли ясно сознаётся — и уж тем более он никак не называется. Но он есть. А вот вообразить подобное на Руси, в каком бы то ни было виде, у Навны не получается.